Мальчишки из Васильков. Повести

Лена потянула Степку за руку. Он выдернул из расщелины нож и всплыл.

— Хватит, — сказала Лена. — Полная авоська.

Они вышли на берег, сняли маски и пошли по горячему песку, огибая озеро. Остановились у зеленой поляны, покрытой стелющейся мягкой травой.

— Обойдем ее, — сказала Лена.

Степка не спросил, почему надо обойти поляну стороной. Это и так было понятно. Едва они подошли к ней, как маленькие серые кулички заметались в воздухе, подняв невообразимый писк. Поляна была их домом.

— Я хочу осмотреть поляну, — надумал вдруг Степка.

— Нельзя.

— А я хочу, — заупрямился Степка.

— Ну хорошо, — согласилась Лена: ей и самой хотелось побродить по мягкому травяному покрову. — Только пойдешь за мной. Шаг в шаг, и ни одного в сторону. Договорились?

Маски, нож и авоську с мидиями они оставили на берегу и поднялись на поляну.

Зеленый с голубоватым отливом покров пружинил под ногами. Примятая трава источала приятный запах и тепло. Хотелось лечь и поваляться по ней — такой она была мягкой. Попадались песчаные прогалинки, кусты тонких безлистых стеблей с фиолетовыми колосками, покрытые белым мохом глиняные кочки. Но настоящее диво было в другом. Гнезда. Лена обнаруживала их то справа, то слева, то прямо перед собой. Сама удивлялась. И Степка смотрел на них как заколдованный.

— Это маленький куличок, — объясняла Лена, присев у гнезда с тремя яичками в зеленую крапинку. — А это — шилоклювик. — В свитом из травинок гнезде лежало два яичка в коричневую крапинку. Одно яйцо было надтреснуто. Лена поднесла его к уху и улыбнулась.

— Что? — нетерпеливо спросил Степка.

— Пищит и дышит, — ответила Лена. — Не раздави, — и передала яйцо Степке.

Он приложил его к самому уху. Яйцо было легким, теплым и шершавым. Степка почувствовал подушечками пальцев, как в яйце что-то бьется, будто в нем стучало маленькое сердце — так это, наверное, и было! — и услышал тихое попискивание и едва уловимый шорох.

— Хватит, — сказала Лена и отняла у Степки яйцо. — Еще раздавишь...

Потом они увидали двух птенцов маленького куличка. Серый пушок на них еще не просох. Они сидели на яичной скорлупе, и головки их болтались на тонких и голых шейках.

— Боже мой, — сказала Лена, — какие крохотульки!

И тогда один из птенцов поднялся, уперся грудкой в кромку гнезда, засучил ножками и вывалился из него. Тут же поднялся и, проваливаясь в траве, стал удирать.

— Куда же ты? — поймав птенца, пожурила его Лена и посадила в гнездо. — Не смей! Мы уходим.

А метрах в десяти бегала куличиха, припадала к земле, распластав крылья, падала без сил и, казалось, говорила: ловите меня, ловите! Оборачиваясь и, увидев, что никто ее не преследует, вновь подкрадывалась как можно ближе и бросалась с криком прочь — старалась увести людей от своего потомства.

— Мы уходим, уходим, — сказала ей Лена.

Они отошли на песчаную прогалину и легли.

— Сейчас она успокоится, — сказала Степке Лена.

Куличиха, пригнув голову, подбежала к гнезду, притихла. А в небе уже разразился неистовый галдеж. Больше всех старались чайки, хотя чаечьих гнезд на поляне и в помине не было. Красноклювые гуртовики стремительно бросались вниз, пронзительно верещали и рвали крыльями воздух над самыми головами непрошеных гостей.

— Надо удирать, — сказала Лена.

***

На коленях у Кузьмы Петровича лежала раскрытая книга.

— Ну, что там происходит? — спросила Лена.

— Эдмон явился к Кадрусу с бриллиантовым перстнем, — ответил отец. — Начинается месть... — он захлопнул книгу и положил ее на лавку. — А вы, я визу, отлично поработали. С богатым уловом! Жарить?

