Махабхарата. Рамаяна

С неистовым грохотом Бхарата гнал колесницу И въехал на ней в Дашаратхи пустую столицу. Был совам да кошкам приют — ненавистницам света — В Айодхье, покинутой ныне мужами совета. Так Рохини, мир озаряя сияньем багровым, При лунном затменье окутана мрака покровом. Столица была, как поток, обмелевший от зноя: И рыба, и птица покинули русло речное! Как пламя, что, жертвенной данью обрызгано, крепло — И сникло, подернувшись мертвенной серостью пепла. Как воинство, чьи колесницы рассеяны в схватке, Достоинство попрано, стяги лежат в беспорядке. Как ширь океана, где ветер валы, бедокуря, Вздымал и крутил, но затишьем закончилась буря. Как жертвенник после свершения требы, что в храме, Безлюдном, немом, торопливо покинут жрецами. Как в стойле корова с очами печальными, силой С быком разлученная… Пастбище бедной немило! Как без драгоценных камней — ювелира изделье, — Свой блеск переливный утратившее ожерелье. Как с неба на землю низвергнутая в наказанье Звезда [212] , потерявшая вдруг чистоту и сиянье. Как в роще лиана, что пчел опьяняла нектаром, Но цвет благовонный лесным опалило пожаром. Казалось, Айодхья без празднеств, без торжищ базарных Под стать небесам без луны и планет лучезарных. Точь-в-точь как пустой погребок: расплескали повсюду Опивки вина, перебив дорогую посуду. Как пруд, от безводья давно превратившийся в сушу И зрелищем ржавых ковшей надрывающий душу. Как лука пружинистая тетива, что ослабла, Стрелой перерезана вражьей, и свесилась дрябло. Как воином храбрым оседланная кобылица, Что в битве свалилась, — была Дашаратхи столица. …Почтительный Бхарата в царскую входит обитель. Как лев из пещеры, оттуда ушел повелитель! Лишенный солнца день! — так выглядел дворец. И Бхарата слезам дал волю наконец.

212

…с неба на землю низвергнутая в наказанье // Звезда… — Считалось, что низвергнутые с неба за какие-нибудь проступки сияющие звезды падают на землю, превращаясь в черные, лишенные привлекательности метеориты.

КНИГА ТРЕТЬЯ. ЛЕСНАЯ

[Встреча с Шурпанакхой] (Часть 17)

Под стать святожителю, в хижине, листьями крытой, Безгрешный царевич беседовал с братом и Ситой. Он притчу рассказывал Сите и сыну Сумитры, Блистая, как месяц, в соседстве сияющей Читры. Одна безобразная ракшаси в поисках дичи Туда забрела — и прервалось течение притчи. С рожденья звалась Шурпанакхой она за уродство, — За когти, ногам придававшие с веялкой сходство. И взору ее луноликий представился Рама, Прекрасный, как тридцать богов, как пленительный Кама. И мягкие кудри, и мощь благородной десницы, И блеск удлиненных очей сквозь густые ресницы, И смуглое, схожее с лотосом синим, обличье, И царские знаки, и поступи юной величье, Что плавностью напоминала походку слоновью, Увидела ракшаси — и воспылала любовью, Уродина эта — к прекрасному, как полнолунье, К нему, сладкогласному, — скверная эта хрипунья! Противноволосая с дивноволосым равнялась, Противноголосая с дивноголосым равнялась. Сама медно-рыжая — с ним, темнокудрым, равнялась И, дура бесстыжая, с великомудрым равнялась. С красавцем равнялась она, при своем безобразье, И с лотосоглазым таким, при своем косоглазье. С таким тонкостанным и царские знаки носящим Равнялась она, страхолюдная, с брюхом висящим. Приблизившись к Раме, палима любовною жаждой, Сказала ему Шурпанакха: «Решится не каждый Избрать этот лес для жилья, если ракшасов племя Сюда без помех прилетает во всякое время. Эй, кто вы, с собой прихватившие луки и копья, Да деву-отшельницу, — шкура на ней антилопья?»

Рама спокойно и правдиво поведал о своем изгнанье из Айодхьи, которую покинул вместе с супругой Ситой и братом Лакшманой. В свой черед царевич спросил Шурпанакху, к какому роду она принадлежит и для чего явилась в их убежище.

