Мальчишник

Тропинин работал, писал Пушкина сам тоже в халате, с палитрой в руке, в очках, грузноватый, спокойный, в окружении весело перекликающихся птиц и пушистых гераней. Художник, остро чувствовавший Москву, и не просто Москву, а Москву-матушку.

С каждым посещением Тропинина Пушкин узнавал новое об этом скромном человеке, лишенном суеты как в жизни, так и в творчестве. Узнавал, как Тропинин писал атаманов казачьих войск — участников русско-турецкой войны. Как задумал портрет атамана Платова, и что вообще он пишет портреты воинов двенадцатого года, живущих в Москве. Некоторые из портретов, начатые или законченные, висели по стенам. И что собирается писать воинов всю жизнь. И как усвоил на всю жизнь и свое рабочее платье — халат.

Писал Василий Андреевич Пушкина в праздничные для Пушкина дни: поэт вернулся в Москву из ссылки в Михайловское. И Москва завертела, закружила. Он был «на розах», едва «поспевал жить». И на Ленивке приятно отдыхал от веселых молодых обедов, ужинов, встреч. Часто — «при толках виста и бостона». Его зазывали и в Немецкую слободу, и в Замоскворечье, и во всевозможные литературные салоны. Молодежь надеялась на него, что он «оживит русскую словесность», требовала этого: словесность «еще допускала в те годы движение мысли, обмен мнениями». Его называли «миллионом». Это один адъюнкт греческой словесности, подскочив к нему, воскликнул:

— Александр Сергеевич, Александр Сергеевич, я единица, а посмотрю на вас и покажусь себе миллионом. Вот вы кто!

Все захохотали и закричали:

— Миллион! Миллион!

Пушкин рассказал об этом Тропинину, и теперь смеялся Тропинин. А Пушкин сидел и наслаждался пением птиц, русско-московской беседой с Василием Андреевичем и памятью двенадцатого года.

В окна квартиры Тропинина — видна Москва в простоте и несановности. Рядом был Кремль-владыка, капитолий Москвы, древний дом царей.

«Древнее Московское царство, — сказал Белинский о Москве, — которое осталось верным своему стремлению к семейному удобству…»

Дальше начинаются правда и неправда вокруг тропининского портрета Пушкина. Начинаются его приключения.

Авдотья Петровна Елагина, племянница Жуковского, женщина одаренная, с тонким музыкальным и художественным вкусом, прекрасно рисовала и по просьбе Соболевского должна была создать небольшую копию — дорожный вариант. Иван Киреевский, сын Елагиной от первого брака, писал Соболевскому: «Матушка велела тебе сказать, что Пушкина получишь скоро, ибо он почти сух». И Соболевский, уезжая в 1828-м в «чужие край», увез с собой уменьшенную копию тропининского портрета, «сделанную нарочно на сей предмет Авдотьей Петровною», для того «чтобы иметь возможность возить оную с собою за границей». Эта небольшая дорожная копия хранится теперь в музее Пушкина на Кропоткинской улице в Москве.

А дальше? Дальше… Сергей Александрович Соболевский, перед отъездом, самое дорогое, что у него было — портрет Пушкина и уникальную библиотеку, оставил на сохранение Авдотье Петровне Елагиной и ее сыновьям Ивану и Петру Киреевским.

Через пять лет, по возвращении Соболевского, выяснилось, как вспоминает он сам: «В великолепной рамке был уже не подлинный портрет, а скверная копия с оного, которую я и бросил в окно…» В окно елагинского дома у Красных ворот, в тупичке за церковью Трех святителей.

«Скверная копия» не исчезла, не пропала. Ее подобрали, и она вновь очутилась у Елагиных.

Как же произошла подмена? У Ивана Киреевского многие брали портрет для копирования. Может быть, кто-то и возвратил только копию.

А подлинный портрет кисти Тропинина? Каким-то неизвестным путем, спустя многие годы, попал к «…меняле Волкову, имевшему тогда свой магазин на Волконке, как раз против того места, где начинается Ленивка, — в трех шагах от квартиры Тропинина».

