Македонский Лев

— За это вас ждет смерть, — пообещала она им.

— Никто не умрет, — возразил красивый высокий воин со светлыми волосами и бородой, заплетенной в три косицы. — Но Филипп Македонский заплатит высокую цену за то, чтобы вернуть тебя назад. Если будешь добра со мной, принцесса, то возможно твое кратковременное пребывание у нас будет даже приятным.

Олимпиада окинула взглядом весь отряд, не скрывая презрения. Затем она посмотрела поверх их голов на восточные утесы. Там появилась вереница всадников, и в центре нее ехал воин на огромном сером скакуне. На нем были доспехи из блистающей бронзы и шлем с плюмажем из белых конских волос.

— Думаю, ты понял, — сказала она, — что Филипп Македонский уже установил цену — и ее заплатишь ты.

— Аркетас! Смотри! — вскрикнул один из иллирийцев, указывая на остановившихся всадников. Аркетас выругался. Он окинул взглядом македонский отряд, насчитав не более семидесяти наездников.

— По коням! — скомандовал он. — Их слишком мало, чтобы остановить нас. Перережем их всех!

Иллирийцы вскочили в седла и помчались на ожидающих македонян.

— Смотри, Федра, — прошептала Олимпиада, опустившись рядом с перепуганной ясновидящей. — Смотри, как сражается мой муж! — Федра открыла глаза и увидела, как солнечный свет отражается от бронзового нагрудника македонянина на гигантском сером коне. Он высоко поднял меч.

И македоняне бросились вниз по склону, чтобы встретить атаку, с серым всадником на острие клина, вонзившегося в ряды иллирийцев, разбивая их и гася их напор. Олимпиада видела вилобородого Аркетаса, который устремился к серому всаднику. В сознании Олимпиады не возникло и следа беспокойства за исход боя или страха за безопасность серого всадника. Она лишь ждала столкновения и запрыгала от радости, когда сверкающий меч опустился на шею Аркетаса и голова его откинулась назад, а кровь фонтаном взметнулась вверх.

— Вот она, твоя цена, сукин сын! — воскликнула она.

Иллирийцы дрогнули и обратились в бегство, македоняне перегруппировались и галопом устремились за ними. Но всадник на сером коне, в сопровождении троих офицеров, подъехал к женщинам.

— Филипп! — закричала Олимпиада и побежала к нему.

— Нет, моя госпожа, — ответил он, снимая шлем. — Это я, Парменион.

***

Они разбили лагерь в роще у реки Галиакмон. Парменион подошел к раненым, которых расположили в стороне от основной группы, чтобы их вопли во время хирургического лечения не беспокоили женщин. Македоняне потеряли в бою семнадцать человек, семеро получили ранения. Разбитые иллирийцы лишились более восьмидесяти воинов. Парменион склонился к молодому солдату, который потерял три пальца на правой руке. Лицо парня от боли и шока стало серым и сверкало холодным потом.

— От меня теперь никакого прока, — прошептал он. — Что мне теперь делать?

— Боги дали тебе две руки, Перис — тебе придется переучиваться владеть левой. Это не так уж плохо. Ты не пехотинец, так что тебе не надо беспокоиться о том, как держать строй. Ты кавалерист — и притом один из лучших. Ты слишком храбр, чтобы такое ранение могло одолеть тебя.

— Но я не очень хорошо владею левой, командир.

— Мы над этим поработаем, ты и я.

Парменион прошел к следующему, но тот умер от потери крови. Военачальник прикрыл лицо мертвого плащом и пошел дальше.

Врачеватель, Берний, встал, чтобы поприветствовать его, когда тот закончил обход. — Мы хорошо справились, — сказал Берний, вытирая пот с лысой головы окровавленым полотенцем.

— Поспей мы часом раньше, и сражения бы не было, — ответил Парменион. — Тогда было бы еще лучше, друг мой.

— Да, было бы, стратег. Однако, — мужчина пожал плечами и развел руки в стороны, — могло бы быть и гораздо хуже. Мы могли опоздать на час, и тогда новая невеста Царя была бы похищена. Думаю, Филипп был бы, по меньшей мере, огорчен.

Парменион улыбнулся. Похлопав хирурга по плечу, он вернулся в основной лагерь. Шатры женщин были разбиты поближе к деревьям, где они могли уединиться, в то время как пятьдесят один выживший воин сидели вокруг четырех вивачных костров. Парменион позвал Никанора, знаком приказав молодому человеку пойти с ним.

— Дозорные отправлены? — спросил военачальник.

— Да, господин. Шесть человек прочесывают холмы. Трое других отправлены к северу, западу и востоку от леса.

— Хорошо. Ты славно сражался сегодня. Царь может гордиться тобой.

— Царь уж давно перестал думать обо мне, — ответил Никанор с застенчивой улыбкой. — Но я правда не против, Парменион. Не поступайся своими амбициями ради меня. Я какое-то время был у него в фаворе. Теперь другие. Я становлюсь старше, видишь ли. Мне уже двадцать семь. — Никанор пожал плечами. — Но Олимпиада ведь очень красива, ты согласен?

— Да, — ответил Парменион, слишком резко. Никанор пристально посмотрел на него, но Парменион отвернулся. — Узнай, не желают ли они чего-нибудь. — Произнес он через плечо и направился к своей палатке.

Молодой человек взял мех с вином и отнес его к костру Царицы. Олимпиада сидела на подушках из экипажа; девушка, которую он принял за служанку, следила за очагом.

— Я принес вам немного вина, госпожи, — сказал Никанор, низко кланяясь.

Олимпиада одарила его сияющей улыбкой. — Кто ты, воин? — спросила она.

— Никанор. Я — Первый Капитан Пармениона.

— Побудь с нами, Никанор, — велела Царица. Он наполнил вином их кубки, добавил воды, затем свернул свой плащ, чтобы сделать из него сидение. — Почему с нами нет Пармениона? — спросила Олимпиада.

— Он… эмм… устал, госпожа. Он не спал со вчерашнего вечера. Он очень старался успеть сюда вовремя. Он боялся… ну, он опасался, что иллирийцы нападут на вас, и оказался прав. Он всегда бывает прав; что раздражает.

— И все-таки он тебе нравится?

— О, да, моя госпожа. Он превосходный полководец — лучший на свете. Он сделал из армии Филиппа силу, внушающую страх в сердца всех наших врагов.

— Однако он не македонянин, — заметила Олимпиада.

— Наполовину, — ответил Никанор. — Он родился и вырос в Спарте.

— Наверное, поэтому мы должны простить ему его скверные манеры и то, что он совсем не развлекает нас. Спартанцы не славятся галантностью.

— Я не думаю, что он хотел показаться негалантным, — сказал Никанор. — Это далеко не так. Он приказал мне проследить, чтобы вы получили все, в чем нуждаетесь. Думаю, он считал, что вы скорее отправитесь ко сну, чтобы оправиться от сурового испытания, которое претерпели, нежели станете искать его общества.

Олимпиада улыбнулась и, вытянув руку, коснулась руки Никанора. — Ты хороший друг своему командиру, и талантливый защитник. Я должна его непременно простить. А теперь, Никанор, я хотела бы отдохнуть.