Охваченная похотью, ракшаси отвечала Раме:

«…А я Шурпанакхой зовусь и уменьем владею Свой облик менять произвольно, под стать чародею. Брожу я и страх навожу на окрестные чащи. Ты Равану знаешь? Он брат мой великоблестящий! Другой — Кумбхакарна, что в сон погружен беспробудный, А третий — Вибхишана, праведный, благорассудный. Четвертый и пятый — отважные Душана с Кхарой, Считаются в битвах свирепой воинственной парой. Я доблестью их превзошла. Разве есть мне преграда? Своим изволеньем по воздуху мчусь, если надо. А Сита? Что толку в уродце таком неуклюжем! О Рама прекрасный, ты должен мне сделаться мужем. Царевич, мы — ровня. К тебе воспылавшую страстью, Бери меня в жены, не вздумай противиться счастью!»

[Бегство Шурпанакхи] (Часть 18)

И той, что в супруги ему набивалась бесстыдно, Учтивый царевич ответил, смеясь безобидно: «Женою мне стала царевна Видехи, но, кроме Себя, госпожа, не потерпишь ты женщины в доме! Тебе, дивнобедрая, надобен муж превосходный. Утешься! В лесу обитает мой брат благородный. Живи с ним, блистая, как солнце над Меру-горою, При этом себя не считая супругой второю». Тогда похотливая ракшаси младшего брата Вовсю принялась улещать, вожделеньем объята: «Взгляни на мою красоту! Мы достойны друг друга. Я в этих дремучих лесах осчастливлю супруга». Но был в разговоре находчив рожденный Сумитрой И молвил, смеясь над уловками ракшаси хитрой: «Разумное слово, тобой изреченное, слышу, Да сам я от старшего брата всецело завишу! А ты, госпожа, что прекрасна лицом и осанкой, — Неужто согласна слуге быть женою-служанкой? Расстанется Рама, поверь, со своей вислобрюхой, Нескладной, уродливой, злобной, сварливой старухой. В сравненье с тобой, дивнобедрой, прекрасной, румяной, Не будет мужчине земная супруга желанной». Сама Шурпанакха, поскольку была без понятья, Смекнуть не могла, что над ней потешаются братья. Свирепая ракшаси в хижине, листьями крытой, Увидела Раму вдвоем с обольстительной Ситой. «Ты мной пренебрег, чтоб остаться с твоей вислобрюхой, Нескладной, уродливой, злобной, сварливой старухой? Но я, Шурпанакха, соперницу съем, и утехи Любовные станешь со мною делить без помехи!» — Вскричала она и на Ситу набросилась яро. Глаза пламенели у ней, как светильников пара. Очами испуганной лани глядела царевна В ужасные очи ее, полыхавшие гневно. Казалось, прекрасную смертными узами Яма Опутал [213] , но быстро схватил ненавистницу Рама. Он брату сказал: «Ни жива ни мертва от испуга Царевна Митхилы, моя дорогая супруга. Чем шутки шутить с кровожадным страшилищем, надо Его покарать, о Сумитры достойное чадо!» Тут Лакшмана меч из ножон извлекает и в гневе Он уши и нос отсекает чудовищной деве. И, кровью своей захлебнувшись, в далекие чащи Пустилась бежать Шурпанакха тигрицей рычащей. С руками воздетыми, хищную пасть разевая, Она громыхала, как туча гремит грозовая.

213

…смертными узами Яма // Опутал… — Считалось, что бог смерти Яма, предварительно вынув из тела «душу», опутывает его затем крепкими нитями, отчего тело и теряет подвижность, окостеневает.

Найдя в лесу Дандака своего брата Кхару, сопровождаемого дружиной свирепых ракшасов, разъяренная, обливающаяся кровью Шурпанакха бросается ему в ноги с мольбой о мести.

«Кто причинил тебе такую обиду?» — преисполнившись гнева, спрашивает сестру Кхара.

«Двое прекрасных собою, могучих, юных, лотосоглазых, царские знаки носящих, одетых в бересту и шкуры черных антилоп, — отвечает ему Шурпанакха. — Братья эти зовутся Рамой и Лакшманой, а родитель их — царь Дашаратха».

