Мальчик-убийца

Максим промолчал, и Сафонов, улыбнувшись, снова заговорил.

— Допустим, можно предположить, что в экстремальной ситуации в ребенка вселился некий берсерк и он, этот ребенок, в беспамятстве положил бандитов. Да-да, уроки дедушки, китаец, восточные методы борьбы, все это я уже слышал…

— Я Вам ничего такого не говорил… и другим — тоже! — Макс был немного удивлен.

— Ну, мне не говорил, а вот другим… Ты же, Максим, не в вакууме живешь. Школа, двор, друзья-приятели, потом, секция бокса, самбо… Накопилась понемногу о тебе информация. Так вот, сберкасса — случайность, в школе с хулиганами — случайно так вышло, что четверых раскидал, соревнования по боксу, когда новичок демонстрирует уровень мастера — досадная случайность, соревнования по самбо, когда тот же новичок менее, чем за полминуты, побеждает опытных борцов и с нуля становится чемпионом города — все это мелкие недоразумения, правда? И ты хочешь сказать, что на все эти «случайности» и «недоразумения» никто не должен был обращать внимание? — Сафонов выжидательно уставился на Максима.

— Если принять во внимание Вашу версию с берсерком — кстати, откуда, я, четвероклассник могу знать кто это? Так вот, если эта версия верна, то я не могу отвечать за того, кто там в меня вселился, не так ли? — теперь уже Максим выжидательно уставился на своего визави.

— Ну, отчасти именно это я и подозреваю. Точнее, то, что в моменты опасности или в любой экстремальной ситуации в твое тело, в твой мозг подключается твое второе «я». Вернее, не совсем твое…

— … и не совсем «я» — Вы это хотите сказать? — Зверь с усмешкой смотрел на Сафонова.

— Если честно, то пока не могу однозначно сказать. Делать выводы можно будет только после изучения твоего феномена…

— Вот уж спасибо! Я так и думал — в клинику подопытного кролика! Нет уж, дудки! — Макс даже остановился посреди улицы.

Прохожие, которые стали невольными свидетелями этой сцены, наверное, были удивлены: прямо на улице какой-то школьник стоял и распекал стоящего напротив себя отца, а тот виновато кивал и оправдывался.

— Максим, ты не так меня понял. Никакой клиники и никаких опытов. Никто тебя в психушку не собирается упрятывать. Изучение будет в первую очередь основано на беседах с тобой, на твоих воспоминаниях, кроме того — анкетирование, тесты, анализ информации. Мною и моими коллегами в первую очередь. Я вот уже сейчас, изучив первичные данные и даже во время разговора с тобой могу четко фиксировать то, что не так давно с твоим сознанием произошли очень серьезные изменения. И что сейчас в тебе находятся… как бы это сказать, в общем в тебе как бы два человека, понимаешь?

Макс был готов к такому разговору, но не так быстро. Не с бухты-барахты, не вот так — прямо на улице… Он предполагал, что его доставят в какие-то высокие кабинеты, что будут вопросы, разговоры, и он постепенно начнет выводить какую-то легенду, как-то натурализовать свое присутствие в своем детском теле, а тут вот так — бах — сразу быка за рога… Однако!

— Вы, Владимир Иванович, я вижу, экстрасенс!

— Экстра… кто?

— Ну, человек, обладающий экстраординарными способностями.

— Можно сказать и так. У нас в ходу другое слово — биоэнергетические способности. То есть да, я определяю биоэнергетику человека, которую пока наши приборы фиксировать не могут. Ее еще называют аурой. Правда, я ее не вижу, я только определяю ее состояние, направление, причем, даже на расстоянии. Ну, вот, к примеру, любой человек, особенно если он хороший психолог, может заметить, когда его собеседник злится, пугается, когда нервничает, а когда хочет что-то скрыть. Так вот, я это могу заметить на расстоянии, если настроюсь на нужного мне человека. Кроме того, я могу на расстоянии определить возможности этого человека и его проблемы, как психологические, так и физические. И особенности твоего сознания я давно уловил. Вот только пока нет полной картины — есть только некоторые предположения. Именно поэтому мы хотим с тобой работать более плотно. Причем — только если ты сам этого захочешь.

— Почему именно так? Вы ведь можете меня и не спрашивать? Ну, если мы не будем говорить о моем возрасте, моих правах ребенка и прочей ерунде? — Макс заинтересованно посмотрел на экстрасенса.

