Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга
Шрифт:
В Верховом Совете России провожали первого заместителя спикера Сергея Филатова, уходившего в Кремль, к Ельцину — руководителем его администрации.
Руслан Хасбулатов пожал на прощание руку Филатову и подарил на память о совместной работе картину с видом Белого дома. А потом произнес краткую напутственную речь, в конце которой пожелал проельцински настроенному Филатову успешно трудиться на ниве «исправительной власти».
В зале раздался довольный хохот.
В нашумевшем интервью отставного вице-премьера Михаила Полторанина итальянской газете «Унита» в адрес президента
На ближайшей же пресс-конференции дотошные газетчики спросили Вольского, как он относится к столь нелестной оценке своей персоны из уст недавнего вице-премьера России. И услышали:
— Кроме мыльных существуют еще и желчные пузыри. А также мочевые.
— Егор Тимурович, — обратились к экс-премьеру России журналисты Александр Гамов и Ирина Руденко, — как вы относитесь к тому, что вас называют Мальчиш-Плохиш?
— Я к этому отношусь спокойно.
— Как это?
— Я был готов ко всему с самого начала, с того момента, когда я взялся работать в правительстве. Но самое тяжелое время не то, когда на тебя льют помои. Самый тяжелый период— первые недели: когда уже есть ощущение, что ты за все отвечаешь, а еще не успел хоть что-то существенное сделать.
— Но ведь существует мнение, что вы разрушили то, во что верили ваши деды?
— Деды верили в коммунистическую идею, которая была восхитительно прекрасна и которой восхищались и увлекались сотни тысяч в высшей степени порядочных людей, но это было тогда, когда еще не была проверена практикой, жизнью. Страна заплатила за то, чтобы показать миру, что эта прекрасная идея нереализуема. Заплатила очень дорого — миллионами жизней. И сегодня я воюю за то, чтобы с минимально возможными издержками мы скорее избавились от миража этого великого эксперимента. Согласитесь, это разные вещи: верить в идею вчера, когда она не опробована, и цепляться за нее сегодня, когда знаем, чем она оборачивается на практике.
На расширенном заседании правительства Виктор Черномырдин заявил о неких «умельцах», которые «из завлабов рвутся в президенты».
Корреспонденты поинтересовались у Сергея Шахрая, не его ли имел в виду премьер.
— Я горжусь тем, что работал заведующим лабораторией МГУ, где прошел хорошую научную и практическую школу, — сказал Шахрай. — Однако и у меня после выступления премьера сложилось аналогичное мнение. На мое заявление о готовности уйти в отставку, которое я подал в ходе заседания, Черномырдин письменно ответил, что он «даже не знал», что я был завлабом. Таким образом, ко мне эта реплика не имеет никакого отношения.
А к кому имеет? К Гайдару?
Май 1994 года. «Круглый стол» в редакции «Вечерней Москвы». Выступает председатель Совета Федерации Владимир Шумейко:
— Вот говорят: демократы, коммунисты... Ну нет в России ни одного демократа и нет ни одного коммуниста. Это все условные наименования.
— Очень странно слышать это из ваших уст, — произносит кто-то.
— Я всегда об этом говорил, все пять лет. Есть люди с демократической формой мышления, есть люди с желанием построить демократию, но это долгий и нудный процесс, занимающий десятилетия,
иногда столетия. В Европе этот процесс занял двести лет. И коммунистов у нас нет, потому что нет ни одного человека, который верит, что можно построить бесклассовое общество, где труд станет потребностью, где все равны и т.д. Это все библейские понятия — справедливость, правда. Никакой справедливости нет и никогда не будет.Кремль. Середина октября 1995 года. Кабинет руководителя президентской администрации Сергея Филатова.
Журналист Александр Хинштейн.Сергей Александрович, сейчас я работаю над темой контроля спецслужб, и в первую очередь Службы безопасности президента, над властными структурами. Могли бы вы мне в этом помочь?
Филатов.Вы правильно сделали, что пришли... А здесь говорить не боитесь? (Показывает глазами на потолок.)
Хинштейн.Я лицо неофициальное. Скорее, это вам надо опасаться.
Филатов.Я ничего уже не боюсь... Но стоило вам только, войти в Кремль, как кому надо стало же известно: Хинштейн пошел к Филатову. Вы думаете, зачем журналистов начали водить под охраной? (Примерно год назад по распоряжению шефа Главного управления охраны Барсукова представителей СМИ стали от входа до кабинета сопровождать охранники, не давая зайти ни к кому, кроме как к заказавшему пропуск.) Чтобы знать, с кем они общаются... Тему вы подняли очень злободневную, важную. Я давно думал начать в открытую об этом говорить, но... Сам-то я готов в бой хоть сейчас, надо понять лишь, как это отразится на президенте. Я очень люблю Бориса Николаевича и не хочу доставлять ему неприятностей...
Понимаете, Александр Евсеевич, хочу работать, и, главное, могу! А не дают!!! Постоянные интриги, борьба под ковром. Отбирают людей, профессионалов, неугодных им. Бьюсь за каждого, но все равно отбирают. Увольняют тех, кто действительно болеет за Россию... Если человек не разделяет их точку зрения, близок с другими людьми— с «Мост-Банком», скажем, — все. Он обречен. Чуть что не так — достают досье...
— То есть на каждого сотрудника заведено «дело»?
— Я не могу это утверждать, но думаю, что так... Постоянно прослушивают. Я пытался пригласить специалистов, чтобы они проверили кабинет, меня отправили... в Службу безопасности президента!
Ноябрь 1995 года. Совет Федерации рассматривает проект очередного закона. Председательствует Владимир Шумейко.
Депутат Лодкин. Владимир Филиппович, вы, конечно, хитрый политик...
Шумейко.О-о-о...
Л о д к и н. И порой ваша хитрость переходит в коварство.
Шумейко.Нет-нет.
Лодкин.Я понимаю ваш тактический...
Ш у м е й к о. Я бы сказал по-другому: вы умный, но ваш ум иногда переходит...
Лодкин.В коварство.
Шумейко.Я бы согласился — в изощренность.
В 1996 году президент Ингушетии Руслан Аушев рассказал корреспонденту «Известий» Елизавете Домнышевой, как началась война в Чечне два года назад:
— Поздно вечером 28 ноября 1994 года меня пригласил к себе в Белый дом Виктор Степанович Черномырдин и сказал, что есть идея обратиться к президенту с просьбой о наведении в Чечне конституционного порядка. Он протянул мне бумагу. Когда я прочел текст, а он был небольшим, мне все стало ясно...