Мальчики + девочки =

3 февраля

* * *

Еще о красоте. Вчера одна студентка пришла на урок в черной трикотажной майке, к которой пришпилила большую белую шелковую розу. И ничего.

Составила себе дивный план урока и, в общем, его выполнила. К сожалению, перевыполнила. Вначале объявила, что придумала награду за активную работу в классе. Награда – ручка с логотипом «Комсомольская правда». В некотором роде advertaising (реклама), но восприняли хорошо, смеялись, а студентка Алисия Шимонек, получившая ручку номер один, даже покраснела от удовольствия. Попросила их написать, какие российские масс-медиа они знают. Только Ли, оказавшийся мальчиком, заполнил строк семь-восемь, да еще Кэвин Хокинс (тот, кто улыбался в самом начале) написал двенадцать штук названий по-русски – он изучает библиотечное дело, бывал в России и знает русский. Остальные вспомнили «Правду» или вообще ничего. Двое написали: Ольга Кучкина. Тут я засмеялась. Я объяснила, почему мне пришлось писать лекции (because I am not sure in my language) , и приступила к первой из них: Советская печать: pro и contra . Слушали с вниманием, только один мальчик Том все время пересмеивался и переписывался с Шеннон Мак-Магон, оказавшейся девочкой, но я уже была закаленный боец и не обращала на них внимания. Когда по окончании лекции они задавали вопросы, девочка Шеннон спросила, подвергалась ли я лично репрессиям в советское время. Я, не совсем поняв, рассказала, как ходила к первому секретарю ЦК комсомола пробивать статью, которую главный редактор боялся публиковать, и как первый секретарь обманул, пообещав дать указание печатать, но статью так и не напечатали. Шеннон повторила вопрос в более жесткой форме. Я, уже поняв, спросила, в свою очередь: а вы хотели бы видеть меня убитой? Все засмеялись, а я продолжила: в мои времена уже не убивали, в отличие от предыдущих, зверских, эти называли вегетарианскими, но убивают сейчас. Сказала, что получила и-мейл от мужа, что одной журналистке подложили взрывчатку, ее спасла только привычка опаздывать – взрыв произошел раньше, чем она вышла на лестничную клетку. Более подробный рассказ о журналистке последует позже, пообещала я (еще в Москве написав кусок об этой журналистке – Елене Трегубовой). Задавали вопросы о цензуре не только в журналистике, но и в литературе, в живописи, что должен был делать писатель, которому предъявлялись цензурные требования, и так далее. А Том, фамилию которого могу только написать, но пока не могу произнести (Rybarchczyk), спросил, писали ли об Америке в прежние времена и что писали. Рассказала про Сашу Пумпянского, которого отозвали из США за умные ( sofistiсated – утонченные) репортажи. Тут я удачно и плавно перешла к заданию, которое придумала заранее. Попросила вообразить, что они советские журналисты, которых вызывает к себе главный редактор и посылает в Америку: смотри, слушай, наблюдай, думай, вернешься – напишешь статью. Это я им и предложила, дав двадцать минут и напомнив, что советских журналистов не заставляли лгать, они просто должны были писать то, что могло понравиться Коммунистической партии. Еще добавила: если у кого есть чувство юмора, им можно воспользоваться, но можно писать и вполне серьезно. Первые же тексты, которые успела прочесть, были до удивления похожи на советские заметки об американском строе. А одна студентка, итальянка, написала о том, что свобода, которой американцы бахвалятся, на бытовом уровне выглядит как свобода напяливать на себя, что под руку попадется, невзирая на то, как к этому отнесутся окружающие (помнишь про красоту?). У меня было ощущение, что она выражала личную досаду. На десерт я решила показать фильм «Легко ли быть молодым», и, хотя сильно перебирала со временем (он идет час двадцать), они согласились. За это пообещала в следующий раз отпустить их пораньше. К девяти часам (занятие начинается в шесть) я измучилась сама, а они все еще глазели на экран, хотя кожей чувствовала, что и они устали. Четверо ушли минут за семь до финала. Остальные двадцать досидели до конца. Вместо 8.30 или 8.50, как записано у меня (по-разному) в двух официальных бумагах, класс закончился в 9.15. Теперь, естественно, страдаю по этому поводу: могла бы не напрягать так ни их, ни себя, распределив время с большим умом. На уроке внаглую говорила и слушала сама, лишь изредка обращаясь к Дашиной помощи, и напрасно – пока еще надо быть поскромнее, да и Даше приятно, когда она больше вовлечена.

