Мальчик на качелях

– Что скажете? – спросил Логвинов.

– Хороший рассказ. – Щелканов повернулся к стеклянной стене, сквозь которую был виден пустой трамплин для прыжков в воду.

– И только?

– А что вас интересует?

– Ну, например, меня интересует, вымышленный случай описал Вышемирский или нет.

– Нет, это правда.

– А детали?

– Детали тоже.

Логвинов понял, что имеет дело с человеком, привыкшим больше слушать, чем говорить.

– Вы учились в одном классе?

– Да, в десятом «Б». И Зотов, и Вышемирский, и я.

– И тогда, на практике в колхозе…

– Мы ездили в совхоз, – поправил его Щелканов.

– Я понимаю, прошло много лет, вспоминать не всегда приятно, особенно если… – Логвинов не договорил, решив, что лучше спросить напрямик: – Вышемирский действительно присутствовал при вашем избиении?

Лоб Щелканова прорезала глубокая складка. Видимо, время нанесения обид никак не соотносится с обычным календарем. Неважно, сколько прошло дней, месяцев, лет, – сильная обида всегда нанесена только вчера.

– Я знаю, вы не задаете праздных вопросов, – мягко, но решительно сказал Щелканов. – И все-таки какое может иметь значение, присутствовал при драке Вышемирский или нет?

Логвинов сообразил, что его собеседник не из тех, кто откажется помочь, но для этого его надо убедить, что в его помощи нуждаются.

– А если я скажу, что для нас это важно?

Валерий молчал.

– Я не шучу. Это действительно очень важно, – повторил свою попытку Логвинов.

– Ну, хорошо. – Щелканов оказался отходчивым человеком. – Если вы находите нужным разбираться в этом спустя столько лет, спрашивайте.

На этот раз Логвинов начал издалека:

– Вы знаете, как сначала назывался рассказ, который я вам дал почитать?

– Нет, я прочел его впервые, – ответил Щелканов.

– «Мальчик на качелях».

– Почему?

– Ну, во-первых, герой рассказа, как и сам Юрий, любил качели, а во-вторых, он представлял свою жизнь как чередование взлетов и падений.

– Ну, в какой-то мере это справедливо. В медицине есть даже понятие «биоритм»…

– Э, нет. Он вкладывал в название несколько другой смысл, но не это сейчас важно. Мне с вашей помощью хочется выяснить, чем на самом деле был для него эпизод с Зотовым. Не по рассказу, а так, как было в жизни. Взлетом или падением? Как вы полагаете?

Щелканов не сразу ответил на вопрос.

– А вы не допускаете, что и тем и другим одновременно? – спросил он. – Юрий не вмешался в драку, не стал на сторону слабого, струсил. Плохо, конечно. Но почитайте рассказ внимательней, в нем сам Юрий дает рецепт от страха. Вспомните концовку. Он ударил Зотова. Разве это, как вы выражаетесь, не взлет?

– Это в рассказе.

– Но желание у него было. Я знаю Юру, уж чем-чем, а чувством справедливости он был наделен в достатке.

– Абстрактным чувством. Оно отказало ему при первой встрече с реальным злом. Вы, например, верите, что он ударил Зотова?

– Я верю, что он хотел это сделать.

– Между хотел и сделал есть разница, согласитесь.

– Вы забываете, что тогда ему было всего пятнадцать лет. Сейчас нам легко рассуждать…

– Не так уж легко, – подхватил Логвинов. – Вот вы сказали, что он присутствовал при драке, в то время как в рассказе речь идет об избиении. Драка и избиение – разные вещи.

– Я оказывал сопротивление, – пояснил Щелканов.

– Получается, Вышемирский сгустил краски?

– Силы были неравные, и со стороны могло показаться, что Зотов избивает меня. На самом деле пару синяков я ему тоже наставил. – Щелканов впервые улыбнулся.

– А с чего у вас началось?

– Зотову показалось, что я «не так» посмотрел на него.

– Вышемирский при этом присутствовал?

– Без зрителей Зотов не стал бы задираться.

– Это почему же?

Щелканов опять засомневался:

– У меня такое ощущение, что мы с вами занимаемся ерундой. Ведем чуть ли не настоящее расследование, копаемся в подробностях, а речь идет всего-навсего о мальчишеской стычке. Несерьезно это как-то…

– Скажите, Валерий, для чего вы, доктора, прослушиваете у больного пульс?

– Как для чего? – удивился Щелканов. – Это помогает установить диагноз.

– Видите, у вашей профессии свои методы борьбы с болезнью, у нас – свои. Чтобы знать, способен ли Юрий совершить преступление, нам необходимо установить, чем он переболел в детстве. Так что считайте, что наш сегодняшний разговор носит диагностический характер.

Довод, приведенный инспектором, кажется, убедил Щелканова.

– Ну, что ж, вам виднее, – сдался он. – Вы спросили, для чего Зотову нужен был зритель. Дело в том, что в классе его не любили за вечное стремление показать свою силу, быть лидером. А он жаждал слепого поклонения, хотел, чтобы все подчинялись ему. Он желал самоутвердиться. Для этого нужен был тот, кто послабее. Выбор пал на меня и Юру.

– Почему же никто не заступился за вас?

– Зотов был не настолько глуп. Тогда, на практике, он выбрал время и место, когда поблизости никого из ребят не было.

– Кроме Юрия, – добавил Логвинов. – Он-то был рядом.

– Рядом, – подтвердил Щелканов. – Но в том-то и суть, что зрелище было рассчитано на то, чтобы запугать обоих. Быть подлецом – тоже, наверное, целая наука, и в ней есть свои законы. Зотов дрался ожесточенно, при этом ругался, кричал, нагонял страха. А страх, между прочим, парализует, особенно в детском, юношеском возрасте. Исход драки был предрешен с самого начала, мои шансы равнялись нулю. Он мог свалить меня одним ударом, но в таком случае пропадал весь эффект, из игры выпадал Юрий.

– А если бы Зотов бил не вас, а Юру, вы бы заступились? – спросил Логвинов.

Вопрос был в некотором смысле провокационным. Щелканов провел руками по столу, будто искал, чем их занять, но стол был пуст. Тогда он включил вентилятор, направив струю воздуха в сторону.

– Трудно сказать. – Он подумал и выключил вентилятор. – Для этого нужно было обладать волей…

– Которой у Юрия не было, – закончил за него инспектор. – Вот мы и выяснили, чем для Вышемирского был эпизод с дракой.

– Напрасно вы думаете, что Юрий не понимал этого, – возразил Щелканов. – Он переживал случившееся не меньше, а, возможно, и больше меня.

– Вы имеете в виду «Второй раунд»?

– И его тоже. В рассказе он все поставил на свои места.

– Теоретически, – поправил Логвинов. – Кстати, он не давал вам читать свои произведения?

– Нет, но я знал, что он пишет.

– А в разговоре вы никогда не касались драки с Зотовым?

– Однажды он пришел ко мне в мединститут, я тогда учился на первом курсе, и мы заговорили о школе. «Я предал тебя, – ни с того, ни с сего сказал Юрий. – Ты прекрасно это знаешь. Я предал и себя тоже и не имею права писать». Еще он сказал, я это хорошо помню, что боксер, которого нокаутировали в первом раунде, во втором не участвует. Тогда я понятия не имел о рассказе, но догадался, что он говорит о себе, и возразил: зато он участвует в следующей встрече…