Magnum Opus
Шрифт:
Обретением этого рая я отчасти был обязан Новоселову, потому что мы с Аней сошлись, обсуждая его работу.
– Ты знаешь, что он боится крыс? – с улыбкой спросила она как-то раз, когда мы зашли в кофейню после лекций.
– Нет, серьезно?
– Абсолютно, – улыбнулась девушка, положив ногу мне на бедро. – У него самая настоящая фобия, он до смерти боится крыс. Вроде как его даже хотели уволить из закрытого отдела НИИ по состоянию здоровья, людям с фобиями, даже такими, нельзя работать с засекреченной информацией.
– Мне кажется, там следят за соблюдением санитарных
– Ну знаешь, где фобия, там и какое-нибудь расстройство, где расстройство, там и неуравновешенность, а это уже грозит опасными последствиями. Впрочем, гениальные люди часто страдают странными фобиями, так что здесь мало удивительного.
– Вряд ли из-за этого стали бы увольнять ценного сотрудника, – рассудил я, сделав глоток горячего капучино и положив ладонь на Анино колено.
– Именно так, его оставили только потому, что он показывал наилучшие результаты.
– Почему же его отправили в отставку? Ведь он еще очень молод для научного работника.
– Говорят, руководство института стало опасаться, что его работа может привести к непредсказуемым последствиям. Что уж он там такого наизобретал, я не знаю, но поскольку Владимир Борисович имел большие заслуги перед страной, с него взяли расписку о неразглашении и дали спокойно уйти на все четыре стороны.
Некоторое время мы сидели в обнимку и целовались, я даже подумал, что Аня вот-вот залезет на меня, но поскольку мы оба люди воспитанные, из хороших семей, решили дотерпеть до дома.
– Как думаешь, правда, что Новоселов продолжает в лаборатории то, чем занимался в НИИ? – спросил я у Ани, когда официант принес наши сэндвичи и пасту.
– Да, я почти уверена.
Я вопросительно посмотрел на нее.
– Сам подумай. Сотрудники лаборатории работают только на первых трех этажах, четвертый закрыт для всех, кроме Новоселова, никого туда не пускают, как, по-твоему, почему? Даже шторы на окнах закрыл, чтобы с улицы нельзя было подсмотреть, что там происходит.
– И никто даже не хочет проверить это…
– Может и хотят, но у него такие связи, что предпочитают ему дорогу не переходить. Из НИИ его убрали, но обеспечили должность профессора кафедры и директора лаборатории. Вроде как лично заместитель министра обороны договаривался с нашим ректором.
– Если его убрали из НИИ, чтобы он прекратил свои исследования, то почему здесь разрешают продолжать их?
– Нам главное, кандидатские защитить, а Новоселов пусть сидит в своей берлоге и занимается, чем хочет.
На следующее утро я проснулся чуть раньше Ани. Любимая спала на самом краю кровати в обнимку с подушкой, а мой указательный палец правой руки о чем-то спорил со средним. Я не стал удивляться, прекрасно зная, что это скоро пройдет, как и все непроизвольные искажения.
Вскоре мне предстояло убедиться, что искажения все-таки могут влиять на мою жизнь.
Пока я приводил себя в порядок в ванной, мне удалось разобрать некоторые обрывки слов из разговора пальцев. Оказалось, что они спорят о том, кто из них будет подсказывать мне ответы на загадки, которые без их помощи я не
смогу разгадать.В конце концов указательный палец резким хуком справа выбил несколько зубов среднему, после чего тот отступил. Когда я смыл с лица остатки пены для бритья и вымыл руки, пальцы приняли обыкновенное состояние.
Приближалась третья годовщина нашего с Аней знакомства, я никак не мог придумать, что такого ей подарить, и, прогуливаясь между витринами в очередном сувенирном магазине, увидел висящий в воздухе палец. Мой палец, у которого опять появились глаза, нос, рот, руки, издавал непонятные писки, вероятно, на своем «паличьем» языке, и обеими руками показывал на громадную фарфоровую жабу.
Я взглянул на свою руку: все пальцы были на месте, значит то, что висело в воздухе, не было моим пальцем в полном смысле этого слова.
С некоторым удивлением я отметил, что это первый раз, когда искажение целенаправленно вмешивается в мою жизнь, и я осознаю это.
Логично проистекала следующая мысль: искажения могут прогрессировать и дальше, и в какие формы это потом выльется, можно только гадать.
Палец исчез, некоторое время я стоял, нахмурившись, рассматривая жабу, после чего, решив довериться подсказке пальца, снял с витрины сувенир, оплатил его на кассе и отправился за цветами.
Аня приготовила шикарный ужин, надела самое откровенное платье, а когда вместе с большущим букетом красных роз я вручил ей фарфоровую жабу, чуть было не расплакалась от счастья: оказалось, что в детстве у нее была такая же жаба, которую подарила ее ныне покойная прабабушка. Когда Ане было пять лет, она случайно уронила жабу на пол, и та разбилась. Девочка долго плакала и никак не могла успокоиться, родители пообещали найти такую же, но сделать этого не удалось.
Аня, счастливая от любви и от того, что к ней вернулась так дорогая ее памяти жаба, подарила мне лучшую ночь в моей жизни.
Я собирался сделать ей предложение, прекрасно зная, что никакие другие женщины мне не нужны. На новогодние праздники мы планировали поехать в Италию, я воображал, как попрошу ее руки и сердца, сидя в красивом итальянском ресторане на берегу моря, но внезапно, в середине ноября, Аня бесследно исчезла.
Заявления в полицию никаких результатов не принесли, я расспрашивал наших знакомых, Аниных друзей и подруг о том, когда и где ее видели последний раз, не говорила ли она, что собирается куда-то уехать, но никто ничего не мог сказать, девушка словно провалилась сквозь землю.
Помню, в тот день у меня были занятия с вечерниками, поэтому я задержался в Университете, а Аня, чтобы не ехать домой одна, решила подольше поработать в лаборатории.
Мы собирались встретиться после работы возле кофейного киоска во дворе вуза, но моя возлюбленная не пришла в назначенное время.
Сначала я написал ей сообщение, спросил, когда подойдет. Затем набрал ее номер – она оказалась недоступна. Я начал волноваться, пошел в лабораторию, Ани на рабочем месте не было, ее белый халат висел на вешалке в шкафу, аппаратура была выключена. Вещей, сумки, верхней одежды – ничего не было, такое впечатление, что она уже оделась и ушла.