Мальчик для бритья

Били как-то вяло, без энтузиазма, но в остальном преуспели. Турник, отжимания, кросс. Разборка и сборка автомата. С глазами, залепленными хозяйственным мылом. Кросс, турник, отжимания.

– Ну что, созрел? Где Иваха?

– Не знаю.

Отжимания, отжимания… Сапогом в пах, кулаком по печени...

Им и в голову не могло прийти проследить за ним ночью — ни один нормальный «дух» после таких процедур не пропустит возможности выспаться и зализать раны. Поэтому Михеев спокойно и незаметно вышел из казармы в три часа, как обычно.

– Ух, ну и запашок тут у тебя. Ты насрал, что ли?

– Два раза. Мог бы и больше, если бы не перловка, а, допустим, тушёные бобы.

– Ладно тебе привередничать. В Африке вон дети по помойкам побираются. От рахита пухнут.

– Да я не в предъяве. Просто физику процесса объясняю. Где пропадал?

Михеев звучно похлопал себя по щекам.

– Ты извини, тут работёнка одна навалилась. Никак не мог отказаться.

– Неверных отстреливали?

– Что-то вроде того. Чистка рядов. Уборка конюшен.

– Большой улов?

– Шесть тушек. Килограммов по сто.

– Скотине их скармливаете или сами?

– В неурожайный год всякое бывает. Карабинеров приходится есть. Не самых сильных и уважаемых, правда.

– Тогда я за тебя спокоен.

Если тут пауза и промелькнула, то совершенно незначительная.

– А ты как тут? Справляешься с хозяйством? Всего ли в достатке?

– Не парься. У меня ещё крупы полпакета осталось. И воды грамм двести.

– Похвально. Аскетизм — это благо. Мы, карабинеры, его тоже исповедуем. На! Держи паёк!

Михеев плюхнул в колодец тугую упаковку: варёную картошку, огурцы, свиной жир, спасённый от каши. Ну, и стандартную бутылку воды.

– Ух ты!
– удивился Ивашкин, откровенно давясь съедобным.
– Что за праздник?

– Духовный сан сегодня я принял. Буду грешников воспитывать. По совместительству. От скверны беречь.

– Чувствую себя полным валенком.

– Осознание собственной ничтожности — путь к покаянию и очищению.

– Просвети, отче! Дать испить истины!

– Легко. Для начала усвой такую аксиому: на всякий вопрос могут быть несколько правильных ответов.

– Она вертится?

– Ответ первый: да. Ответ второй: скорее всего, да. Ответ третий: безусловно. Все три — правильные.

– Убил. Извини, спросить сразу не додумался: сан у тебя какой?

– Генерал-архиерей.

– Это предел?

– Предела нет. Мы ж в Бесконечности, мать твою!

– Увидят ли когда-нибудь мои глаза?

– Веруй, сын мой! Веруй!

Михеев вспомнил, как в глубоком детстве ездил к бабушке в деревню. Ему показали только что родившегося поросёнка, которого спрятали от свиноматки и положили в корзинку, закутав в мягкие тряпочки. Розовенький он был такой, миленький. Михееву захотелось с ним поиграть, но ему погрозили пальцем: нельзя. Тогда он дождался, пока взрослые разбредутся по своим непонятным делам, вытащил поросёночка и поставил на табурет. Ножки младенца ещё плохо держали. Он упал на пол и запищал. Михеев рассердился на неуклюжесть зверька, поставил его на табурет снова. Тот опять свалился. Ах, так! И Михеев в сердцах поднял его над головой и шлёпнул о крашеную деревянную поверхность. Тонкая струйка крови засочилась из обеих дырочек поросячьего пятачка. Он больше уже и не пищал, а лишь мелко подёргивался. Теперь мальчуган испугался. Замотал мёртвое тельце в те же тряпки и забросил за печь в надежде, что там никто не найдёт следы его преступления. Не сбылось. Трупик обнаружился и Михееву отсыпали положенную порцию ремня.

