Magnum Opus

Через некоторое время в отделение поднялся Женя.

– Как она?

– Без изменений.

Он молчал довольно долго, а потом отвел меня в сторону, посадил на кушетку у стены:

– Лера, ты должна меня понять, – Женя обхватил голову руками, тяжело выдохнул и продолжил. – Я не могу тут оставаться.

– Ну, хорошо. Придёшь завтра, послезавтра… – быстро проговорила я, но он меня оборвал.

– Я не про то! – он хлопнул ладонями по коленям и отвел взгляд. – Лера, я больше не приду.

Я уставилась на него, не осознавая, что он только что произнес. Сейчас он скажет, что уезжает в командировку или куда-нибудь ещё. Видимо, я всё не так поняла.

– Я не могу видеть всё это. Бинты, перевязки, вечно пикающая аппаратура, запах этот больничный. А главное – Инна. Она ведь больше никогда не станет прежней. Эта болезнь обезобразит её. Она себя возненавидит, она жизнь после этого возненавидит. Я не смогу с ней быть.

Удивляясь, насколько иногда любовь может быть слепа, я вглядывалась в лицо этого урода и не понимала, как можно было так поступить? А как же «и в горе, и в радости»? А как же «пока смерть не разлучит нас»? Только клятвы произнесены ещё не были. Возможно, это и к лучшему.

– Ответь что-нибудь, – глухо попросил он.

Я сжала кисти в кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не выцарапать ему глаза, но ответить так и не смогла. Женя встал и поправил пиджак:

– Передай Инне, что мне очень жаль.

А у меня в голове билась мысль – как сказать подруге, что в самый тяжелый период жизни её бросил любимый человек? А сказать надо будет, потому что она очнётся. Обязательно очнётся.

Николай

Я пытался себе ответить, почему найти пианистку для меня так важно? Ведь десятки, сотни девушек оканчивают музыкальную школу. Играть на музыкальном инструменте – это не какая-то там сверхспособность. Было бы желание и старание. Но в ней было что-то такое… Благородное, будто не из нашего века.

На объявление пока никто не откликался. Только несколько не особо обремененных комплексами и интеллектом женщин предлагали взамен пианистки себя. Мол, они «сыграют на струнах моей души так, что я буду помнить этот концерт очень долго». Ну, уж нет, дорогие мои. Год назад, может, полгода, я бы воспользовался, но не сегодня. Вы и рядом не стояли с этой девушкой.

В музыкальную школу я пошел по настоянию родителей. Оно и понятно. Кто в семь лет может сказать, чего он хочет? Вот и я не знал. Правда, учиться мне понравилось. Я с увлечением записывал мудрёные знаки в нотную тетрадь, мне нравилось думать, что это секретный шпионский шифр. С интересом я слушал биографии великих композиторов. А фортепиано стало самым увлекательным, что произошло со мной в жизни. В четвертом классе, правда, был короткий период своего рода «кризиса». Я поддался влиянию компании друзей, подбивавших меня бросить это «непацанское занятие». Но потом у меня хватило ума доучиться и получить диплом.

Музыка стала для меня настоящей отдушиной. В самые трудные и самые счастливые моменты жизни достаточно было поднять тяжелую лакированную крышку и коснуться пальцами клавиш. Музыка исцеляла, воскрешала. Но с тех пор, как я съехал от родителей, можно было по пальцам пересчитать, сколько раз я играл. Ольга была категорически против инструмента дома. «Только место будет занимать», – говорила она. А у меня не было ни сил, ни настроения спорить. Я затыкал уши наушниками и погружался в бессмертную классику. Чаще всего это были Моцарт или Гайдн.

Сесть посреди огромного торгового центра и начать играть я бы, пожалуй, не смог. Налажал бы во многих местах точно – слишком долго не практиковался. А вот она не постеснялась, не побоялась.

Рабочий день подошел к концу. Я планировал этим вечером наведаться в торговый центр и попросить посмотреть записи с камер видеонаблюдения. Высока была вероятность, что мне откажут. Но я должен был попытаться получить хоть какую-то информацию об интересующей меня девушке.

