Македонский Лев

Она вернулась в свое тело, открыла глаза.

Откуда исходит опасность?

Думай, Аида! Используй разум! Она обследовала весь остров, семнадцать деревень и четыре порта. Ничего. Она вспомнила о Тамис, почти желая, чтобы та была жива, дабы выместить свою злобу на ней еще раз.

Если бы я могла убить тебя множество, множество раз! Старая жрица была для нее незаживающей язвой долгие годы. Странно, но ее смерть не сильно смягчила злобу Аиды. Столько сил было потрачено на эту шлюху, думала она, вспоминая — с ехидным отвращением — всех любовников Тамис.

Другая жрица беспокоила ее поначалу, но та тоже оказалась не столь могущественной.

Так откуда исходит опасность?

Еще раз закрыв глаза, она перенеслась через моря, устремившись к Храму. Высокий мужчина обрабатывал сад, а ожидающих в роще просителей не было. Аида быстро защитила себя обороняющими заклинаниями и вошла в храм. Он был пуст.

«Где же ты, голубка моя?» — думала она.

Вернувшись в Самофракию, она обследовала остров еще раз — осторожно и тщательно, каждый холм и лесок.

Наконец, ослабшая и почти истощенная, она вернулась во дворец и прошла к псарне у внешней стены. Черные псы залаяли, когда она подошла. Открыв деревянные ворота, она вошла к ним, опустившись ниже, когда они запрыгали вокруг нее. Сконцентрировавшись на образе Дераи, она передала картину в сознание каждого зверя, показывая ее, держа перед ними до тех пор, пока лай не утих. Затем, подняв руку, она указала на распахнутые ворота.

— Вперед! — прокричала она. — Вкусите ее крови, разгрызите ей кости! Вперед!

***

Дерая сидела в тени цветущего дерева, с тенью заботы на лице. Она чувствовала Поиск и обнаружила дух Аиды, когда та воспарила над дворцом. Справившись с напавшим приступом паники, она откинулась на ствол дерева, скрестив руки и положа ладони на плечи. Она соединила свой разум с деревом, проникая в кору, в переплетенные корни, которые убили большинство насекомых, в капилляры, через которые водя поступала в листья и цветы.

Она больше не была Дераей. Она была деревом, с длинными корнями, ищущими влагу и подпитку глубоко в земле — ее ветви росли, укреплялись, цвели медленной жизнью. Она чувствовала солнечный свет на своих листьях и сосредоточилась на бутонах, полных семян, что обеспечивали ей существование в вечности. Внутри дерева было… так спокойно.

Наконец она освободила свой дух и стала искать Аиду.

Колдунья вернулась в свой дворец. Дерая встала и медленно прошла вниз по лощине, расположенной рядом с лесом, где последовательницы культа будут этой ночью проводить Третью Мистерию. Здесь протекал источник, и она стала жадно пить.

Вдалеке ей послышался лай собак, готовых к охоте.

Поправив уаль, она села на валун и стала ждать, не глядя в направлении, откуда, как она знала, придет он. Его шаги были мягкими, необычайно вороватыми.

— Вот мы и снова встретились, госпожа, — сказал он, и она обернулась.

— Как ты, Савра?

— Я в порядке — сейчас даже еще лучше, потому что снова встретил тебя.

Глазами духа она всмотрелась в его лицо. Мальчишеские черты давно уже сменились угловатыми, почти острыми чертами лица настоящего мужчины. Но он по-прежнему был тем самым Парменионом из ее воспоминаний. Ее Парменионом!

— Как красиво ты говоришь — для солдата.

— Не всегда, госпожа. Ты высвобождаешь из меня все лучшее. Как твое имя?

Она вдруг оказалась охвачена отчаянным желанием отбросить вуаль, открыть ему свое лицо, рассказать, как скучала по нему все эти одинокие годы. Она отвернулась. — Никаких имен, — сказала она наконец.

— Что-то не так? — спросил он, придвигаясь ближе.

— Ничего, — ответила она, с трудом придавая своему голосу веселья. — Сегодня прекрасный день.

Огромный пес с переливающейся черной шерстью выскочил из зарослей, приближаясь к ним. Внезапно пасть его раскрылась, обнажив длинные клыки, низкое рычание исторглось из глотки. Парменион встал перед Дераей, опустив руку на кинжал у себя на поясе.

— А ну-ка отвали! — прорычал он, и пес отступил на несколько шагов — потом кинулся к Дерае.

Кинжал Пармениона взмыл в воздух. Пес прыгнул на женщину, но спартанец бросился к нему, обхватил рукой шею собаки, и лезвие кинжала вонзилось в нее. Когда он встал на ноги, еще две собаки выбегали из леса.

Парменион обернулся к Дерае, которая уходила в сторону дворца, а псы бежали за ней.

— Нет! — закричал Парменион, вдруг понимая, что ему не хватит времени, чтобы подоспеть к ней. Но когда звери уже готовы были кинуться на нее, они внезапно повалились наземь. Она даже не обернулась, чтобы увидеть это неоспоримое чудо, а пошла дальше, к воротам дворца.

Парменион двинулся к собакам. Те мирно спали. Ошарашенный, он вложил кинжал в ножны и побежал во двор.

Следов женщины нигде не было.

***

— Посмотри сюда! — произнес Филипп, указав на длинный белый плащ и серебряный шлем с забралом, лежавшие не одной из скамей. — Представляешь, я должен надеть это на церемонию бракосочетания?

Парменион поднял меч. Он был замечательно сработан из серебра с золотой отделкой, наушные пластины украшали изображения существ, похожих на демонов, которые держали зазубренные ножи. Шею покрывали защитные пластины из серебра, не шире большого пальца взрослого мужчины. На шлеме не было гребня или плюмажа, но по краям вились два черных бараньих рога от висков до самой шеи.

— Вещь впечатляющая, — сказал спартанец, — и очень древняя. Весьма необычной работы.

— Необычной? — вскипел Филипп. — Да, необычной, возможно. Необычно также просить мужчину возлечь с женщиной, надев на себя такой… такой… свадебный головной убор!

Парменион улыбнулся. — Ты сам говорил, что этот брак был предначертан свыше. Ты же наверняка предвидел, что будет совершен некий ритуал? Даже Бардилл в свое время устроил свадебную церемонию, которая длилась целый день, с танцами, речами и атлетическими состязаниями между его гвардейцами.

— Да, он на это был горазд, — согласился Филипп, — но там я был в центре всего действа. Здесь же я чувствую себя чужаком, второстепенным игроком. — Он подошел к окну и посмотрел на темнеющие в ночи леса и далекие огни. Парменион встал рядом. — Послушай их, — проговорил Царь, когда ночной бриз донес до них звуки смеха и музыки со стороны леса. — Знаешь, что они там делают?

— Нет, государь.

— Я тоже… и это беспокоит меня, Парменион. Может быть, они пляшут голые вокруг этих костров — а я сижу здесь, ожидая, когда меня отведут к невесте, как жертвенного барана. Я что, так уродлив, что нужно шлемом скрывать мое лицо?