Отличие этих студентов от моих московских – в их полной независимости. Они приходят в класс, я уже там, они со мной никак не общаются, часто даже не здороваются, и так же не общаются между собой, занимаются сами собой, и – никакой связи между ними и ними и между ними и мной. В Москве она возникает тотчас. Видимо, у нас студенты более психологически зависимы от старшего – по званию, возрасту и т. д. Тем более волнует тот момент, когда начинается общий заинтересованный разговор и появляется связь. Она прерывается ровно в ту минуту, как урок завершен. Но посмотрим, чем кончится. Я каждый раз набираю очки либо теряю их. Проблема в том, что я не знаю этого.

Я осталась одна в Америке – Даша утром уехала в Чикаго, чтобы встретиться с подружкой. Обещала вернуться в субботу, мы с Димой Бобышевым собираемся ее встречать.

Наконец, у меня появился свой и-мейл и свой телефон в офисе. Прошла одна пятая моего срока.

На суперобложке мемуаров Михаила Германа «Сложное прошедшее» (оставивших сложное впечатление) – замечательная строчка из Рильке: Кто говорит о победе? Выстоять – это все. Разумеется, о жизни вообще. Но и к моей американской эпопее можно приложить.

Целую.

5 февраля

* * *

Любимый, звонок из Таиланда, из постели, в которой мы с тобой встречали Новый год, был страсть как приятен. В самом деле, мы по краям земного шара, а маленькая штучка (мобила) соединяет волшебно и запросто. Но особенно я обрадовалась тому, что ты в Таиланде, а не в Москве, когда Наташа позвонила и сообщила про взрыв в метро: погибло 39 человек. Достала эта чушка Россия и на краю земного шара, куда удрала выпасть из реальности и сосредоточиться. И сразу в башку полезла особенно зловещая, в свете происшедшего, фраза Хакамады: А когда у власти возникнет новый соблазн уничтожить новых заложников… Она говорила про «Норд-Ост», и может, не то имела в виду. А может, именно то. Те заложники – а эти новые, в метро, разве нет? Ищи, кому выгодно, – говорили классики м-л. Ну и кому выгодно запугать в очередной раз людей до полусмерти, чтоб они запросили хозяина? Страшный поиск ответа. Я не знаю подробностей – американское ТВ передает первым номером жгучую новость о том, что семья Джексонов связана с мусульманами и сама мусульманская и что семья отказалась от Майкла (надоел), а также что Джанет Джексон, его сестра, на вечере, где присуждали Грэмми, обнажила на сцене грудь, и какой-то канал отказался транслировать то ли весь вечер, то ли этот фрагмент, и теперь пресса бушует на тему, грозит ли Америке цензура. Ей-богу, эта страна при ближайшем рассмотрении достает не меньше той. Вчера, переключая кнопки, напала на канал, по которому идет программа этого американского ублюдка Стерна (Нагиев – его близнец), где тот раздевает догола (в прямом смысле) и унижает людей как хочет. В этот раз совершенно голая девушка показывала, что она умеет делать, но причинное место и соски грудей (тоже цензура?) были закрыты бегущими квадратиками, как закрывают лица преступников или секретных сотрудников, а в конце она плакала, очевидно, ощутив степень собственного унижения.

Про взрыв в московском метро пока не говорят, может, скажут вечером. Наташа сказала, он произошел на той ветке, где Автозаводская. Дом взрывается в спальном районе, метро взрывается в пролетарской части города – не странно ли? Конечно, могут сказать, что центр лучше охраняется, чем окраина. Однако это довод для дураков. Лучше по количеству ментов, но не по качеству их службы. Когда тетка взорвала себя у «Националя» (или тетку взорвали), это был самый центр, и никакая милиция никого не заметила и ничего не предотвратила.

