Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Мальчик для бритья
Шрифт:

Выбравшись за пределы Бесконечности, Михеев, не заторопился обратно в казарму досыпать отведённые ему часы. Он погулял по территории части, рискуя быть пойманным. Но оно того стоило. Нарисованный мир стелился перед ним чарующим снегопадом. Судьи в седых париках, ликующие толпы... Эшафот... Да, непременно эшафот. Палач в зелёном балахоне и колпаке с бубенчиками. Смерть — это шоу.

Министр внутренних дел — близкий знакомый Михеева. Смешно, да? Дел никаких нет, а министерство — вот оно. Впрочем, почему «внутренних»? Просто «дел». Министерство дел. Если у тебя

чешется, тебе туда. Смело толкай дубовую трёхметровую дверь. Кабинет министра — на втором этаже, прямо по коридору. Вход свободный.

Здравоохранение... К чёрту его! Мы сами охраняем своё тело от посягательств бактерий и вражеских стрел. К ебеням собачьим!

А оборона? Это тонкий вопрос. По сути ведь Бесконечность — это одна большая армия и постоянная война. В масштабах Вселенной. Без званий только и полевой кухни. Без танков. Их давно отправили на свалку. Ржаветь. Карабин — оружейный царь. Бог победы, святой грааль. И плюётся он не пулями. Пули — общепризнанные дуры. Самонаводящаяся судьба вылетает из ствола карабина и рыщет, рыщет...

Комары в Бесконечности...

Михеев хлопнул ладонью по щеке и остановился. На горизонте собралось светать. Он успеет притвориться спящим, если поспешит.

– Рядовой Михеев!

– Я!

– Два шага из строя!

Толстый чужой майор, пристально глядящий на него сквозь затемнённые стёкла очков. Минус или плюс? Или ему солнце наше мешает?

Они идут в штаб, где специально приготовлен отдельный кабинет, пачка бумаги, бешено вращающийся вентилятор. Чаёк будет позже. И бутерброды. Правда, только для белых. Закурить никто не предлагает — времена не те.

– Когда и при каких обстоятельствах вы виделись с сержантом Ивашкиным в последний раз?

– Позавчера ночью. Он разбудил меня и позвал с собой в уборную.

– В каком часу?

– Примерно в три.

– Как он объяснил свой поступок?

– Сначала никак, а потом, когда мы пришли на место, он сказал, что хочет сбежать.

– Подробнее.

– Я точные слова не запомнил. Спать хотелось. Но что-то вроде того, что откажется стрелять по живым людям, если прикажут. Мол, всё равно под трибунал.

– Куда побежит, говорил?

– Говорил, что домой... Ну, то есть в свой город. У друзей прятаться собирался.

Прокурор записал последнюю фразу и остановился.

– Вы в каких были отношениях с сержантом Ивашкиным?

– Не понял вопроса, товарищ майор.

– С удовольствием намекну. Вы педики?

– Никак нет.

– Тогда почему он именно вас среди ночи вызвал на исповедь?

– Не могу знать.

– Пиздюлей от него регулярно получали?

– Никак нет.

– Плохо, рядовой. Подпишите.

Прокурор ловко развернул листок бумаги на столе: придавил одним пальцем, а вторым крутанул.

– Здесь?

– Да где угодно. Свободны пока, но я не прощаюсь. Пределы воинской части не покидать.

Шутил он так, наверное.

Неприятности продолжились ближе к ночи. «Деды» обступили Михеева в казарме.

Что это за гонево?
– начал один из них.
– Ты зачем Иваху сдал?

– Я не сдавал. Он сам...

Удар в ухо. Потом в живот.

– Я не сдавал.

– Саечку за испуг.

Небрежный пинок ботинком в лицо. Брызги крови из носу. Гимнастерку придётся стирать, а времени в обрез. Жаль, ему «духи» пока не положены.

– Ты прокурору будешь это дерьмо рассказывать.

Михеев решил молчать. Побьют, устанут, отвяжутся. Так и случилось — пяти минут им хватило. Слабый дед пошёл. Не выносливый. Справедливости ради, они и сами, поди, не знали, чего добиваются, каких именно улик и признаний. Пообещали до всего докопаться. Ага. Лопату вам в руки.

Михеев умыл разбитое лицо холодной водой, глядя в крохотное, искалеченное службой зеркало. Ничего. Бывало и хуже. И осторожничать он из-за дедовских наездов не собирается. Ивашкин ждёт ужина и чего-нибудь жидкого. Кстати, что у нас в меню? Сайра отменяется. Кончилась. Сегодня перловка по-полевому. Не варёная. Кто её варить будет? В каком котле? Пакетик — килограмм веса примерно. Сиди и жуй. Куда тебе торопиться?

Ивашкин выпил воды. Похвалил. К перловке отнёсся философски и отложил на потом. Разговор потянулся медленный, расслабленный.

– Как рука?

– Получше.

– Ты старайся её поменьше шевелить, а то срастётся неправильно.

– Ладно. А у тебя всё цело?

Михееву вдруг захотелось пожаловаться на синяки и ссадины, но в последний момент пришла идея получше.

– Вроде бы. Только хуй колом стоит целыми днями.

– Ага, - участливо отнёсся к новости Ивашкин.
– У меня тоже такое бывает. Говорят, это нормально. Одна резвая вдова — и симптомы исчезают.

– Не, это другое. Как в Бесконечность ходить стал, так и зацепило. А с бабами у меня — всё наоборот. Разденешь её, положишь перед собой — тут и сказочки конец. Боюсь я его.

– Кого?

– Мохнодырчатого разверзия. Лот номер двадцать пять: барельеф «пастушка, стоящая раком». Чёрный мрамор, отвёртка.

Михеев произнёс эту сумятицу на одном дыхании, израсходовав кислород полностью.

– Тебя кто-нибудь ждёт?
– спросил Ивашкин.

– Не. Я специально с ней поссорился, чтоб не ждала.

– Не хотел неожиданностей?

– Так спокойнее.

– Да уж, - Ивашкин хмыкнул.
– А меня ждёт.

– Как зовут?

– Наташа.

– Красивая?

– Ну, а какой смысл страшную любить?

– Не знаю. Страшные, говорят, самые верные и заботливые. И готовить умеют.

– А жить со страшной как?

– В темноте.

Михеев заржал в полный голос и долго не мог успокоиться.

– Жаль, ты не куришь, - проговорил он, когда устал.

– Почему?

– Я бы тебе сигарет принёс.

– Может, лучше одеяло? Или матрац?

– Ишь ты!

– Холодно.

– Ладно. Спрошу, но не обещаю.

– А, кстати, у вам там кто постельными принадлежностями заведует?

Поделиться с друзьями: