Махтумкули

Осторожно ступая, вошел Атаназар. Полагая, что Махтумкули спит, он начал шарить в темноте, отыскивая постель. Старый поэт окликнул его:

— Это ты, сынок?

— Я, Махтумкули-ага, — отозвался Атаназар, высекая огонь.

— Как там, все тихо?

— Пока тихо.

— Ну, ложись, сынок, отдохни немного. Наверное, скоро уже рассвет.

— А вы почему не спите, Махтумкули-ага?

— Попробую и я уснуть.

Атаназар отстегнул саблю, положил сложенный халат под подушку, чтобы было повыше, и с удовольствием вытянулся, сладко зевнув. Вскоре богатырский храп уже сотрясал стены кибитки. Однако он не мешал Махтумкули думать — в голове поэта уже теснились новые строки, — они двигались одна за другой, как всадники в походном строю, звенели отточенной сталью рифм, вспыхивали молниями метафор и сравнений. Не хотелось вставать, чтобы зажечь погашенный Атаназаром каганец, но старый поэт мог и не записывать — память пока еще ни разу не подводила его. И он продолжал лежать, шевеля во тьме губами…

Образы рождались как бы сами собой и целиком захватили Махтумкули. Он не обратил внимания на крик петуха, не услышал и другой крик, не петушиный. Однако храп Атаназара моментально затих, а через мгновение джигит встревоженно поднял голову.

— Слышите, Махтумкули-ага? — спросил он.

Махтумкули очнулся.

— Ты что-то сказал, сынок?

— Кричат! — прошептал Атаназар, торопливо натягивая сапоги.

Теперь и Махтумкули услышал чей-то невнятный крик. Сердце нырнуло вниз: кизылбаши?

— Быстрее! — сказал он и заторопился, одеваясь.

На улице, между двух кибиток, натужно покашливая, стоял сердар Аннатувак и тревожно смотрел в ту сторону, откуда доносились крики.

— Слышите? — кивнул он Махтумкули.

Атаназар прислушался и заявил:

— Илли-хан орет!.. Клянусь богом, это его голос!

Атаназар не ошибся. Через несколько минут появился Иллихан в окружении взволнованной толпы. Он глыбой громоздился на взмыленном коне и, заикаясь сильнее обычного, кричал:

— В-а-вай, б-б-братья!.. Н-н-на п-п-помощь!.. Ув-в-в-вели!.. П-п-помогите!

Сердар Аннатувак взял храпящего коня под уздцы.

— Успокойся, Илли-хан, — сказал он негромко. — Успокойся и толком объясни, что случилось.

Но толстяку Илли-хану успокоиться было, видимо, не так просто.

— У-у-у-увели! — продолжал кричать он.

— Кого увели?

— Отца увели!..

— Кто увел?

— К-к-кизылбаши!.. О, горе!..

Сердар Аннатувак огляделся по сторонам и приказал двум джигитам:

— Алты! Овез! Быстро на коней! Разузнайте, в чем дело!

Весть о пленении Адна-сердара не очень-то огорчила аккалинцев. Так тебе и надо, думали многие, это тебя за спесь аллах наказал, за пренебрежение к народной беде. Аннатувак, морщась, сказал Илли-хану:

— Перестань кричать! Криком не поможешь… Скажи, зачем вас понесло в Хаджиговшан на ночь глядя?

Илли-хан вырвал у него повод:

— От в-в-вас, иомудов, б-б-больше и ждать н-н-нечего! Н-н-небо ближе, ч-ч-чем вы!

— Постой, Илли-хан! — протиснулся к нему Атаназар. — Я такой же гоклен, как и ты…

— Ты н-н-не гоклен! — крикнул Илли-хан и стегнул коня. Толпа поспешно расступилась.

— Езжай, харам-зада! — сказал кто-то ему вслед. — Может и ты в руки кизылбашам попадешь!

— Скатертью дорога, проклятье твоему отцу! — добавил другой.

