Мальчики и девочки (Повести, роман)

– Я читала вашу статью в журнале про документальное кино. Мне очень понравилось.

– Спасибо, конечно, – отмахнулся вожатый, – но это все неважно перед лицом чистого снега. Это и есть та самая суета.

Они ехали по лыжне, проложенной между деревьями к мостику, и остановились. Николай Николаевич поднял руку, словно требовал внимания и особой тишины. Из глубины сугроба поднималась крутая кирпичная арка, скромные решетчатые перила были вправлены в простые круглые столбики, напоминающие лесные пеньки. Все это было припорошено снегом и трогало душу своей естественностью и незамысловатостью.

– Спасибо! – тихо проговорил Николай Николаевич и слегка склонил голову, и Марату и Тане показалось, что он поблагодарил не только их за уважительное молчание, но и кого-то еще, может быть, Баженова, а может быть, природу за то, что она так красиво припорошила чугунные решетки.

– Василий Иванович, – спустя еще минуту молчания сказал он с грустной восторженностью, – академик Болонской и Флорентийской академий, автор грандиозных проектов – и этот маленький мостик. Василий Иванович! – повторил он умиленно, словно хотел попенять хозяину этого мостика за то, что он пригласил их в гости, а встречать не вышел.

– Вы так называете его, словно были хорошо знакомы, – с некоторой долей иронии сказала Таня.

– Да, – серьезно ответил Рощин и покивал утвердительно головой. – И Надюшка его тоже хорошо знает.

И у него это получилось так искренне, что Таня совсем иначе посмотрела на мостик, показавшийся поначалу заурядным. По этому мостику не хотелось бежать, а хотелось стоять перед ним или идти медленно-медленно. «Ах, как просто и как хорошо, – подумала она и посмотрела с благодарностью на Николая Николаевича. – Какое это счастье иметь отца, для которого Баженов просто Василий Иванович». Такую же благодарность увидела Надя и в глазах Марата. И она, счастливая, посмотрела еще раз на чугунные перила и столбики, ритмически уходящие вдаль, на высокие белые макушки деревьев на той стороне и глубоко вздохнула.

Николай Николаевич съехал вниз. Он хотел зарисовать мостик Баженова с аркой, сугробами и тремя пестрыми фигурками лыжников на фоне высоких деревьев. У него всегда был с собой маленький блокнотик для зарисовки пейзажей и архитектуры.

– Хорошо бы построить около такого мостика большой деревянный дом со скрипучими лестницами, – мечтательно сказала Таня, – назвать его Нерастанкино и жить в нем, не расставаться.

– А скрипучие лестницы у тебя куда ведут? – спросил Марат. Глаза его хитровато и загадочно посмотрели на жену.

– Как куда? На второй этаж. Он будет весь стеклянный, с такими эркерами.

– Правильно, именно стеклянный, потому что на втором этаже будет мастерская Нади.

– Великолепная идея, – захлопала в ладоши Таня, бросив палки в разные стороны. – Внизу будет круглая гостиная с телевизором, где мы будем по вечерам собираться и пить чай с соленым печеньем. И камин, конечно, чтобы смотреть на огонь.

– Надо будет не забыть заказать где-нибудь хорошие каминные щипцы, – засмеялся Марат.

– И поискать в антикварных магазинах каминные часы с бронзой, с амурчиками или со львами, – продолжала с энтузиазмом мечтать Таня.

– И каминный экран с гобеленом, как в Екатерининском дворце, – подсказала Надя.

– Ты хотела бы жить в таком доме? – спросил Марат, и было видно: он сам хотел бы.

– Да, – ответила Надя. – Только это, наверное, невозможно.

– Не знаю, – вздохнул он, – если нам всем очень не повезет в жизни, то невозможно.

– Слушай, а ты можешь начертить проект такого дома? Или твой отец? – азартно спросила Таня.

– Папа, конечно, сможет. Он театральный художник, а это все равно что архитектор. И я могу попробовать.

– Лучше ты сама… Давайте начертим, – обратилась она к Марату и Наде, – и начнем осуществлять свою идею. Только про Дуську не забыть, чтобы у нее в детской шведская стенка была и не обыкновенное окно, а какое-нибудь необычное: не круглое, а фигурное. Построим такой замечательный дом, и будет это наше Нерастанкино. А на фронтоне буквы из чего-нибудь выложим, чтоб издалека блестели.

– Из смальты буквы, – сказала Надя. – А на скрипучих лестницах рядом с большими перилами для взрослых – маленькие, детские. Я видела в кино: так делают в Японии.

– Милая моя, как хорошо это ты сказала – маленькие перила, – обняла жена Марата Надю. – В этом доме будет много маленьких детей.

Высокие деревья заснеженными макушками загораживали солнце, и в этой части парка было тихо и сумеречно, как вечером. Холодок начинал забираться под свитеры и куртки, пора было возвращаться. По другой лыжне они вышли из парка к беседке «Золотой сноп», миновали павильон «Миловида», руины средневековой башни, специально построенной здесь архитекторами в восемнадцатом веке, и снова оказались на том месте, где встретились. Все выглядели уставшими, умиротворенными. Солнце тоже казалось уставшим, оно бросало свои лучи вскользь по макушкам деревьев и уже не согревало, а только слепило глаза. Вечер был близко. Мокрые варежки на руках Нади сверху закалянели. Николай Николаевич был доволен прогулкой. Ему понравилась Таня, и он не так враждебно, как раньше, поглядывал на ее мужа.

– Интересно, – медленно проговорила Таня, – кто придумал этим павильонам и беседкам такие красивые названия? «Миловида»! «Золотой сноп»! Архитектор или придворные Екатерины?

– Архитектор, конечно, – сказал Марат. – Строительство начинал Баженов, а заканчивал Казаков. Он и названия дал.

– Нет, – возразила Надя. – Беседку и оба павильона построил не сам Матвей Федорович Казаков, а его ученик – Еготов.

– Ма-рат! – подтрунивающе протянула Таня. – А я-то думала, ты все у меня знаешь.

– Не забывай, голубушка, – отшутился он, – что мы идем с тобой рядом с президентом КЮДИ.

– Я просто здесь живу, – смутилась Надя.

– Нет, ты просто живешь в искусстве, куда нам с Таней нужно еще пропуск получить.

Николай Николаевич не вмешивался. Он улыбался, глядя сверху на замерзшие Царицынские пруды.

Постояв немного у павильона «Нерастанкино», они двинулись в сторону центральной усадьбы, молча работая палками. Все почувствовали холод наступившего вечера и хотели согреться. Оперный дом, Кавалерийский корпус с вензелем Екатерины на фронтоне, дворцовые постройки – все без крыш, просматриваемые насквозь, с наметенными внутри сугробами, были печально красивы своим нежилым видом.

– Неужели эти дворцы никогда не будут достроены и никогда здесь никто не будет жить? – не выдержала Таня.

– И не надо, – сказал Рощин. – Их нельзя достраивать. Пропадет аромат истории и красота камней, красота архитектурных линий. Это же удивительное само по себе место. Мы любуемся архитектурой без крыши, архитектурой в чистом виде. Это удивительное заповедное место. Пожалуйста, не надо его достраивать.

– Действительно, прекрасная готика! – поддержал его Марат.

Николай Николаевич с хитрецой посмотрел на дочь. Он хотел, чтобы Надя поправила вожатого, объяснила ему, что такую архитектуру называли готикой в восемнадцатом веке в отличие от новой архитектуры, а теперь это псевдоготика. Но она не стала поправлять Марата. Да это была и неважно – готика, псевдоготика. Сегодня это было неважно.