Я вышел из отделения и как раз спускался вниз по лестнице, когда на одном из пролётов увидел Романа. Мой приятель припёр к стенке посетителя, мертвой хваткой вцепившись в его рубашку. Белая накидка бедняги съехала на бок, лицо перекосило от испуга, а Нестеров злобно шипел мужчине в лицо:

– Чтобы я тебя больше здесь не видел! Охране скажу, на пушечный выстрел не подпустят!

Сбежав со ступеней, я кинулся их разнимать. Роман с неохотой отпустил посетителя, а тот, выплюнув в его адрес несколько ёмких ругательств, скрылся из вида.

– Ты соображаешь, что делаешь? Что на тебя нашло?

– Ты прав, не соображаю! – Приятель всё не мог успокоиться.

– Какого у вас чёрта произошло?

Мы увидели из окна, как этот щёголь, чуть не избитый Романом, садится в чёрную Тойоту и выезжает из больничного двора. Я вспомнил этого мужчину – видел его в реанимации, они разговаривали с Лерой. Но очень хотелось знать, почему на него взъелся мой друг, добрейшей души человек?

– Мы столкнулись на лестнице, – стал объяснять Нестеров. – Это жених Инны Филимоновой. Он поздоровался. Стал доставать деньги, мол, поблагодарить. Я ему отвечаю: «Успеете ещё, пока не за что». Он замялся, а я задал вопрос: «Вы ведь ещё придёте?»…В общем, он сбежал, Коля. Он кинул её. И деньги мне совал, откупиться хотел. Скотина.

Я мотнул головой и снова посмотрел в окно:

– Зря я вас разнял.

Начальник охраны торгового центра в просмотре видеозаписи мне отказал. Никакие уговоры и увещевания не подействовали. Мне было сказано, что право на просмотр видео имеют только сотрудники полиции и то при наличии соответствующих постановлений. Я его отчасти понимал, только желание найти мою красавицу никуда не делось. Наоборот, стало только сильнее. Я почему-то уверен был, что она очень красива. Иначе и быть не могло.

Сдаваться просто так я не собирался. Решил обойти отделы на первом этаже. Может кто-то видел эту девушку, или она покупала что-то и запомнилась продавцам? Итоги были неутешительные. Удалось выяснить, что к роялю в холле не испытывал никаких положительных эмоций вообще никто из сотрудников. Только раздражение. С инструментом часто баловались дети, и немелодичное бряканье по клавишам вызывало у продавцов бесконечные приступы мигрени. Рояль много раз просили убрать, но гендиректор компании «Суперфлауэрс» категорически отказался менять концепцию рекламной кампании. Девушку, увы, никто не запомнил…

Я вышел из последнего отдела и остановился в задумчивости. Инструмент стоял на прежнем месте, скамеечка, предназначенная для исполнителя, была пуста. Я сверлил взглядом холл и место, где сидела пианистка, будто от этого она могла появиться здесь. Затем подошел к инструменту, поднял крышку, присел и взял несколько аккордов. Где же ты?

Следующим утром у Инны Филимоновой была назначена перевязка. В целях экономии времени мы с Нестеровым опять принялись за дело вдвоём. Пациентка по-прежнему была «тяжелой», но стабильной. Последнее не могло не радовать.

Работали молча, только негромко играло радио. Через некоторое время Роман нарушил тишину вопросом:

– Как объявление?

– Глухо.

– Подожди, может, найдётся?

– Вы что-то продаёте, Николай Петрович? – оживилась наша анестезистка.

– Можно и так сказать, Людмила, – хохотнул мой приятель.

– Знаете… – протянула задумчиво Люда. – Я недавно такое объявление интересное прочитала в интернете в группе «Наш город». Там мужчина ищет девушку, пианистку. Ему настолько понравилось, как она играла. А имени, видимо не успел спросить… Объявление это тоже подал какой-то Николай. Я перешла в его профиль, только там фото не было, к сожалению.