Кхара, возглавив несметную рать, подступает к хижине Рамы. Но отважный царевич Кошалы, оставив Ситу в потаенной пещере на попечении брата Лакшманы, облачается в огнезарные доспехи. Как под лучами солнца редеет завеса туч, так редеют ряды ракшасов, непрерывно осыпаемых блистающими стрелами Рамы. Четырнадцать тысяч воинов Кхары полегли на поле битвы. Не остался в живых и его сподвижник, трехголовый Тришира. Вслед за Триширой рухнул на землю Кхара, сраженный смертоносными стрелами Рамы. Уцелел лишь бесстрашный дотоле Акампана, да и тот обратился в бегство.

Узнав от Акампаны о гибели своего брата Кхары, разгневанный владыка ракшасов замышляет похитить царевну Митхилы и унести ее на Ланку: ведь разлучив Раму с возлюбленной Ситой, Равана обрекает его на верную смерть, да при этом коварно уклоняется от превратностей поединка с непоборным противником.

Между тем Шурпанакха, описывая небывалую красоту Ситы, разжигала пыл Раваны и подстрекала своего великовластного брата к похищению чужой супруги.

Равана повелел ракшасу Мариче отправиться с ним вместе к хижине Рамы и принять облик золотого оленя. Без сомненья, Сита попросит Раму и Лакшману поймать его. Тогда, в отсутствие обоих царевичей, можно будет похитить прекрасную и унести на Ланку.

Свирепый и могучий Марича, наводивший в лесу Дандака ужас на святых отшельников, пожиравший их самих и жертвы, приносимые богам, однажды едва не погиб от руки великого Рамы. Он чудом уцелел и с той поры несказанно страшился сына Дашаратхи.

«Я предчувствую, — сказал Марича десятиглавому владыке, — что живым от Рамы не уйду! Но и твои дни, государь, будут сочтены, если похитишь Ситу».

Равана, однако, пренебрег этими предостережениями и, взойдя вместе с Маричей на воздушную колесницу, вскоре достиг берегов реки Годавари.

[Марича превращается в оленя] (Часть 42)

Под сенью смоковницы ракшасов буйных властитель Увидел смиренную хижину, Рамы обитель. И Десятиглавый, с небес опустившись отвесно, Сошел с колесницы, украшенной златом чудесно. Он Маричу обнял и молвил, на хижину глядя: «Не мешкай, должны мы исполнить свой замысел, дядя!» И ракшас не мог пренебречь властелина веленьем. Он, облик сменив, обернулся волшебным оленем, Красивым животным, что взад и вперед у порога Носилось, хоть Маричи сердце снедала тревога. Олень пробегал по траве меж деревьев тенистых. Сверкали алмазы на кончиках рожек ветвистых, А шкура его серебрилась от крапин искристых. И губы оленя, как лотос, на мордочке рдея, Блестели, слегка изгибалась высокая шея. В отличье от многих собратьев, покрытый не бурой, А золотом и серебром отливающей шкурой, Два лотосовых лепестка — два лазоревых уха Имел он, и цвета сапфира — поджарое брюхо, Бока розоватые, схожие с мадхукой дивной, Как лук семицветный Громовника [214] — хвост переливный. На быстрых ногах изумрудные были копыта, И чудное тело его было накрепко сбито. При помощи сил колдовских, недоступных понятью, Стал Марича гордым оленем с пленительной статью. Его превращенье продлилось не дольше мгновенья. Каменья сверкали на шкуре златого оленя. Резвился у хижины, облик приняв светозарный, Чтоб Ситу в силки заманить, этот ракшас коварный. И Рамы приют освещал, и поляны, и чащи Сей блеск несказанный, от оборотня исходящий. Спиною серебряно-пестрой, исполненный неги, Олень красовался, жуя молодые побеги, Покамест у хижины, сенью смоковниц повитой, Нечаянно не был замечен гуляющей Ситой.

214

Как лук семицветный Громовника… — Для царя богов Индры, повелевающего грозами и небесными водами, луком служит семицветная радуга.