Хотя сердар Аннатувак не очень сожалел о пленении Адна-сердара, его тем не менее сильно обеспокоило то, что где-то поблизости рыскают сарбазы. Он и раньше предполагал, что, предложив решить дело мирным путем, хаким все же не станет терять времени. Поэтому, сообразуясь со своим давним военным опытом, он во многих местах между Астрабадом и Ак-Калой поставил сметливых парней с наказом крепко смотреть по сторонам и в случае чего поднять тревогу. Однако в восточной стороне, до самого Куммет-Кабуса никто не наблюдал, Аннатувак решил, что там нет ни мостов через реку, ни достаточно широкой лощины для прохода большого числа воинов. Вероятно, сарбазы воспользовались его оплошностью. А может быть, они поступили по-иному. Во всяком случае, ясно было одно: переход регулярных войск через Гурген означал, что сабли обнажены. И значит…

Развиднелось как-то очень быстро и незаметно. Воздух был неподвижен и душен не по-осеннему.

Аннатувак расчесал пальцами рыжую бороду, обвел взглядом толпу. Собрались, вероятно, все, кто ночевал в крепости и около нее. Люди молчали, и в этом молчании было что-то зловещее, как в недобром затишье перед грозой.

От толпы отделился маленький старичок, совершенно беззубый, с длинной белоснежной бородой.

— Народ ждет ясного слова, сердар! — крикнул он, подняв руку. — Чем кончится ваш совет?

Его поддержали:

— Сколько можно совещаться! Люди извелись, ожидая решения!

— Если ничего не выходит, скажи! Все будем думать!

— Верно говорит Курбан-ага! Народом решим!..

Сердар Аннатувак поднял руку, призывая к молчанию.

— Вот и решайте! — сказал он, когда крикуны успокоились. — Слово за вами!

Толпа загудела. Белобородый старичок подошел ближе к сердару и, глядя ему прямо в глаза — снизу вверх, — сказал:

— Сердар! Если слово за нами, то скажу его я! И слово будет такое: сломать мост через реку и дать кизылбашам шиш вместо лошадей! Пусть идут на нас, если смелости хватит!

Он повернулся к толпе, поднял вверх маленькие сухие руки:

— Так я сказал, люди, или не так?..

— Верно! — закричали со всех сторон. — Правильно!

— Молодец, Курбан-ага!

— Спасибо за доброе слово!

— Ломайте мост!

— Не давать им лошадей!

— Ломайте мост!

Сердар Аннатувак помолчал, словно ждал еще какого-то решения. Но люди были единодушны в своем порыве.

Он тяжело вздохнул и махнул рукой в сторону моста:

— Идите, ломайте!

Толпа с шумом и воем ринулась к мосту.

— Берите лопаты!

— Топоры несите!

— Жгите его огнем! Пусть от него и следа не останется!

— Ломайте!

Казалось, не на мост, а на ненавистного врага двинулось бурлящее человеческое море. Время разговоров кончилось — пора было действовать.

Махтумкули положил руку на плечо Аннатувака, стоявшего в тяжелом раздумье с опущенной головой.

— Не огорчайтесь, сердар. Вы поступили правильно.

Сердар не шелохнулся, но лицо его просветлело.

* * *

Весть о разрушении моста у Ак-Калы, переходя из уст в уста, из аула в аул, уже до полудня дошла до Куммет-Хауза. Ее передавали люди друг другу, ее несли специально посланные Аннатуваком гонцы. Они передавали слова сердара: "Каждый, кто считает себя мужчиной, пусть перевозит своих детей и имущество к Сонгидагу. К вечеру всем собраться у Ак-Калы!"

Слова имели предельно ясный смысл: враг приближается, родная земля требует защиты у своих сыновей. Вздыхая и проклиная судьбу, люди разбирали кибитки, увязывали вьюки. Легко сказать о переселении, но попробуй оставить обжитые места! Все вокруг приобрело особый смысл, особую цену. Даже сухие арыки, даже по-осеннему лысые, неприветливые курганы стали такими дорогими, что, казалось, покинуть их почти все равно, что распрощаться с жизнью. Но покидать было нужно, иного выхода не оставалось.