Мальчики и девочки (Повести, роман)
Шрифт:
– Прыгнул бы. Я видела, что прыгнул бы. Дай слово, что никогда больше не сделаешь такой глупости. Нет, лучше давай с тобой поспорим на «замри-отомри».
Чиз послушно протянул ей согнутый крючком мизинец, Надя зацепилась за него своим мизинцем и разбила другой рукой.
Рисунки на асфальте
Гу Кай-Чжи не всю правду рассказал в своем трактате о колючках. Он забыл предупредить доверчивых читателей, что уколовший другого сам испытывает боль.
Надя знала, что Марата нет в Москве, но ветер и солнце, дождь и облака тянули ее за плечи, за руки, за волосы
На следующий день она сказала себе и маме, что съездит в ЦУМ за бумагой и сразу же назад, а ноги опять привели ее в скверик. Синее небо сверкало в вымытых стеклах домов, некоторые окна были распахнуты, и в них вливался густой настой солнечного дня, разогревшего как следует горьковатые клейкие почки на кустарниках и деревьях. «Я только посмотрю, – убеждала себя Надя, – если форточка в кабинете закрыта, значит, не приехал». Она издалека принялась отыскивать глазами окно.
– Вот кто! Вот кто нарисует слона! Спокойствие! Вот кто нарисует слона. Спокойствие.
К Наде, огибая клумбу, бежала девочка в красном с горошками платочке.
– Дуська! – присела Надя, как тогда в доме у Савеловского вокзала Марат, и, как он, протянула руки.
– Хорошо, что ты пришла! – крикнула Дуська, падая на руки к Наде, но не разжимая кулачков, в которых держала цветные мелки.
И вся она от ботинок до платочка была перепачкана в мел.
– Папа не умеет рисовать слона. Он умеет только зайца рисовать. А нам заяц не нужен. Мы играем в Африку.
– А разве папа приехал?
– Папа, папа, покажись, что ты приехал!
По дорожке неторопливо шел улыбающийся Марат.
– Здравствуй, Надюш! Тебя взяло в плен это племя африканцев. Ты не к нам шла?
Вслед за Дуськой Надю окружили пять или шесть мальчишек и девчонок с мелками в руках.
– Нет, я в Третьяковку, но я очень рада, что вас встретила. Вы же должны были приехать только двадцать пятого.
– А я прилетел на целую неделю раньше. Ты огорчена?
– Нет, я рада.
– Ну, что же ты стоишь, бери, – нетерпеливо вкладывала Дуська в ладони Нади свои мелки.
Все послушно протянули свои мелки Наде. У нерешительных Дуська сама отбирала и отдавала художнице.
– Пропала твоя Третьяковка, – засмеялся Марат. – Теперь ты от этих людоедов не вырвешься, пока не нарисуешь им Африку.
– Значит, нужно нарисовать слона? – спросила счастливая Надя, опускаясь на корточки перед клумбой.
– Не здесь, – ужаснулась девочка, которая и сегодня была похожа на Аленку с шоколадной обложки. – Большого слона. Пойдем туда. Хватайте ее! – скомандовала Дуська. И ее подружки, подчиняясь «атаманше», весело схватили Надю и повели на тротуар перед домом.
За
появлением слона на асфальте дети наблюдали со священным трепетом. Надя загнула хобот кверху и пристроила на него девочку в развевающейся рубашонке. Это была Дуська, и все сразу ее узнали.– И меня! И меня! – раздались голоса.
– Тебя она посадит на жирафу, – крикнула Дуська. – А тебя – на бегемота. Спокойствие, спокойствие!
Надя нарисовала жирафу и бегемота. На жирафе уместилась одна девчонка, а на бегемоте она посадила трех, в затылок друг другу.
– Теперь крокодила, – подтолкнула руку художницы Дуська.
– Что-то у тебя руки такие горячие, – остановилась Надя. – Дай-ка пощупаю лоб.
– Нет, – отбежала от нее Дуська. – Ты разве мама? Это мамы щупают лоб, а потом укладывают спать и молоко с маслом пить заставляют. Терпеть не могу молоко. Нарисуй верхом на крокодиле маму.
И мама поехала по асфальту на крокодиле вслед за слоном, жирафой и бегемотом.
– А теперь оленя! – скомандовала Дуська, с восторгом оглядывая свою Африку.
И олень прыгнул с одного края тротуара к другому, прямо под ноги Марату. На том месте, где стояла его нога в маленьком остроносом ботинке с каблучком, должны были ветвиться рога. Надя положила руку на носок и посмотрела снизу вверх на далекое, как луна или солнце, лицо вожатого, родное, улыбающееся.
– Если вы не отойдете, то олень боднет вас рогом, – сказала она, продолжая опираться рукой о ботинок.
– Я отойду, отойду, – пообещал Марат. – Надюш, чтобы не забыть, а то с этой Африкой и голову потеряешь: я привез из Астрахани большую белую рыбу. Завтра мы устраиваем день большой Белой рыбы. Приходи.
– Во сколько?
– Часов в семь. Сможешь?
– Смогу, – счастливо улыбаясь, ответила она. – Мне показалось, что у Дуськи руки слишком горячие.
– Не горячие, не горячие! – запротестовала та. – Что же ты не рисуешь рога? Папа, отойди же!
Она подбежала и оттолкнула обеими руками отца за кромку тротуара. Мельком он успел пощупать ей лоб.
– Нет, – успокоил вожатый Надю, – просто возбуждена, разгорячена. Просто она сейчас в Африке. Как и все мы.
Надя засмеялась, провела рукой, испачканной мелом, по лбу, и волосы ее засеребрились.
День рыбы
Звонок всколыхнул тишину за дверью, кто-то, суматошно топая, пробежал по коридору так, что шаги отдались эхом на лестничной площадке и в сердце Нади. Тревожно лязгнула цепочка, и на лестничную площадку выскочила Таня в тапочках на босу ногу, в плохо запахнутом халатике, растрепанная. С минуту она непонимающего смотрела, потом тускло сказала:
– А-а-а! Это ты? Мы врача ждем.
И, не оглядываясь, не приглашая войти, двинулась назад в глубь коридора, машинально поправляя волосы. Надя несмело переступила порог, неуверенно закрыла за собой дверь. Только теперь на звонок подоспела тетя.
– Здравствуйте, – сказала девочка. – Марат Антонович заболел?
– Дуся. – коротко ответила тетя.
– А что с ней? Ангина?
– Иди, иди, девочка, сейчас здесь не до тебя.
Она вежливо, но настойчиво вытолкнула Надю на лестницу. Дверь захлопнулась, и наступила сонная пыльная тишина. Вверх и вниз бежали серые ступени, раздались гулкие шаги и на втором этаже пропали, их поглотила чья-то излишне громко хлопнувшая дверь.