Малая Глуша
Шрифт:
Бумажка оказалась вырванной из книги страничкой, жалкой и помятой.
– Темно же, – сказал он, оправдываясь, пытаясь разглядеть прыгающие буквы.
– Надо прочесть, – сказал дед веско. – Порядок такой. Ты зачем в институте вчывся?
– Ладно, – сказал он. – Я попробую… «Большое количество преданий относит сотворение мира к центральной точке (пупку), от которой оно предположительно распространилось в четырех основных направлениях. Следовательно, добраться к Центру Мира означает прийти к „отправной точке“ Космоса, к „Началу Времени“; говоря кратко, отбросить Время. Теперь мы можем лучше понять восстанавливающее действие, производимое в глубокой психике образами восхождения и полета, потому
– Дальше? – с интересом спросил дедок.
– Дальше ничего нет. Оборвано.
– Жаль, – сказал дедок задумчиво. – В высшей степени интересно было бы узнать, что там дальше он пишет, как вы полагаете, коллега? Ладно, нет так нет, распишитесь здесь.
Он протянул им потрепанную инвентарную книгу с пожелтевшими страницами и подтекающую синюю шариковую ручку. Страницы были подъедены серыми пятнами плесени.
– Дату, число? – спросил он механически.
– Господь с вами, коллега, – сказал перевозчик. – Какие числа за рекой? Мнимые разве что. Просто распишитесь, и ваша прелестная спутница пускай распишется. Этого достаточно, уверяю вас.
И вдруг, запрокинув тощий кадык к светлеющему небу и выкатив голубоватые бельма, закричал петухом, чисто и звонко.
Крик отскочил от серой воды, словно пущенный умелой рукой плоский камушек.
Он вернул книгу и выпрыгнул из лодки, вновь залив кроссовки водой. Никуда это не годится, надо будет просушить их, что ли.
Принял у Инны чемодан с подмокшим, потемневшим боком, потом помог ей выбраться из лодки, которая сейчас почти легла на бок, грозя зачерпнуть низким бортом воду. Потом лодка так же резко выправилась, перевозчик ударил веслами и в одно движение вынес лодку на середину реки, причем почему-то кормой вперед, и получилось это у него лихо и ловко, так ловко, что перевозчик вдруг вновь торжествующе крикнул петухом.
«Как же мы будем возвращаться? – вдруг подумал он. – Ведь он должен бы нас тут ждать». Но мысль вышла какая-то неубедительная, вероятно, потому, что возвращение стояло далеко не первым среди насущных вопросов, а может, потому, что он разучился тревожиться по таким пустякам.
– Ну вот, – сказал он зачем-то, пытаясь оглядеться по сторонам.
Непонятно было даже, взошло солнце или нет, поскольку над рекой висела низкая, плотная дымка. Но и в этом свете отчетливо виделся пустой берег реки, ивняк, подползающий к самой воде, серые, до серебра вымытые куски плавника на сыром песке, а также торчащие из песка белые пустые ракушки, маленькие, с ноготь ребенка.
Он прошел прочь от воды, туда, где песок был суше; внутри оставленных им следов тут же начала скапливаться вода.
Инна шла рядом, волоча за собой чемодан, облепленный песком.
Этот берег был низкий, подтопленный, сплошь заросший ивняком, в кустах возились, треща крыльями, какие-то мелкие птицы, над водой сновали, почти зачерпывая воду клювами, ласточки. Иногда они все-таки касались воды, и тогда по воде протягивался длинный треугольный след.
– Куда дальше, вы знаете? – спросил он.
Инна уронила чемодан на землю и теперь стояла сердитая, раздувая ноздри и уперев руки в обтянутые люрексом бока.
– Нет, – сказала она. – Не знаю. Все не так. Тут должно было…
– Что?
– Неважно.
– Господь
с вами, как это – неважно?– Нас должны были встречать, – сказала она. – Но не встретили.
Он сказал:
– Наверное, они опоздали.
