Мальчики + девочки =

Приехав, оба наших чемодана оставили на улице, Даша сказала: ничего с ними не сделается. И действительно, не сделалось. По очереди она втащила оба наверх. Но это еще цветочки. На следующий день (в пятницу 19 марта) отправились в магазин, где я купила Юнне рубашку в подарок, побывали еще в разных местах, а вернувшись домой, я рубашки не обнаружила. Сильно расстроилась, поскольку давно выбирала подарок, ничего не нравилось, а эта рубашка понравилась. Наташа спокойно сказала: поедем в магазин и поговорим там. Я говорю: но это не их, а наша проблема, они ничем нам не помогут. Наташа говорит: а вот это как раз их проблема, не решай за них. Миновало часа три. Едва мы вошли в магазин, и Наташа произнесла первые слова, как продавщица оглянулась на полку, а я проследила ее взгляд и увидела нашу рубашку. Я воскликнула: вот она! И нам ее тут же выдали. Ни документов, ни чека, ничего не спросили. Оказалось, рубашка выпала из пакета на стоянке машин, кто-то увидел, понял, что потеряна, и отнес в магазин. Ничего себе порядки, да? Мне эта рубашкина история очень понравилась. Долго на эту тему ласково шутили.

В субботу 20 марта поехали на океан. Конечно, на залив. Городок называется Бар-Харбор и стоит, по существу, на острове. Когда подъезжали к пирсу, я узнала картинку, которую видела с самолета, решив тогда, что это какое-то судно. А на самом деле не судно, а пакгаузы. Мне никто не поверил, что я увидела с такой высоты, а я правда видела. Мы гуляли по городку, ели мороженое, был, как водится, сильный ветер и сиятельное солнце: дрожание от холода на солнце – мой специалитет.

Накануне ужинали с Кэтрин в итальянском ресторане. Кэтрин принадлежит к сливкам бангорского общества. Ее отец заведовал рекламным отделом известной фирмы Kellog’s и, видимо, оставил неплохое наследство. У нее пять домов, один из которых на севере, туда приглашаются особо изысканные гости. Наташа входит в их число. Через несколько дней Кэтрин пригласила нас к себе в бангорский дом и устроила простой и изысканный ужин. Она купила этот дом несколько лет назад, а построен он в 1854 году. Скрипит, пол кривой, но очень уютный и архитектурно внутри интересный. Она живет одна, профессор, однако уже не преподает, издает свой журнал, ходит на севере на лыжах и занимается феминистскими проблемами. Она спокойно рассказала, что через восемь или девять лет брака обнаружила, что ее муж – гей, чего ни она, ни он сам не знали. Она заметила какие-то странности, но не могла понять, в чем дело. Вы страдали, спросила я. Да, это было больно, ответила она.

Мы ужинали еще с несколькими Наташиными друзьями, а также сами по себе, посетив целый ряд заведений, а именно: мексиканское, индийское, греческое и вновь итальянское. Я устала от этого изобилия еды как времяпрепровождения. Но Наташа старалась. В основном я сидела с загадочной улыбкой Джоконды и жевала, но иногда на меня нападал приступ общения, и я ввязывалась в их американские беседы, как в войну: авось победим (но сначала поедим). Последний вечер запомнился очередным лобстером в очень вкусной печеной булочке. А первый – посещением спектакля «Арт», поставленного местной театральной труппой, в названии которой есть имя местной реки Penobscot . Пьеса «Арт» очень удачная, идет по всему миру и шла в Москве, мы с тобой ее видели. Она мне понравилась и в Москве, и в Бангоре. Мы нарядились, но в зале было, как в кино, некоторые даже курток не снимали, не говоря уж о кроссовках. Весна грозилась вот-вот разразиться и в суровом Бангоре, и мы отправились в театр с весенним настроением. Хотя вру: головная боль уже была симптомом непогоды. А когда представление закончилось и мы вышли на улицу, то нашли нашу машину погребенной под толстым слоем снега, как и все другие. Моя дрожь меня не покинула. Утром я увидела соседскую девочку, которая разбегалась, и бросалась в снег, и лежала ничком, раскинув руки. Я подумала, не больна ли. Но Наташа объяснила, что эта такая игра, она называется делать ангелов , и Даша тоже так бегала и ложилась в снег, когда была маленькая.

Я была в университете, где Наташа читала лекцию. Университет маленький, в нем десять тысяч студентов, в то время как в Иллинойсе тридцать. Наташа очень хорошо держится, спокойна, естественна, ходит среди студентов, задает им вопросы, улыбается, и хотя выглядит как студентка, самый что ни на есть профессор. Ее любимая присказка: я профессор, а вы дураки. Потом мы с Дашей сидели у нее на семинаре. Он длился три часа, и тут уж я не выдержала и ушла в ее кабинет читать Набокова, а Даша осталась.

