Мальчишка с бастиона
Шрифт:
На ходу укладывая чертёж, подошёл Дельсаль с Кондратом Субботой.
– Это весьма интересно, - говорил офицер, - я непременно доложу об этом.
Пожав Субботе руку, сапёрный офицер пошёл в сторону Язоновского редута.
Колька с интересом смотрел на высокого, худощавого Кондрата. Ему очень хотелось заговорить с матросом, разузнать, что там такое он придумал. Но зычный голос унтер-офицера Белого остановил его.
– Будет лясы точить, за работу!
К батарее, скрипя и повизгивая, подъехала арба, гружённая пятьюметровыми плетнями, так называемыми фашинами. Ими укреплялись земляные валы. Арбу сразу же разгрузили. Возница поманил Кольку пальцем:
–
– А как же!
– Не врёшь?
– У бати спросите. Вон он, на бруствере.
– Хошь за фашинами съездить? А я тут подсоблю. Поди попросись.
– Пусть прокатится!
– закричал отец сверху, услыхав их разговор, - передохнёт малость.
Возница подсадил Кольку на подводу. Мальчишка, схватив вожжи и боясь, что могут передумать, поспешно закричал:
– Но!
Лошади не шевельнулись.
– Но-о-о!!!
– ещё громче закричал Колька.
Животные переступили с ноги на ногу и… не двинулись с места. Вокруг засмеялись.
– Ну и возница!
– громче всех хохотала круглолицая матроска.
– Не смейтесь, - сказала женщина в чёрном платке, - он, может, этих лошадей не знает.
– Точно. Не знает, - пробасил возница, подходя к Кольке.
– Это работящие кони, братец. С ними по доброму нужно говорить. Ты отпусти вожжи, они сами и потянут.
Обескураженный Колька ослабил поводья, и арба медленно покатилась под гору.
Лошади привычно повернули влево от Екатерининской улицы и пошли по неглубокому оврагу. В конце Кривого переулка, ожидая очереди, уже стояло несколько телег.
Колька пристроился к ним.
В глубине большого захламлённого двора десятка два женщин плели из прутьев туры и фашины для бастионов. В центре, в огромном котле кипела вода. Колька спрыгнул с подводы и подошёл к котлу. Там распаривали пучки хвороста. Из них скручивали жгуты, скреплявшие плетни - фашины. Женщины ловко выхватывали из кипятка прутья, сплетали их по три и быстро пронизывали этим жгутом лежавшие на земле хворостины и колья.
– Гляди, кони-то без Федота пришли, - сказала одна из женщин, обращаясь к соседке.
– Они при мне, - пробурчал Колька и отошёл к лошадям.
Женщина посмотрела ему вслед и, вздохнув, покачала головой.
– Мой Петруха, верно, тож по баксионам валандается… Гнать некому.
– И не надобно, - вступил в разговор одноногий отставной солдат (он заведывал работами).
– Ты вот по доброй воле вязать пришла, а малята - они тож нужду разумеют. Этот вот, - отставной указал на Кольку, - Федота высвободил, глядишь, лишние руки баксиону. Я тебе, Михайловна, так скажу, - продолжал солдат, - россиянин сызмальства за Отечество живот покласть готов - это в кровушку нашу вошло. Хранцуз - он на язык спорый: думал, ударит своими мортирами - конец Севастополю! Ан нет! Даже на штурм не пошёл - убоялся.
– Народу побил тьму, - вступила в разговор ещё одна женщина.
– На Северную по сей день везут и везут кормильцев…
– Да-a, - протянул солдат, и его старческие глаза повлажнели.
– Пуля - дура, а ведь бонба ещё глупее: самого адмирала Владимира Алексеевича не пощадила. Таких, как он, на мильен не сыщешь…
– Геройской отваги был енерал, - подтвердил один из ездовых.
– Был я на баксионе, так их высокопревосходительство так говорил: смотрите, молодцы, палите во вражину хорошенько. Отступления быть не может! А ежели я прикажу отступать, колй меня штыками, как последнюю штабную крысу, будто я вовсе не енерал, а писаришка. После этих слов дух взыграл в матросах да солдатах…
– Господи!
– вздохнула женщина и прижала руки к сердцу.
– Услыши молитвы наши за душу человека, которого все мы любим…
Колька уже давно подошёл поближе к говорящим и, не выдержав, вступил в разговор:
– «Лохматка» ему прямо в ногу ударила… Мы с Максимкой Рыбальченкой всё досконально видели.
Кто-то недоверчиво сказал:
– Где уж там видели!
– Да мы на Малахов ядра носили как раз, - обидчиво бросил Колька.
Женщины с интересом посмотрели на мальчишку. А тот, по-взрослому заложив руки в карманы, повернулся и умышленно медленно пошёл к уже нагруженной арбе. Он взобрался на туры, легко тряхнул поводьями и, искоса поглядывая на женщин, проронил со значением:
– Точно, рана была смертельная.
Арба медленно выехала со двора. В конце Кривого переулка на дорогу вышла маленькая девочка и подняла руку.
– Тпру, - Колька подтянул поводья, - чего ещё там?!
– Мне на баксион к мамане, - тоненьким голоском пропела она, - возьми с собой.
– На какой ещё баксион?..
– высокомерно проговорил Колька.
– На четвёртый, - не замечая тона, доверчиво ответила девочка.
– На четвёртый?
– переспросил Колька.
– Да, да, - торопливо заговорила та, - маманя помогает на батарее, а мне велела к полудню водицы прихватить.
– Ладно, влезай, - смягчился мальчуган.
Она уселась рядом, и арба покатила дальше. Некоторое время молчали, затем Колька, не вытерпев, заговорил:
– Что, батеня на баксионе служит?
– Служил, - тихо ответила девочка, и в её голубых глазах появились слёзы, - третьего дня схоронили… Маманя теперь в горе навечном, - совсем по-взрослому сказала она.
У Кольки вдруг защекотало в горле, захотелось сказать что-нибудь ласковое.
– Ты кувшин давай мне, а то разольёшь, - проговорил мальчик. И они снова умолкли.
…На бастионе была короткая передышка. Уставшие от многочасовой работы люди лежали прямо на земле, кое-кто уже успел заснуть.
Колька разыскал возницу и негромко, чтобы не разбудить спящих, сказал:
– Приехал. Коней-то куда?
– Ладно, я сам. Ложись, пострелёнок, передохни, - ласково промолвил Федот и, приподнявшись, погладил ершистые Колькины волосы.
Увидев, где лежит отец, мальчик подошёл к нему и осторожно прилёг рядом. Но тот встрепенулся.
– А… Николка! На вот, подстели, - он вытянул из-под себя бушлат и протянул его Кольке.
– Поди умаялся?
– обнял Тимофей сына.
Мальчишка прильнул к потной отцовской груди и закрыл глаза.
– Хоть бы сегодня ещё повременил француз, - медленно проговорил бомбардир.
– Оно, конечно, - вторя ему, начал сын, - на баксионах нынче бабья много.
«Ишь, как заговорил!» - усмехнулся про себя Тимофей и ещё крепче прижал к себе Кольку. Он всё больше и больше удивлялся сыну: мальчишка вырастал, словно обгоняя время. Тимофей припомнил, как ещё летом, придя к Маланье, он застал Кольку плачущим навзрыд. Оказалось, что тётка сломала палку, служившую мальчонке «верховой лошадью». Это было всего лишь полгода назад. А вот теперь: «…бабья много!»… Отцовские пальцы осторожно заскользили по веснушчатому лицу, по коротким волосам и как-то непроизвольно затеребили хохолок.