Мальчики и девочки (Повести, роман)

– Это про колесницу Большого театра в Москве, – поторопился объяснить Тофик. – А посвящается тебе. Вверху будет написано Н. Р., как под твоими рисунками. Аполлон не сам по себе едет, он тебя везет в колеснице. Хорошо, правда?

В Древней Греции и Риме на колесницах художников не возили. На колесницах участвовали в гонках, в сражениях. Но она не сказала об этом Тофику.

– Хорошие стихи. Спасибо. Мне правда понравились.

– Это не за мои стихи спасибо, за твои рисунки и плакаты. Знаешь, какие у тебя рисунки? Исключительные! Совершенно исключительные.

– Зачем ты это сказал? – испугалась Надя. – Не надо так.

Она встала, чтобы уйти, но Тофик ее задержал.

– Честное слово, чаби-чараби! Я сегодня опять был на твоей выставке. Завтра пойду. Послезавтра тоже пойду. Каждый день буду ходить. А сегодня я придумал прочитать тебе еще одно, ох, такое стихотворение. Хочешь?

– Прочти.

– Только его нужно читать не здесь, а в одном месте. Пойдем, пожалуйста.

– Не хочу я никуда идти.

– Ну, пойдем, пожалуйста, увидишь.

Тофик помог ей спуститься из беседки на тропинку и, когда ступеньки кончились, не отпустил руку, а сжал ее крепче и потащил Надю за собой. Они свернули в аллею, потом по другой тропинке поднялись немного вверх, деревья расступились, и Тофик вывел Надю на небольшую площадь перед лестницей, ведущей в ротонду столовой.

– Все! Пришли!

Лестница заканчивалась скульптурой из белого серебристого металла, изображающей девочку, бегущую рядом с оленем. Постамент был скрыт кустами испанского дрока и синими елями, и казалось, что девочка и олень бегут по верхушкам деревьев.

– Знаешь, что это? – спросил вдохновенно Тофик.

– Диана-охотница?

– А где же колчан и стрелы?

– Или Артемида – покровительница животных.

– Нет, не знаешь, – обрадовался он.

– Ну, тогда скажи сам.

– Скажу, пожалуйста, слушай. Это не Артемида и не Диана-охотница, потому что это самая настоящая артековская девчонка.

– Правильно, – обрадовалась Надя.

Каждый день, поднимаясь по лестнице в столовую, она глядела на скульптурную группу, силясь связать ее с впечатлениями от другой скульптуры или, может, рисунка. Она никак не могла вспомнить, в каком музее или в какой книге видела подобную композицию. Слова Тофика о том, что рядом с оленем бежит простая артековская девчонка, осветили вспышкой молнии вагонное окно, утоптанную босыми ногами дорогу и девчонку, припустившуюся наперегонки с поездом. Надя поняла, что все время сравнивала скульптуру с той девчонкой.

– Она на Ольку похожа, – сказала Надя.

Тофик нетерпеливо махнул рукой.

– При чем тут Олька, чаби-чараби! Это ты бежишь рядом с оленем. Слушай стихи. Внимательно слушай… Про тебя написано, жалко, не я написал. Но ничего, слушай.

Мне надоел круговорот, И я хочу найти одну Необычайную страну, Где все идет наоборот. Там стрелка на часах ползет Не как у нас – наоборот. И прошлое там впереди, А будущее – позади. Потомки предков порождают, И горы, ставшие стеной, Вдруг альпинистов поражают Непостижимой глубиной. И если слава велика — Для благодарных поколений Ржавеет памятник века, И лишь потом родится гений.

Он закончил и азартно выкрикнул:

– Последние слова слышала? Исключительно про тебя. Слава у тебя велика? В журнале «Молодость» печатались твои рисунки?

Он протянул руку в сторону Нади.

– Памятник ржавел пока, – махнул рукой в сторону памятника. – И вот ты родилась. Забирай, он твой.

– Да ну тебя, – сказала она и побежала по ступенькам.

Тофик догнал ее, схватил за руку.

– Слушай, я же красиво придумал. Соглашайся, пожалуйста.

Он держал ее руку, а Надя смотрела на него очень серьезно, мудро. Тофика смутил ее недетский взгляд.

– Не уходи, давай еще погуляем, – попросил он.

Костровая площадь перестала разговаривать громкими голосами, и наступила сначала тишина, а потом прокатился гул вздохнувшей, потянувшейся, вскочившей и побежавшей к выходу детворы. Надя рывком высвободила руку.

– Кино кончилось, – сказала она. – Пора.

– Давай все-таки еще погуляем, – крикнул вслед Тофик.

Надя засмеялась и пропала за деревьями. А он остался один на поляне. Вздохнул и сказал не то растерянно, не то удивленно:

– Чаби-чараби.

На другой день Надя пришла одна к скульптуре. Она сидела на ступеньках лестницы, смотрела на девочку, бегущую наперегонки с оленем, словно бы примеряла ее судьбу. Артековка бежала босиком, платье, обжатое ветром, жарко прилипало к животу и коленкам, стремительно пузырилось сзади. И все же она никак не могла обогнать оленя. Достала до ветвистых рогов, дотянулась до них пальцами и навсегда застыла в неподвижности.

Надя положила блокнотик на колени и сделала быстрый набросок, на котором удлинила руку девочки в ситцевом платье на целую кисть. Теперь девочка должна была прибежать к финишу первой. Надя считала, что у человека достаточно для этого сил. Она чувствовала в себе эти силы…

Лебединая стая

Еще об одной экскурсии успела сообщить Надя в Москву: «Ездила в Гурзуф на катере. Проезжали грот Пушкина».

Николай Николаевич спросил:

«Надюша! А как увиденная тобой Пушкинская скала, не вдохновила тебя на рисунки в дополнение к твоим пушкинским папкам?»

Но отвечать на вопрос отца было уже некогда. Артековские карусели замедляли свой бег. Стадион опустел, столовая опустела, на площадях вспыхнули последний раз и погасли костры. И спальные корпуса по всему склону: от ворот, ведущих в Гурзуф, и до Медведь-горы – начали грустно проваливаться во тьму.

Не спали только девочки во второй палате. Вожатый пообещал прийти к ним после отбоя, поговорить по душам.

– Не спите? – спросил он, заглядывая в приоткрытую дверь.

– Мы вас ожидаем, – за всех ответила Люда.

– Если бы вы не пришли, мы бы такой тарарам напоследок устроили, – сказала Оля.

– А я надеялся, что вы заснули, – устало пошутил вожатый.

Девочки негромко засмеялись, показывая, что им понятна его хитрость.

– Ну что ж, я к вашим услугам.

Неторопливо и аккуратно, как умеют ходить люди маленького роста, он двинулся к проходу между кроватями, глядя подчеркнуто прямо перед собой.

Девчонки при его приближении торопливо натягивали одеяла до самых подбородков, а оказавшись за его спиной, быстро поворачивались, устраивались поудобнее.

Марат подошел к раздвижной стеклянной стене и некоторое время смотрел на море, ожидая, когда можно будет обернуться. Несильно, словно нехотя, он толкнул обе створки в боковые пазы и замер в пустоте прямоугольника на фоне моря.

– Ну, о чем мы будем сегодня разговаривать? – мягко спросил он.

– Об отъезде, – сказала Люда, и в голосе ее прозвучали неподдельно печальные нотки.