— Все очень просто — твоя связь с нашим миром очень хрупкая. Вернее, связь твоего проснувшегося сознания. То, что это именно твое сознание, а не кого-то другого, мне стало понятно, когда я посмотрел на твои движения. Во время соревнований, тренировок, во время боев. Если бы в тебе внезапно проснулся, ну, скажем, какой-то твой далекий предок или вселился какой-то злой дух, шаман там или кто еще — такие случаи бывали, так вот, движения твои были бы совершенно другими. И совершенно не такими… ммм… выдающимися, что ли. Никаких успехов в спорте бы не было. Потому что чужое сознание, наложившись на твое тело, не смогло бы его адаптировать под себя. Ну, по крайней мере, так быстро и так совершенно. Простая биохимия. Точнее, не такая уж и простая… Рефлексы, мой юный друг, оттачиваются не один год. Это все равно, если бы голову взрослого человека пересадить в тело младенца. Младенец не сможет сразу ходить или бегать — ему все равно какое-то время придется учиться ползать…

— Вы так думаете? — Максим уже откровенно улыбаясь, смотрел на Сафонова.

— Я пока предполагаю. Но, возможно, если мы будем с тобой общаться более предметно, я изменю свои предположения, — КГБ-шника трудно было смутить.

— Вы знаете, Владимир Иванович, Вы, конечно, во многом правы, правда, я не знаю, как смогу объяснить то, чего сам не понимаю. Единственно, в чем я уверен — так это в том, что смогу принести пользу своей стране. Да взять хотя бы мои знания в боевых системах.

— Скажите честно, про деда — придумали? — снова перейдя на Вы, внезапно быстро спросил экстрасенс.

— Ну, придумал. Хотя, конечно, он со мной занимался. Но не так плотно, как я описывал, — смутился Зверь.

«Надо же, цепкий какой… яйцеголовый», — с досадой подумал он.

— Я сразу это почувствовал. Ну, что это — блеф. Во-первых, Ваши… ну твои и твоего второго «я» умения идеально сочетаются. А если бы твой дед или его китаец тебя учили, то был бы их отпечаток. Я такого не увидел — все твои движения органичны и наработаны в течении длительного времени. Так двигаться может человек, побывавший в серьезных переделках, испытавший опасность или предельные нагрузки. Ну и, конечно, не мальчик 12 лет, — Сафонов снисходительно улыбнулся.

— А как Вы думаете — кто я? — в лоб спросил Максим.

Но на этот прямой и, возможно, ключевой вопрос Сафонов ответить не успел. Как это бывает в плохом детективе, на самом интересном месте их прервали…

— Привет, дорогой! А мы, понимаешь, тебя ищем-ищем… А ты — гуляешь, да?

Откуда-то сбоку внезапно вынырнули какие-то два мутных типа. Вернее, они были не то, чтобы мутными — просто довольно сильно отличались от обычных советских граждан. Только если отличие того же Сафонова заключалось в его неординарности, да еще и подкрепленное серьезной организацией, в которой он работал, то эти двое отличались другим — какой-то отчаянной наглостью, эдаким презрением к окружающим, цинизмом и беспардонностью. Обычно подобным образом себя ведут артисты, эстрадные «звезды», чиновники и партийные функционеры среднего звена, торговые работники, известные спортсмены и уголовники.

— Мне ребята сказали — ищи дома, дома нет, на тренировках нет, думаю, где искать? А он — вот он, наш чемпион, — один из двоих, говорливый и быстрый, как понос, по виду кавказец, заступил Максиму путь и, похоже, не собирался его отпускать.

— Простите, дяденька, Вы, собственно, кто такой? — Максим решил пока не обострять ситуацию, а выяснить причины, по которым эта парочка его искала.

— Вах, дорогой, я — Даргаев, тебе что, про меня не говорили твои друзья? Я у самого Штурмина учился, я тренер по каратэ! Ты мне во как нужен, дарагой! — и кавказец тут же показал, как ему нужен Максим. Его приятель стоял в сторонке, в разговор не вступал, но Зверь нутром чуял, что от него веет опасностью и агрессией.

— Пошли ко мне, я учеников собрал, они все хотят с тобой познакомится, уже про тебя легенды рассказывают… И про твои бои, и про твой уровень. Ты где учился? У кого? Я его знаю? Пойдем, дарагой!

Этот Даргаев, не переставая трещать, между тем умело и незаметно оттеснял Максима в сторонку, в сторону дворов так называемой немецкой слободы — двухэтажных домов, построенных в Днепропетровске пленными немцами после окончания Великой Отечественной. Там, во дворах, обычно под вечер народу было мало, в домах жили в основном люди пожилые, которые ближе к вечеру сидели по домам.