Странно себя чувствовал тогда Михеев. И боль, и страх, и обида — всё смешалось в голове глупого мальчишки. Его обманули — выпустили в этот мир живым, но для одной лишь цели — умереть. Сейчас или через много лет, не важно. От руки ли наёмного убийцы или от скарлатины. И ещё кое-что понял он тогда, запечатлел нутром: лишить живое жизни — по силе с этим ощущением не сравнится никакое другое. Оно не из разряда самых приятных, но тому, кто хоть раз попробовал и проникся, уже не отделаться от желания повторить.

Михеев всегда считал себя осторожным человеком. Того же мнения придерживались и окружавшие его люди. Выбирая маршрут, он учитывал вероятность встретить отвязанную гоп-компанию, обходил тёмные переулки, предпочитал для прогулок светлое время дня. Драк старался избегать, идя на компромисс даже в ущерб пацанской репутации, которая котировалась в среде молодняка выше других.

Являлось ли такое поведение элементарной трусостью? Вполне возможно. Сам Михеев подозревал себя в малодушии и от осознания сего факта страдал. Особенно удручало то, что в те редкие моменты, когда всё-таки драться приходилось, он доставлял соперникам гораздо больше неприятностей, чем они ему. И удовольствие получал неимоверное. Ему не хватало какого-то импульса, чтобы сделать первый шаг к опасности самому. Как и на этот раз...

Он вспомнил, что Ивашкину опять нужно нести «передачу». С водой проблем нет, а вот откуда брать провизию, непонятно. Логика дальнейших рассуждений вынесла к его ногам дерзкий план ограбления продуктового склада: снять ножом часового, перепилить замок, вынести ящик тушёнки. Наметился верный, многократно опробованный путь — захлебнуться в волнах бесплодных фантазий.

Михеев прислонил к стене лопату, с которой не расставался с утра, и уверенно зашагал прочь, ловя себя на мысли, что ему всё равно, заметят его отсутствие или нет. Начало хорошее, сулящее много интересного впереди.

Он ещё не сообразил точно, что будет делать. В общих чертах — подобраться поближе к эпицентру продовольствия. Вот она, столовая. За ней — склад. Небольшая пристройка к нему — это тоже столовая, но для офицеров... Собственно, почему нет? Это даже как-то неожиданно. Свежо и внезапно.

Дверь была открыта по причине жаркой погоды, проём загораживала занавеска из тюля — от мух. Двое солдат расставляли тарелки, третий наполнял стаканы божественным квасом.

– Тебе чего?
– не по уставу спросил разливающий.

– Комбат приказал принести ему обед прямо в штаб, - так же вольно отрапортовал Михеев.

– Ладно. Сделаем.

– Нет. Приказано доставить мне.

Солдат не выказал удивления — причуды начальства неисповедимы. Навалил доверху тарелку и передал лже-курьеру. О, да! У них тут не бурда из картофельных хлопьев.

– Две порции!
– Нужно ведь подумать и о себе.

Оба пайка Михеев спрятал по дороге, которую ему предстояло пройти ночью.

Ивашкину, вроде, понравилась офицерская еда, но он был какой-то вялый и скучный. Михееву пришлось по старой привычке его развлекать.

– Эй, сержант! Я тут придумал одну штуку. Рассказать?

– Валяй.

Голос Ивашкина, однако, не пылал оптимизмом.

– Если неинтересно, то пошли меня куда подальше. Не обижусь.

– Не гони волну. Просто я тут приболел немного.

Михеев ободрился.

– А, тогда ладно. Слушай. Вот говорят, что всё в мире взаимосвязано.

– Ну. Говорят.

– Думаешь, так оно и есть?

– Давай, трави уже.

– Короче, хуйня это полная! Знаешь, почему? Потому что вот лежит один камень, а через сто метров от него — другой, и между ними нет никакой связи. Пока нет. Но тут идёт по дороге какой-то чудак, видит — камень, кладёт его в сумку, видит — второй, и его туда же. И теперь они связаны. Улавливаешь?