— Жарить, — ответила Лена.

***

Огонь развели меж двух камней, положили сверху кусок жести, высыпали на нее часть мидий. Дым от горячих щепок и сухого тростника смешался с паром. Красные щупальца огня заползали на жаровню, оставляя на ее краях черные следы. Горка мидий зашевелилась, послышалось шипение и тонкое посвистывание.

— Коля Иванович называл те камни подводными подсолнухами, — сказала Лена и посмотрела на Степку. — Похоже?

— Похоже, — кивнул головой Степка. Мидии действительно напоминали семечки подсолнуха, только были крупнее их раз в сто, а то и в двести. Кузьма Петрович помешивал их палочкой. Накаляясь, они раскрывали свои створки — черные снаружи и блестящие, как голубой перламутр, внутри, и тогда между ними обнажался оранжевый комочек. Прокаленные мидии Кузьма Петрович сталкивал с жаровни в алюминиевую миску. Они падали со звоном, раскалывались. От них поднимался тонкий грибной дух.

Покончив с мидиями, Кузьма Петрович установил под костром металлическую треногу с котелком на крючке, положил туда кусок масла и принялся мыть рис.

— А ты что все молчишь? — спросил он Степку. — Ты, брат, разговаривай. Вон Алешка Голованов — тот посмелее тебя. Ходил я с ним прошлой осенью на зайца... Анекдоты всякие знает, балагурит. Говорят, что ты стихи сочиняешь. Лена говорила. Не врет?

— Раньше сочинял, — ответил Степка. — Бросил.

— Что ж так?

— А! — Степка махнул рукой. — Ну их!

Кузьма Петрович сидел на корточках, сливал с риса воду, прижав к краю миски ладонь. Степка стоял рядом с кружкой в руке.

— Это ты про стихи так-то? — Кузьма Петрович посмотрел на Степку через плечо. — Зря.

— Без моих стихов обойдутся. Вон их сколько уже насочиняли.

— Ложку принеси, — попросил Степку Кузьма Петрович, — и захвати еще кружку воды.

Степка принес ложку и воду. Кузьма Петрович разровнял рис, долил в котелок воды, сказал, словно забыл о разговоре, который был минуту назад:

— Плов будет — пальчики оближешь. Вкуснее вкусного, как говорил... Коля Иванович, — крякнул, прикрыл котелок миской, встал. — Ты вот что, — положил он Степке на плечо тяжелую руку, — не брыкайся. Не люблю я этого. Лена брыкается, ты начинаешь брыкаться. Что за жизнь будет?

***

Кузьма Петрович отправлялся на лодке к Желтому мысу, врезавшемуся в залив на юго-востоке. Высокий глиняный берег мыса едва маячил над горизонтом. Даже глядя на него в бинокль, трудно было отделаться от мысли, что мыс движется, как большой желтый корабль. Он то дрожал в мареве, то разрывался на части, а то вдруг, словно на крутой волне, поднимался и несся над морем, легкий, полупрозрачный. За мысом была мелководная илистая бухта. В тихую погоду вода далеко отступала от крутых берегов, оставляя на отмелях гниющие водоросли, в которых кишмя кишела мелкая морская живность. На отмелях кормились многочисленные стаи куликов, а поодаль, на теплом мелководье, собирались с выводками утки.

— Показалось мне вчера, что стрелял там кто-то. Побуду дотемна и вернусь, — сказал Лене и Степке Кузьма Петрович, садясь на весла. — Живите мирно.

— Есть жить мирно, — ответила Лена и скосила глаза на Степку.

Они столкнули лодку в воду, помахали Кузьме Петровичу руками.

Степка и Лена еще долго стояли на берегу, глядя на удаляющуюся лодку.

— Скорее возвращайся! — крикнула Лена. — Слышишь?

— Не услышит, — сказал Степка.

— Как только стемнеет, разожжем здесь костер. Пойдем собирать плавник. Ты отправляйся туда, — показала рукой Лена, — а я пойду в другую сторону.