Настроение целый день подавленное.

39 трупов и 130 раненых – смотрела в вечерних новостях (1 минута).

6 февраля

* * *

Бобышев в ответ на вопрос об отличии американских студентов от наших сказал: наши горят энтузиазмом, если им что-то нравится, американские – холодно покупают товар, за который заплатили. Я была у Бобышева в гостях в субботу 7 февраля, мы обедали и смотрели фильмы, которые прислала Мариша. К сожалению, все мимо. Опять лагерь, опять заключенные. Фильм Манского, составленный из бытового советского видео, симпатичен, но только за счет текста, понятного советским людям, а картинка сама по себе малоинтересна. Будет ли текст внятен американцам – вопрос. Перед обедом, потирая руки в предвкушении, Дима предложил выпить по рюмке водки и закусить бутербродом с семгой. С радостью согласилась. На улице морозило, и вообще. Выпили и закусили. А после ели итальянский суп из грибов портобелло (похожи на шампиньоны) и какое-то мяско. Мне было полезно вылезти из моего заточения. От выпитого и съеденного я разболталась, но не очень, следя за тем, чтобы и Дима, по возможности, не умолкал. Поэтому перемежала разные глупости вопросами. Заканчивая обед, Дима сказал: ну вот, а если бы с нами был Найман, он потом все это описал бы. Так мы веселились несколько часов, пока не настал час ехать встречать Дашин поезд из Чикаго. Фига с два, подумала я, уже в постели, я сама опишу, но не совсем это, а чуть иное, будет рассказ для цикла «Собрание сочинений», и тут же башка заработала, как динамо-машина, – пришлось ее унять, чтобы не мешать развитию романа. Не какого-нибудь, а того, что пишется.

Целую тебя.

8 февраля

* * *

Милый, события в Москве развиваются по самому плохому сценарию – лукашенковскому. Пропал Рыбкин. Думаю, ты в Таиланде этого еще не знаешь. Не знала и я, хотя случилось, оказывается, еще в четверг 5 февраля. Наташа вычитала в Интернете.

9 февраля

* * *

Теперь слушай сюда, и как только очухаешься от поездки, пожалуйста, выполни то, что прошу.

1. Дай мне и-мейловый адрес Юнны, я сама ей напишу. Она не пишет и правильно делает: я бы на ее месте тоже не писала – подруга исчезла, даже не сказав прости.

2. Позвони Надежде Кузьминичне Касьяновой (ЭКСМО), спроси, разослали ли они книжки по списку, который я оставила.

3. Что сказал Абдрашитов? Что – Данилин? И все другие тоже.

Матч вокруг плавательного пруда закончился не в мою пользу. Нотариус Тереза (по-нашему, юрист, а по-ихнему, Тереса, с ударением на первом слоге) вынесла вердикт, что я должна заплатить за membership (за семестр) около 100 $. Не буду. Сумма не так велика, но если учесть, что за месяц мы потратили чистыми 2000$, как бы ни в чем себе не отказывая, но ни в чем и не излишествуя (сюда не входит оплата аренды квартиры (!), которую вычтут из зарплаты, которой пока я не видела), то я не знаю, как мы сведем концы с концами в конце. Об том, чтобы заработать, как надеялась, не может быть и речи. Речь может идти, напротив, о крике SOS. Сегодня идем к Тересе (ударив на первый слог) подписывать какие-то формы насчет таксов, то бишь налогов, что тоже не добавляет покоя моей слегка истерзанной плохими новостями душе. Пришли хоть какую завалящую хорошую новостишку.

Целую.

10 февраля

* * *

Милый, вчера студентка Алисия Шимонек спросила, что я думаю об инциденте с Рыбкиным. А что я могла думать, когда знаю обрывки из отрывков, что он потерялся, нашелся, и все. Правда, Алисия же сказала, что он решил отказаться от борьбы за президентский пост (как будто он всерьез мог на что-то расчитывать), но опять-таки что послужило причиной: козни Путина или козни Березовского, – из моего далека не видно. Жалею, что тратила нервы, испугавшись лукашенковского варианта, но что делать, если все принимаешь близко к сердцу, как ни учишь себя иному.