Он прошел еще немного, потом выбрал удобный корень, торчащий из обрыва, и сел на него.
– Я думаю, надо подождать, – сказал он. – Послушайте, у вас правда есть еда?
– Правда, – сказала она устало. – И вода тоже. Только нам нельзя сейчас есть. Надо идти. Раз никто не встретил, надо идти.
– Хотя бы попить дайте.
Она, опустившись на колени в песок, раскрыла чемодан, порылась в нем и протянула бутылку минералки.
– Пейте, и знаете что? Оставайтесь тут. Я оставлю вам еду. Переложу в пакет и оставлю. Половину. По-честному. Только оставайтесь.
– Опять я вам мешаю, – сказал он равнодушно. – Почему на этот раз?
– Это все из-за вас, – сказала она.
– Нечего меня обвинять. Без меня вы бы упустили лодку.
– Да. – Она повернула к нему лихорадочное, осунувшееся лицо. – Верно. Это я… не совсем, не так, ладно, неважно. Все равно. Из-за вас нас никто не встретил. Я знаю, это потому, что вы передумали. Не так сильно хотите.
– Господь с вами. Как же это я не хочу?
– Это вы там думаете, что хотите, а на самом деле не хотите, – сказала она упрямо.
– Это… несправедливо, – сказал он.
Он закрыл глаза и попытался восстановить свою тоску и боль, и страшные, длинные одинокие вечера, особенно по выходным, и острое ощущение облегчения, почти радости, когда узнал, что можно вернуть. Вспоминалось что-то смутное, невнятное, словно кусок из него, вместе с тоской и болью, вообще с умением тосковать и желать, вырезали, не совсем, впрочем, аккуратно, остались какие-то следы и тоскливое недоумение. Тогда, чтобы проверить себя, он попытался сделать то, чего не делал никогда, потому что знал, что не выдержит. Дойдя до предела, восстановить в памяти Риткино лицо в гробу. Внутри было все так же пусто и неподвижно – ее лицо в гробу, ну и что?
– Все равно вы не правы, – сказал он. – А потом, вы-то? Вы сами?
– У меня совсем другое дело, – сказала она. – Вы не понимаете.
– Это вы не понимаете. За рекой все равны, – возразил он.
– Дурак, – сказала она свирепо. – Пройти за реку – это тьфу. Это легко. Тяжело вернуться.
Он отдал ей воду, она глотнула, обливая себе шею и грудь.
– Ладно, – сказал он. – Прячьте вашу воду и давайте мне ваш дурацкий чемодан. Что у вас там такое, в самом деле?
– Не ваше дело, – сказала она сердито.
Я ее увижу, подумал он, теперь уже скоро. Скоро ее увижу, ничего себе!
И тут он увидел бегущую к ним девочку.
Девочка была в белой рубахе, а на голову у нее был нахлобучен венок из колосков и ромашек. Очень, как бы это сказать, кинематографическая девочка.
На бегу она размахивала руками и что-то кричала.
– Глядите, – сказал он.
Инна недоуменно нахмурилась.
– Это проводник? – спросила она недоверчиво.
– Почему нет… – Он пожал плечами. – Это символично. Ребенок. Удивительнее, если это просто девочка. Откуда она тут, за рекой? Я имею в виду…
Он хотел сказать «живая», но запнулся и не выговорил.
– За рекой может быть все, что угодно, – задумчиво сказала Инна. – Мне так кажется.
– Эй! – Девочка подбежала ближе, теперь можно было разобрать, что она кричит. – Эй!
У девочки были босые ноги в цыпках и светлые серые глаза.
– Что же вы тут сидите? – сказала она укоризненно, тяжело дыша. Он видел, как под рубахой ходят ее тоненькие ребра. – Сейчас придут песьеголовые.
– Кто? – переспросил он.
– Песьеголовые. – Девочка ловила ртом воздух. – Чудовища. Они идут сюда. Надо скорее…