Максимализмы (сборник)
Шрифт:
– Fuck you too [52] , – слышу я себе вслед сладкий женский голос.
Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что в картонную бабу вделано отвечающее устройство – оно записывает всё, что ты ей сказал, повторяет это женским голосом и добавляет слово «too». Так что если бы я ей сказал: «Good evening to you» – устройство ответило бы: «Good evening to you too».
Продолжая изучать картонную бабу, я замечаю, что в ней проделано три отверстия нужного диаметра и в нужных местах.
52
…you too – …и тебя тоже (англ.).
Я
Самое интересное, что на этом я не проснулся…
Он отдал ей своё сердце, и она стала упрекать его в бессердечии.
Если кастрация в жизни всячески порицается моралью и считается уголовным преступлением, то в литературе кастрация персонажей, то есть изображение их без половых органов с помощью избегания всякого упоминания о них, всячески приветствуется моралью и называется «высоким» искусством.
Бог дал женщинам пизду и прочие отверстия, а дьявол научил женщину выдвигать условия за право ими пользоваться. С дьяволом следует, как известно, биться беспощадно, в то время как страстно прославляешь деяния божии.
Воззвание
Не поминай бога всуе
является также призывом не ругаться матом. И действительно, коль гениталии – это лик божий (см. меня) то поминать их через слово по имени – «хуй – пизда», – это и есть упоминание бога всуе.
Этой весной я увидел Путина, стоящего в двусмысленной позе на берегу Москвы-реки. Вокруг него толпились охранники и мигали мерседесы. И тут я вспомнил, что египетский фараон раз в год торжественно мастурбировал в воды Нила, чтобы обеспечить плодородие. Невольные ассоциации возникли у меня по отношению к российскому фараону. Однако вспомнив о состоянии государства Российского, я понял, что Путин не мастурбировал, а мочился.
Принять виагру перед свиданием с женщиной – это знак уважения к ней.
Больше всего в девушке мне нравятся менструации.
(Почемучкам предлагаю самообслуживание.)
Если смотреть на головку младенца, вылезающую из влагалища, или смотреть на кусок дерьма, вылезающий из ануса, то не возникает сомнений в подобии этих процессов – это роды. Если человеческий плод был зачат из-за введения спермы в одно из отверстий в теле, то дерьмо было зачато из-за введения пищи в другое отверстие. В обоих случаях был период вынашивания плода.
Разница лишь в ценности рождённого плода.
Однако и ценность этих плодов весьма относительна. Кусок дерьма знаменитой красавицы может быть много ценнее, чем младенец с генетическими мутациями, делающими из него урода, не способного к жизни.
До сих пор не сумели найти непротиворечивого определения порнографии, а пользуются высказыванием американского почтаря, некогда запретившего пересылку порнографии по почте:
Когда я её вижу, я её узнаю.
Так что одним порнографией представляются женские ноги, а другим – то, что между ног.
Подобная ситуация имеет место и с красотой, которую тщатся определить многие века. «Красота – в глазах влюблённого». То, что красиво для одного, может быть ничем не примечательным
для другого. Пушкин в Тайных записках сказал, что красота – это не определяемое, а узнаваемое.Разительное подобие человеческой реакции на красоту и на порнографию при полной неспособности найти для них точные определения есть ещё одно подтверждение моего видения половых органов как воплощения абсолютной красоты.
У Маяковского в строчках об изнасиловании
Дайте любую красивую юную…
самое важное слово «дайте». То есть он не хочет сам добывать бабу, а хочет, чтобы ему её привели и, быть может, раздели, а он потом ей, видите ли, силой ножки разведёт.
Он знает, что изнасиловать – это самое простое, а самое сложное – это найти нужную красивую и юную, иметь укромное место, уговорить её туда пойти и вообще – всё подготовительное.
А Маяковский хочет на всё готовенькое: «Дайте!»
Но вместо бабы ему дали революцию, которая изнасиловала самого Маяковского.
Люди не ощущают своего сердца, пока оно не заболит или не забьётся в радостном предвкушении или во всеохватном страхе. Также люди не замечают и не ощущают своих половых органов, пока не придёт желание или пока не дадут по яйцам.
Я же всегда чувствую не только свои половые органы, но и чужие.
Когда маленький ребёнок застаёт своих родителей за совокуплением, то это называют «сексуальной травмой». Но почему же травмой? Почему из этого события не сделать для ребёнка радостное, хотя и неожиданное открытие? Почему у ребёнка должно остаться ощущение увиденного зла и ужаса, а не добра и образца для будущего подражания? Происходит это прежде всего потому, что застигнутые врасплох родители ведут себя так, будто их настигли на месте преступления, а не на месте наслаждения. Они смущены, смятены, они лгут и притворяются, что они делают нечто совершенно иное, чем ебля. Ребёнок точно чувствует состояние родителей и его не провести, он прекрасно понимает, что он увидел нечто грандиозное. Но поведение родителей – вот что травмирует ребёнка, так как его ощущение прекрасности увиденного не подтверждается для ребёнка радостными родителями, а резко отвергается ими, повергнутыми в ужас.
Чем радостнее и восторженнее родители, увиденные ребёнком, чем убедительнее они объяснят, что стоны могут быть стонами наслаждения, а не боли, и тогда это событие станет для ребёнка вдохновляющим, а не травмирующим.
Не само совокупление, а реакция на него родителей может быть травмирующим для ребёнка.
То же самое продолжается и со взрослыми, когда не совокупление, а реакция общества на него калечит инфантильных взрослых.
При писании мною заметок о людях XIX века неизбежной составляющей были даты их жизни и смерти. Мало мужчин доживало до 50 лет, смерть в тридцать-сорок лет была делом обычным. Человек добравшийся до 60 считался глубоким стариком.
Я знал об этом и раньше, но тут я впервые столкнулся с наглядной и упорной статистикой – обречённостью на краткую жизнь по сравнению с нынешней.
Одной из главных причин ранней смерти в те времена была «горячка» – под этим словом скрывались различные воспаления – от воспаления лёгких до заражений различными бактериями. Так, например, умер Баратынский в 44 года – от горячки.
Я не раз бывал в горячке и каждый раз мог запросто перешагнуть черту этой жизни. Но на моё счастье мне давали несколько волшебных таблеточек и моё стремительное продвижение к смерти приостанавливалось. Эти чудодейственные таблетки называются антибиотиками. Они продлили жизнь многих людей раза в два. Об антибиотиках можно сказать, что они порют горячку.