Попросила студентов написать, когда и откуда приехали в Америку они, их родители или дедушка с бабушкой. Народ оказался самый пестрый, о чем подозревала, читая список фамилий. Шимонек, естественно, из Польши, приехали в начале ХХ века. Польских кровей в классе, пожалуй, большинство, при этом лишь одна девочка из эмиграции новой волны, остальные лет сто, а кто и двести в Штатах. Есть итальянская кровь, немецкая, норвежская, шведская, много ирландской. Одна девочка, Алина Дизик, – недавняя эмигрантка из Украины. Кэтрин Шредель родилась в Португалии, смесь немецкой и югославской крови. Есть человечек из Тайваня, который собирается после окончания курса вернуться домой. Он терпеливо описывал Тайвань, который не Китай, хотя принадлежит теперь Китаю, заботясь, чтобы я ничего не перепутала (кажется, это все же она, а не он). А когда в лекции я сказала, что Горбачев разрушил Берлинскую стену, Кэтрин Шредель подняла руку и удивленно спросила: как же Горбачев, когда американская пресса пишет, что это сделала Америка? Я сказала, что наша пресса пишет иначе, и это не домысел, а исторический факт. После урока подошел Курт Метцгер и заявил, что девушка неправа, и он лично никогда не слышал, что это сделали американцы. Тут выступила Даша и сказала, что в американских школах еще преподают, будто американцы выиграли Вторую мировую войну, а СССР ни при чем. Курт поговорил с нами о Буше и его политике. Сказал, что голосовал за Буша, но на следующих выборах вряд ли отдаст ему голос, поскольку разочарован: Буш играет на страхе и попирает демократические нормы. Даша обрадовалась, что может сесть на любимого (в последнее время) конька – политику, – и села. Они проговорили долго. Так что, хотя я обещала отпустить всех пораньше (и отпустила), сами мы ушли поздно.

Я начала урок с минуты тишины, чтобы почтить память убитых в теракте в московском метро. Отнеслись с пониманием. Вообще весь вчерашний урок ощущала контакт с ними. Особенно нравится, когда по классу разносится легкий смешок в ответ на мой юмор (якобы).

Награда (ручка) была вручена Шеннон Мак-Магон. Я сказала, что она задала хороший вопрос в прошлый раз: угрожало ли что-то жизни журналистов в 60-е, 70-е, 80-е годы, – и что, размышляя об этом, я решила кое-что добавить, что поможет лучше понять ситуацию. На Западе, сказала я, преобладает представление, будто в Советском Союзе была кучка бунтарей-диссидентов и все остальное население, которое можно было построить и отдавать команды, а оно это команды послушно выполняло. Мы сами способствовали такому представлению – те, кто выезжал на Запад в эмиграцию или с лекциями, типа меня (смешок). Это было эффектно и встречало сочувствие. Вообще мы, русские, любим публично расчесывать наши раны. Если у американцев принято говорить, что все хорошо, то у руссках – что все плохо. Были те, кто обслуживал режим, но были и другие, кто жил согласно своим человеческим принципам. И надо еще удивляться людям, которые при всех режимах сохраняют мужество и достоинство, и уважать их. Мы гордимся Солженицыным, Буковским, Галичем, которые были изгнаны из страны, но следовало бы гордиться сотнями и тысячами людей, которые оставались в стране. Я рассказала им историю Лена Карпинского, философа по образованию, журналиста по профессии, общественного деятеля по темпераменту, про его путь от секретаря ЦК комсомола и члена редколлегии «Правды», изгнанного оттуда, а потом и из партии, до продавца бюстов Ленина (иначе не заработать) и главного редактора «Московских новостей», одного из самых демократических изданий России. Я сказала, что буду говорить по-русски, а Даша переведет. Они слушали, не дыша. (После одна девочка написала, как ей приятно было слушать русскую речь, которую она немного понимает).