[Сита восхищается оленем] (Часть 43)

Срывала цветы дивнобедрая, и в отдаленье Пред ней заблистали бока золотые оленьи. «О Рама, взгляни!» — закричала она в умиленье. Жена тонкостанная, чья красота безупречна, За этим диковинным зверем следила беспечно. Она призывала великого Рагху потомка И Лакшману, храброго деверя, кликала громко. Но тот, на оленью серебряно-пеструю спину Взглянув, обращается к старшему царскому сыну: «Мне чудится Марича в этом волшебном животном. Ловушки в лесах расставлял он царям беззаботным, Что, лук напрягая, летели, влекомы соблазном, В погоню за тенью, за призраком дивнообразным. Легко ли! В камнях драгоценных серебряно-пегий Олень по поляне гуляет и щиплет побеги!» Но Сита с улыбкой чарующей, Лакшманы слово Спокойно прервав, обратилась к царевичу снова, Не в силах стряхнуть наважденье кудесника злого. «Похитил мой разум, — сказала царевна Видехи, — Олень златозарный. Не мыслю я лучшей утехи! О Рама, какое блажество, не ведая скуки, Играть с ним! Диковину эту поймай, Сильнорукий!» И Раму олень златошерстый поверг в изумленье, Пестря серебром, словно звезд полуночных скопленье. Венчанный рогами сапфирными с верхом алмазным, Он блеск излучал несказанный, дышал он соблазном! Но Рама жену не хотел опечалить отказом И Лакшмане молвил: «Олень, поразивший мой разум, Будь зверь он лесной или Марича, ракшас коварный, Расстанется нынче со шкурой своей златозарной! Царевне защитой будь Лакшмана, отпрыск Сумитры! За Ситой смотри, чтоб ее не обидел злохитрый. Оленя стрелой смертоносной, отточенной остро, Убью и вернусь я со шкурой серебряно-пестрой».

[Рама убивает Маричу] (Часть 44)

Воитель Великоблестящий с могучею статью Себя опоясал мечом со златой рукоятью. Взял трижды изогнутый лук он да стрелы в колчане И вслед за диковинным зверем пустился в молчанье. Подобного Индре царевича раджа олений Увидел и сделал прыжок, подгибая колени. Сперва он пропал из очей, устрашен Богоравным, Затем показался охотнику в облике явном, Сияньем своим пробуждая восторг в Сильноруком, Что по лесу мчался с мечом обнаженным и луком. То медлил прекрасный олень, то, как призрак манящий, Мелькал — и стремглав уносился в далекие чащи, Как будто по воздуху плыл и в простор поднебесный Прыжком уносился, то видимый, то бестелесный. Как месяц, повитый сквозных облаков пеленою, Блеснув, исчезал он, укрытый древесной стеною. Все дальше от хижины, в гущу зеленых потемок, Стремился невольно за Маричей Рагху потомок. Разгневался Рама, устав от усилий надсадных. Олень обольстительный прятался в травах прохладных. Приблизившись к царскому сыну, Летающий Ночью [215] Скрывался, как будто бы смерть он увидел воочью. К оленьему стаду, желая продлить наважденье, Примкнул этот ракшас, но Раму не ввел в заблужденье, С оленями бегая, в купах деревьев мелькая, Серебряно-пегою дивной спиною сверкая. Отчаявшись оборотня изловить и гоньбою Измучась, решил поразить его Рама стрелою. Смельчак золотую, блистающую несказанно, Стрелу, сотворенную Брахмой, достал из колчана. Ее, смертоносную, на тетиву он поставил И, схожую с огненным змеем, в оленя направил. И Мариче в сердце ударила молнией жгучей Стрела златопёрая, пущена дланью могучей. И раненый ракшас подпрыгнул от муки жестокой Превыше растущей поблизости пальмы высокой. Ужасно взревел этот Марича, дух испуская. Рассыпались чары, и рухнула стать колдовская. «О Сита, о Лакшмана!» — голосом Рагху потомка, [216] Послушен велению Раваны, крикнул он громко. Немало встревожило Раму такое коварство. «Ни Сита, ни Лакшмана не распознают штукарства, — Помыслил царевич, — они поддадутся обману!» И в сильной тревоге назад поспешил в Джанастхану.

215

Летающий Ночью— постоянный эпитет демонов-ракшасов, разбойничавших преимущественно по ночам.

216

…голосом Рагху потомка… — То есть голосом Рамы.