В последний день я придумала фразу, которую непременно решила сказать, а случая не выдавалось. Давайте, девочки, постараемся извлечь максимум счастья из того, что мы есть друг у друга, а все остальное по сравнению с этим – сущие пустяки, хотела я сказать. Ни дома, ни по дороге в машине не получилось, а в аэропорту вдруг получилось. Там было много загорелых военных в полевой форме цвета пустыни – это вернулись солдаты из Ирака, а также солдатки (или офицеры и офицерки). Наташа узнала, что отсюда их переправят в Аризону. Бангор – граница. На аэродроме, помимо гражданских, стоят военные самолеты. Прилетевших встречала небольшая группа, видно, местных активистов, в основном старики и старушки, они хлопали военным, а те пожимали им руки. Потом одни бросились к телефонам-автоматам, другие вытащили мобильники и принялись говорить с близкими, третьи наводнили restrooms . Я тоже пошла в restroom , вернулась, поглядела на солдат, которым повезло вернуться, и сказала. А после мы сидели с Дашей вдвоем и ждали посадки, и служащий аэродрома, проходя мимо, громко и едва ли не грозно спросил: everybody happy today? Даша буркнула: а то в самолет не посадят. И мы улетели.

Целую тебя.

29 марта

* * *

Мой милый, я прочла заметку Новогрудского, что ты прислал. Очень талантливый мальчик, и как всегда, ярко и горько. Но это и есть то, что я – тебе писала. А вовсе не ты – мне. Я писала, что упираюсь – в народ, а ты – что в президента. Речь о том, о чем Леонид Зорин когда-то гениально сказал, а я не устаю вспоминать: качество населения. Этот народ выбрал этого президента, потому что он ему подходит. Конечно, с помощью этих чиновников (как бы партии ). Завтра у меня последняя лекция из четырех, составляющих путинский цикл. Признаться, он мне смертельно надоел, жду не дождусь, когда завяжу с большой политикой и перейду к локальным темам. Хотя упорядочение фактов и событий было небесполезно: даже этот маленький отрезок времени – уже история, и многое в этой истории для меня прояснилось. Юлю Латынину не получила. Наташа сказала, что от тебя почты не было. В Интернете прочла, что закрылась «Столичная вечерняя газета» – стало быть, наш Купер опять без работы. Позвони ему, расспроси, что да как. И Чухонцеву позвони, скажи, что я рада была его звонку, и передай ему и Ире мой привет.

Забыла сказать, что на обратном пути проход через длинный японский тоннель в Детройтском аэропорту оставил значительно более приятное впечатление.

Не написала про главное – посещение Портленда. Это такой город-порт, примерно в тех же ста пятидесяти милях, добирались от Бангора больше двух часов. Я хотела туда поехать, потому что в ушах все время звучала песенка, которую пел когда-то Леня Филатов: Когда воротимся мы в Портленд, кончающаяся строкой: Мы не вернемся никогда. Портлендов в Америке, кажется, три, но почему бы не думать, что это и есть тот самый. Бродила по староанглийскому городку, мимо краснокирпичных зданий, по пирсу, с множеством чаек и бакланов, заходила в маленький рыбный магазин в порту, изобильный и дорогой, дул, как всегда, неутомимый ветер и блистало холодное солнце, а я не могла отвязаться от мыслей о Лене, и вся эта поездка была как бы посвящена ему. Так мне жаль, что его больше нет на этом свете, что не выразить.

Идет дождь.

Целую тебя.

30 марта

* * *

Милый, какая удивительная история вчера произошла. Одна девочка, лучшая моя студентка, пишет диссертацию по современной экономике Казахстана. Перед каникулами мы разговорились, и я сказала ей, что докторская диссертация моего отца называлась «Советизация казахского аула». Она любезно воскликнула: как интересно! Я говорю: да, но вряд ли вы здесь ее найдете. А вчера она достает из сумки и протягивает книгу. Я остолбенела. В светло-коричневой обложке, московское издание 1966 года – А. П. Кучкин, «Советизация казахского аула» . С ума сойти!

