Макушка лета

— Не созрел. Не понимаю.

— Цеховые что говорят?

— Без меня все. Две недели отсутствовал. Крупные инженерные головы тянут кто в лес, кто по дрова. Я что?

— Новый начальник цеха как?

— Прежний начальник был замечательный. Этот, по-моему, шибко об себе понимает.

— Душевно признателен вам, дорогие хозяева. У меня встреча. Уже опаздываю.

...На открытой веранде садового домика играл в шахматы с сыном Никитой одетый в куртку и джинсы Мезенцев.

При появлении Щекочихина оба встали. Никита на голову выше отца.

— Вымахал Никита до облаков! Четырнадцать есть?

— Двенадцать, — ответил Мезенцев.

— Акселерация!

— Обжирация!

— Кормежка само собой. Мой Петька тоже длинноногий. Вчера вдруг спрашивает: «Я уже родился, когда мы и американцы испытывали водородное оружие?» — «Да», — отвечаю. «Значит, — говорит с печалью, — я получил свою дозу стронция».

— И радиация влияет, и химизация, и нервизация.

Щекочихин сел, изучил расположение шахматных фигур.

Никита сделал ход.

Мезенцев радостно подосадовал:

— Паршивец, что делает?! — и предложил ничью.

Щ е к о ч и х и н. Да, сейчас ничья была бы желаемым исходом.

Н и к и т а. Па, теперь ничья невозможна.

М е з е н ц е в. Дети побеждают отцов в шахматы, а отцы побеждают природу. — Смешал фигуры. Конь и ладья слетели на пол.

Щ е к о ч и х и н. Сожалею, Игнатий, но...

М е з е н ц е в. Не соловей прилетел к Мезенцевым в сад — хитрый черный ворон.

— Это заявление на твоей совести.

— Заявления — не мой жанр.

— Не думаю, чтобы Касьянов и Нареченис были охотниками до этого жанра.

— Да они карьеристы, изображающие из себя человеколюбцев.

Щекочихин поморщился и встряхнул головой.

— Башкой ты не взматывай, Кадр Кадрыч. Смелей варить не будет. Касьянов еле-еле выкарабкался из туберкулеза. Приехал, чтоб устроиться в наш научно-исследовательский институт. И правильно: институт типа оранжереи, тихохонько наковыривай материален на докторскую диссертацию. Ан нет, он в начальство ринулся.

— Сейчас забота о тебе.

— Ах, забота обо мне! Уверен: в так называемой заботе обо мне ты прежде всего печешься о себе.

Никита, уходя, бормочет:

— Акселерация, обжирация, конспирация.

— Да уж знаю я вашу, Кадров Кадрычей, политичность. Всегда-то вы во всем правы, всеведущи и честнее Мезенцевых всех времен и народов. И предаете вы нас принципиально, умно, исходя из общих интересов:

— Изобличай дальше, Игнатий Мануйлович.

— У отступничества нет совести.

— Только сложность ситуации удерживает меня в рамках снисходительности.

— Я не нуждаюсь в снисходительности, в покровительстве тоже.

— Пошли к директору.

— Никуда не пойду. Презираю вашу говорильню.

Встревоженный Никита отворил дверь. Он сидел на крыльце.

— Па, иди с дядей Никандром.

— Акселерация?! Правильно — акселерация. Вы, когда не понимаете явления, маскируете свое невежество научными словами, — передразнивающим тоном сказал Мезенцев.

Тузлукарев стоит на крылечке дачи. Он весел. Оттягивает подтяжки большими пальцами рук. Подтяжки смачно щелкают по его бокам.

Щекочихин возникает в поле зрения Тузлукарева, проскользнув между вишневыми деревьями, усыпанными водянисто-красными, прозрачными на солнце ягодами.

— И вам, директор, я испорчу сегодня настроение.

— Кому успели испортить?

— Главному.

— Я человек с твердым положением и железобетонной психикой.

— Ваше положение и ваша психика при всей стабильности не неуязвимы.

— Не сейте панику.

— Стремление к ясности и паника — различные вещи.

— За панику на фронте стреляли.

— Интересно, кто из нас воевал?

— Параллель.

— Право на фронтовые параллели за мной.

— К делу.

— Областная газета собирается опубликовать письмо творческой группы «Искатель».

— Поломаю. Как-никак я член бюро обкома.

— С первым секретарем обкома говорили из промышленного отдела ЦК. Он говорил со мной. Возмущен машиногубительством Мезенцева. Слово «машиногубительство» употребил он.

— Тогда зачем вы здесь?

— Хочу уяснить, как к этому относятся руководители завода.

— Соберем неофициальный «совет богов»?

— Кого пригласить — вы определяйте. Настаиваю, однако, чтобы непременно были приглашены конструктор Нареченис, начальник литейного цеха Касьянов, начальник милиции Терских.

— Следуя твоей логике, нужно звать прокурора, председателя суда, председателя коллегии адвокатов и тэ дэ.

— Понадобится — позовем.

— Нечего хороводиться. Мы с тобой высшие представители партийного руководства города. Кроме того, я возглавляю предприятие, которое держит на своих плечах жизнь города. Давай решать вдвоем.

— Решать будем после. Сейчас посоветуемся. В сложившихся обстоятельствах твое мнение не может быть абсолютным.

— Зато мое мнение было абсолютным, когда решался вопрос о твоем переизбрании на пост первого секретаря.

— Весьма нескромное заявление.

— И предупреждение.

«Совет богов» происходил на закрытой веранде дачи Тузлукарева. Тут была и столовая Тузлукаревых. За старинный стол с львиными лапами ножек сели Щекочихин, Тузлукарев, главный металлург Ергольский и главный технолог Кухто. Касьянов и Нареченис примостились на топчанчике возле буфета, похожего на готический собор. На отшибе от всех устроился Мезенцев: он откинулся в шезлонге. Он часто сиживал здесь, поэтому его спина легко приладилась к вытянутому травянисто-зеленому полотну, а локти и подколенья заняли удобную позицию на дюралюминиевых трубках.