А дальше? Дальше…

Заходит в магазин Волкова директор Московского архива Министерства иностранных дел, архиограф князь Михаил Андреевич Оболенский и видит портрет.

— Что это? Никак Пушкин?

Волков рассказал историю портрета.

— Да чем же вы докажете, что это Тропинин? Что писано с самого Пушкина?

— Это подтвердит без сомнения сам Тропинин, живущий отсюда в двух шагах.

Пошли к Тропинину.

Художник подтвердил: работа его, — и сказал:

— Судите, что взглянуло на меня этими глазами… Какие минуты я провел, рассматривая черты, мною же самим когда-то положенные!

Князь просил подновить портрет.

— Нет!.. Это писано здесь с самого Пушкина… И молодою рукою. Я могу только почистить.

Так и сделали. Василий Андреевич портрет почистил и заново покрыл лаком. Портрет был приобретен князем за сто с чем-то рублей.

Волконка… Волхонка… Дом № 10, где был когда-то магазин менялы-антиквара Гаврилы Волкова. В здании теперь ремонтная мастерская электроприборов. Приемная участкового инспектора милиции. Где-то в одном из этих помещений и висел портрет Пушкина. Сюда и вошел архиограф Оболенский и здесь и произнес полную удивления фразу: «Что это? Никак Пушкин?» А напротив, на углу, где отходит от Волхонки Ленивка, стоит дом № 3. На нем теперь мемориальная доска: «В этом доме жил в 1824—1856 годах известный русский художник Василий Андреевич Тропинин». Квартира на втором этаже. И что интересно — и сейчас в одном из окон висит клетка с птицами. И дом № 3 действительно в двух-трех шагах от меняльной лавки Гаврилы Волкова — только улицу перейти. Василий Андреевич жил и не подозревал, что рядом с ним жил портрет его работы, жил его Пушкин. На которого посмотришь и покажешься себе миллионом!

Дальше?.. Дальше приключения все с тем же портретом не окончились. Как мы уже знаем — подлинный, удостоверенный самим Тропининым портрет с 1850 года находился у князя Оболенского. Князь портрет Соболевскому не вернул, хотя «деликатность и требовала этого». И портрет в 1868 году был впервые выставлен для широкого обозрения публики. Но вдруг в 1899 году на Пушкинскую юбилейную выставку внучкой Елагиной, Марией Васильевной Беэр, была представлена та самая «копия с оного» (некогда выброшенная Соболевским в окно), как якобы подлинный портрет Пушкина. М. В. Беэр настаивала на авторстве Тропинина, тем более что на обороте портрета имелась надпись: «Портрет Пушкина 1828 г. раб. Тропинина; снят им с портрета Пушкина его же работы по просьбе Соболевского».

Исследования этого загадочного портрета уже в наши дни показали, что это не кисть Тропинина, а работа неизвестного художника. Кто сделал надпись? Тоже — неизвестно. Сейчас портрет-копия находится в музее Пушкинского Дома, в Ленинграде. Мы с Викой видели его.

А где тропининский портрет Пушкина сейчас? Где он, овеянный ленивым дымком из длинной ленивой трубки, пением птиц и зеленью мохнатых гераней? Где он, овеянный неспешащими беседами поэта с художником, овеянный Москвой-матушкой? Он во Всесоюзном музее А. С. Пушкина, в бывшем Царском Селе, там, где Лицей, где Белая дача, где Пушкин был, пожалуй, счастлив более всего.

Таким образом, к нам из далеких времен дошли три портрета Пушкина, где он сидит по-домашнему, по-московски в халате — подлинный тропининский; копия с оного, или, как теперь пока что принято его называть, подделка, и небольшая елагинская копия — на манер фотографии в дорогу. Имеется и еще одна известная работа, выполненная Елагиной, — силуэт Пушкина в ее альбоме.

Недавно и совершенно неожиданно мы, как говорится, из первых рук, в случайном разговоре узнаем, что Авдотья Петровна нарисовала Пушкина с натуры еще и в альбом Жуковскому и что альбом с рисунком даже сохранился до наших дней: он сейчас в Москве, у потомков Елагиных. Рассказал об этом Андрей Леонович Попов, отдаленный родственник Елагиной. Он видел альбом.