Мальчики и девочки (Повести, роман)

– Пожалуйста, – неохотно взяла в руки черновик Надя. – «Мой любимый писатель Михаил Афанасьевич Булгаков. Мне нравятся его книги, потому что он вкладывал в них всего себя, потому что он писал только правду. Мое любимое произведение «Мастер и Маргарита». Это его лучшая книга. Она оригинальная, умная и очень современная».

– Писал правду, вкладывал всего себя, – перебил ее отец. – Оригинальная, умная, современная. Эти слова ничего не объясняют.

– Это же урок английского языка, – напомнила дочь. – Ну, что я могла еще сказать? Ну, о хороших и плохих людях, о симпатичной дьявольщине. Я просто сказала о «Мастере и Маргарите», – она развела руками. – Для тех, кто читал, для них вот только скажешь «Мастер и Маргарита» – и все ясно.

– Это что? Вроде пароля? – рассердился отец. – «У вас продается славянский шкаф? Шкаф продан, осталась никелированная кровать с тумбочкой»?

– Ты сказал глупость, папа, – сухо отозвалась на его иронию дочь.

Отец не мог понять самого главного. По-английски она могла сказать об этом романе только общие слова. Урок есть урок. Так почему же она тогда взяла именно Булгакова, а не кого-нибудь другого? Потому что не могла и не хотела говорить ни о ком другом, не считала возможным отделять ответы на отметку в школе от ответов, которые требовала от нее жизнь? Она читала Булгакова, иллюстрировала Булгакова и в школе говорила о Булгакове. Это было нежелание раздваиваться даже в мелочах, стремление к цельности восприятия мира. Это было бы как предательство по отношению к Мастеру и Маргарите, если бы она говорила о ком-нибудь другом. Это было бы нечестно по отношению к самой себе и Марату.

– Так, – сказал с некоторой долей растерянности Николай Николаевич. Дочь еще никогда с ним так не разговаривала. – Значит, твой любимый писатель не Пушкин и не Толстой, а Булгаков?

– Ну как ты не понимаешь? Пушкин и Толстой, ну это как ты и мама. Но есть и другие люди, с которыми интересно.

– Это какие же? Марат Антонович, что ли?

– Да, и он тоже.

– Я вот все думаю о его воскресном приглашении. Не нравится мне оно. Мы были с тобой вдвоем, а он пригласил тебя одну. Невежливо как-то.

– Папа, – очень тихо сказала Надя, – ты можешь запретить, и я не пойду. Но это будет для меня большое несчастье.

– А книгу я завез бы ему после работы завтра.

Надя не ответила, только упрямо наклонила голову.

– Это я к тому говорю, что ты могла бы, не отвлекаясь, поработать еще над «Войной и миром» или над «Пушкинианой».

– Нет, я буду продолжать работу над «Мастером и Маргаритой».

Она подняла голову и посмотрела очень твердо, и Николай Николаевич понял: будет.

– Я ведь не то чтобы против, – отступил он. – Я только тебе хотел напомнить, что ты перегружена. Я боюсь, что ты не сможешь исполнить свой замысел. Он для тебя непосильный, ты надорвешься. А книга этого не стоит. Завтра ее забудут. Проходная книга.

– Нет, – твердо не согласилась Надя. – Это одна из интереснейших книг моего времени.

– Кто тебе сказал такую ерунду?

– Марат Антонович. А теперь я это и сама знаю.

Меблировка

В пятницу после школы Надя в своем подъезде неожиданно встретила Чиза. Он шагнул к ней из темноты под лестницей и перегородил дорогу.

– Ой! – отшатнулась девочка. – Чиз? Что ты здесь делаешь!

– Надь! Я ждал тебя.

– Как тебе удалось оказаться раньше меня в моем доме?

– Я забежал и спрятался, чтоб Ленка не видела. Надь, можно я тебе задам один вопрос?

– Спрашивай, Чиз!

– Тогда давай выйдем на улицу, а то кто-нибудь пойдет и помешает.

– Вообще-то у меня нет времени, – сказала Надя в раздумье. – Но давай выйдем.

На улице Чиз зачем-то снял с головы шапку, повертел ее в руках, посмотрел сверху на завязки.

– Надь, ты встретила того человека, которого хотела встретить?

– Надень шапку. Надень, надень, а то я с тобой разговаривать не буду. Понимаешь, если бы я знала, что ты придешь учиться в нашу школу, я не сказала бы тебе тогда, что хочу встретить одного человека.

– Но ты его встретила или нет?

– Мне не хочется отвечать на этот вопрос, и, я думаю, ты на него не имеешь права.

– Значит, я зря учусь в вашей школе? – Вид у него был жалкий, смешной. – Ну, ладно, пока! Пойду на автобус.

Он снял шапку, высоко подбросил ее над собой и попытался поймать на голову, как клоун в цирке, но шапка упала в снег.

– Подожди, – сказала Надя, – тебе же в другую сторону.

– Не, – грустно покачал Чиз неприкрытой головой. – Это я для школьной канцелярии живу здесь, а так – я живу там, – он махнул рукой.

– А бабушка?

– Бабушка вообще-то живет здесь, у кинотеатра, но у них там места нет. Она и сама сейчас переехала к третьей дочери в Куйбышев пожить.

– А как же тебе разрешили перейти в нашу школу?

– А я справку с места жительства подделал. Печать из картошки вырезал. И приняли.

– Знаешь, кто ты после этого? – возмущенно спросила Надя, но ответить ему не дала: – Ты сумасшедший тип.

– Нет, я хороший человек, – не согласился Чиз.

– А родители?

– Я им сказал, что записался в кружок юннатов и до школы должен кормить зверей: крокодилов там, обезьян.

– Уму непостижимо, – сказала Надя, – хоть в роман Булгакова вставляй тебя с твоими крокодилами.

– В какой роман?

– «Мастер и Маргарита». Не читал?

– Нет. Дай прочитать, если у тебя есть.

– Значит, ты поэтому и спрашивал у меня, зря ты учишься в нашей школе или нет? Устал каждый день ездить через всю Москву?

– Да, – признался Чиз и вздохнул, – очень рано приходится вставать. В шесть часов.

– Чиз, я встретила того человека, – глядя ему прямо в глаза, проговорила Надя. – Встретила, понимаешь? В воскресенье я его опять увижу. Я очень хочу его увидеть.

– Понимаю, – очень серьезно кивнул он.

– Я все тебе сказала. Мне давно надо было сказать, чтобы ты не ходил так далеко в школу. Но я не знала, что ты способен на такую нелепость.

– Это не нелепость. «Ваш сын прекрасно болен», – вот как это называется. Я все равно буду учиться в вашей школе.

– Зачем, Чиз?

– Вдруг тебе будет плохо и надо будет подойти и сказать: «Надьк, держи хвост трубой». Я подойду и скажу.

– Почему мне будет плохо?

– Когда девушки дружат со взрослыми мужчинами, их часто обижают. Пока!