Я читала свою лекцию полтора часа. Предупредила, что лекция длинная и что сделаю перерыв. Как миленькие сидели и слушали. Наконец разрешила задать вопросы по всему путинскому циклу. Но и они, верно, им (Путиным или циклом) утомились, и вопросов было немного. Потом они разделились на группы для следующих дебатов по нему же (Путину). А потом все ушли, и осталась одна девочка Нэнси Новак. С этой девочкой у меня проблема. Дело в том, что перед каникулами я раздала всем предварительные оценки за работу в классе. Высокие баллы я поставила легко. И хорошие отметки – тоже. А вот с буквой С, что означает посредственно , никак не могла справиться. Мне всех было жалко. Знакомые опытные люди настаивали на том, что С должно быть примерно столько, сколько А. Напряглась и поставила несколько С. В том числе, Нэнси, определенно слабой ученице. Даша стала уговаривать, чтобы я поставила ей В, поскольку она много раз походила к Даше, и Даша в ответ говорила нечто утешительное. Даша устроила дома чудный ужин с вином, я размякла и пообещала, что переменю оценку. И забыла. А девочка, когда получила С, подошла к Даше с таким видом, что я почувствовала неловкость и стала думать, как исправить положение. Поехали в офис, и я написала девочке письмо, что произошла техническая ошибка и я ставлю ей В. После чего девочка забомбардировала меня и-мейлами, что хочет встретиться. Здесь такие правила, что – преподаватель для студентов, а не – студенты для преподавателя. Если студенту нужна встреча – вынь да положь ему встречу. И не дай Бог сказать что-то резкое и определенное – нужно всячески смягчать и размывать форму критики. Последняя работа Нэнси была из рук вон плоха. И мы все трое, Наташа, Даша и я, долго работали над тем, как и что сказать. Наташа учила: ничего не пиши, все как можно менее конкретно и с любовью в глазах. Вчера Нэнси подошла, и я сказала с любовью в глазах: вы хотели со мной поговорить, я вас слушаю. Она задала вопрос: какими критериями вы руководствуетесь в оценке работы. Я была готова к ответу: критерии – желание и способность студента получать знания, способность к сравнительному анализу событий и фактов, способность к логическому мышлению и убедительности. Нэнси открыла рот и сидела так, пока Даша (с любовью в глазах) толковала примерно о том же. Я, однако, увидела, что все складывается слишком гладко и настолько неконкретно, что девочка опять ошибется, подумав, что у нее все в порядке. И я, перебив Дашу, заметила (с любовью в глазах), что, к сожалению, последняя работа меня разочаровала. Я заготовила ряд замечаний, но едва успела произнести первое, как из девочки хлынул поток слез. Я (с любовью в глазах) уговаривала ее: don’t cry, please . Но слезы текли без остановки.

Прочла десять лекций. Осталось пять. Тебе нравится эта арифметика?

Наташа прислала мне Латынину из интернета, я использовала ее, отвечая вчера на вопросы.

Забыла, что сегодня 1 апрель – никому не верь.

Верь мне.

Целую.

1 апреля

* * *

Веранды старомодные,

ступени деревянные,

какие дни холодные,

какие ночи странные…

В плетеных креслах без людей

играет ветер солнечный,

то вдруг становится лютей,

то утихает к полночи.

Качели детские пусты,

но изредка качаются,

и чей-то мяч летит в кусты,

и игры не кончаются,

зеленый шелковый лужок

цветами брызнет скоро…

Внезапной памяти ожог

пронизывает поры.

Зеленый дым в другом краю

и в то же время года,

кручусь, свечусь, верчу кудрю,

лечу, не зная брода,

и песенку пою тому,

кто песенки не слышал,

и слезы капали во тьму,

и дождь стучал по крыше.

Веранды старомодные,

ступени деревянные…

А после полная луна

над местностью всходила,

как почка, лопалась струна,

кровь, как вино, бродила.

И первый робкий соловей

рассыпав тонко трели,

нырял в другую параллель,

где детские качели…

…Сижу пишу тебе e-mail,

а соловей защелкал.

Дом с креслом выставлен for sail,

и жмет седая челка.

Веранды старомодные,

ступени деревянные…

Как замечательно точно пишет Набоков в «Даре» процесс возникновения и написания стиха. Я думала, это мой личный процесс, а у других, особенно великих, иначе. Улыбалась, а иногда теряла дыхание, читая и узнавая свое. Я совсем его забыла (Набокова) и теперь достаю из забытья.

Все переменилось и пылает первоцветом. Яркие желтые кусты называются форзиция. Есть деревья, где ни единого зеленого листка, а голые серые ветви усыпаны мелкими розовыми или белыми крупными, как яблоки, цветами, похожими на розы. Это калифорнийская розовая и мексиканская белая магнолии. Есть более крупные деревья, все в розовом дыму, они называются dogwood по-английски, то есть собачье дерево, а по-русски – кизил. Палисадники усыпаны мелкими голубыми остролепестковыми цветочками – их здесь называют blue-eyes , что значит голубоглазки . В США каждый штат имеет три символа: дерево, птицу и цветок. Символы Иллинойса: дуб, красный кардинал и эти blue-eyes , как ни странно, особая разновидность флокса.