Маленькие огоньки

— Она красивая, но это не то, зачем я тебя сюда привёл.

— Она такая… элегантная. Такая потерянная. Не просто красивая… а из ряда тех, что заставляют тебя хотеть плакать.

Я улыбнулся, наблюдая, как Кэтрин с трепетом рассматривает картину.

— Это моя мать.

— Твоя мать? Она сногсшибательна.

— Тётя Ли нарисовала это.

— Вау, — сказала Кэтрин, а потом увидела на тарелки, расписанные в схожем стиле. Пейзажи и люди, все выглядело так, будто в любую минуту ветер заколышет траву, или тёмные волосы развеются напротив богатой бронзовой кожи. — И все это?

Я кивнул.

Телевизор с плоским экраном, висевший высоко на стене, был включен, и ведущий рассказывал новости пустой комнате, пока мы в нее не зашли.

— Ли на работе? — спросила Кэтрин.

— Она оставляет телевизор включенным, когда уходит. Она говорит, это заставляет болгаров думать, что дома кто-то есть.

— Каких болгаров? — спросила она.

Я пожал плечами.

— Я не знаю. Любых болгаров, полагаю.

Мы прошли мимо телевизора в тускло освещенный холл к коричневой двери с медной ручкой. Я открыл ее; струя воздуха с еле заметным запахом плесени сдула челку с глаз Кэтрин.

— Что там внизу? — спросила она, вглядываясь в темноту.

— Моя комната.

Послышался повторяющийся стук на крыше, я обернулся, чтобы посмотреть в передние окна, и увидел, как льдинки размером в горошину ударялись об влажную траву. Чем дольше, тем крупнее они становились. Белый шарик, размером с половину монеты, соприкоснулся с тротуаром и разбился на несколько частей. Так же быстро, как град выпадал, он таял и исчезал, как если бы я его выдумал.

Она снова обратила свое внимание на темноту, и выглядела чересчур нервозной.

— Ты там спишь?

— В основном. Хочешь посмотреть?

Она сглотнула:

— Ты первый.

Я усмехнулся:

— Трусиха.

Я сбежал вниз по ступенькам и исчез в темноте, дойдя до того места, в котором, я точно знал, надо мной висела голая лампа.

— Эллиот? — позвала Кэтрин, лишь наполовину спустившись по лестнице. Ее тонкий нервный голос, зовущий меня по имени, заставил что-то внутри меня щелкнуть. Я лишь хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности рядом со мной.

— Подожди, я включу свет.

После щелчка и тихого звона, лампа, свисающая с потолка, осветила всё вокруг.

Кэтрин медленно спустилась с последних ступеней. Она посмотрела вниз на огромный мохнатый зеленый ковер, расположенный на середине бетонного пола.

— Он стремный, но это лучше, чем ступать на холодный пол, вставая утром, — сказал я.

Она посмотрела кругом на двухместное кресло, телевизор, подключенный к приставке, стол с компьютером и на кушетку, на которой я спал.

— Где твоя кровать? — спросила она.

Я указал на кушетку.

— На ней вполне можно лежать.

— Она не выглядит… достаточно длинной.

— Так и есть, — просто сказал я, вытаскивая камеру из сумки и доставая изнутри карту памяти. Я подошел к столу, который однажды увидела стоящим на дороге тетя Ли, и сел за стул, который специально купил мне дядя Джон, после чего вставил маленький квадратик в моей руке в отверстие в компьютере.

— Эллиот?

— Мне просто нужно их просмотреть, — я кликнул мышкой несколько раз, когда слабый пронзительный вой пронесся над нами. Я замер.

— Это?…

— Это сирена, предупреждающая о торнадо? — спросил я, вскочив и, взяв ее за руку, побежав наверх. Звук шел из телевизора; метеоролог стоял перед картой, освещенной красными и зелеными цветами. Предупреждение о сильной грозе распространялось на всю страну, и она вот-вот должна была дойти до нас.

— Эллиот, — сказала Кэтрин, сжимая мою руку, — мне лучше пойти домой до того, как всё станет хуже.

Небо становилось темнее с каждой минутой.

— Не думаю, что это хорошая идея. Тебе стоит переждать её здесь.

Маленькая карта Оклахомы, разделенная на округи, располагалась в правом верхнем углу плоского экрана, освещенная, как новогодняя елка. Названия городов отображались внизу.

Метеоролог начал указывать на нашу страну, говоря такие вещи, как предупреждение о наводнении и применение срочных мер безопасности.

Мы уставились в окно, наблюдая, как непобедимая сила обдувала деревья и уносила листья. Молния сверкнула, отбрасывая наши тени на стену между двумя мягкими коричневыми кожаными креслами. Гром сотряс небо над Ок Криком, и снова пошел град. Дождь барабанил по крыше, нарастая так быстро, что вода перетекала через водостоки, расплескиваясь на землю. Улицы превратились в мелководные реки, наполненные чем-то, что походило больше на шоколадное молоко, чем на дождевую воду, и вскоре переполненные водой водостоки начали булькать и извергать её обратно на улицу.

Метеоролог просил зрителей не садиться за руль из-за проливных дождей. Сквозь окна мы услышали вой ветра, и стекло загремело.

— Мой папа где-то там. Возможно, за рулем. Могу я отдолжить твой телефон? — спросила она.

Я вручил ей свой телефон, разблокированный и готовый к набору номера. Она нахмурилась, когда включилась голосовая почта её отца.

— Пап? Это Кэтрин. Я звоню с телефона Эллиота. Я в его доме и в безопасности. Позвони мне, когда получишь это сообщение, чтобы я знала, что ты в порядке. Номер Эллиота… — она посмотрела на меня и я продиктовал ей цифры. — Три-шесть- три-пять-один-восемь-пять. Позвони мне, хорошо? Я волнуюсь. Люблю тебя.

Она вернула мне сотовый, и я засунул его в карман.

— С ним все будет в порядке, — сказал я, прижимая ее к себе.

Руки Кэтрин сжали мою футболку, и она прижала щеку к моему плечу. Она заставила меня почувствовать себя супергероем.

Она посмотрела вверх на меня, и мой взгляд упал на её губы. Нижняя была полнее верхней, и на полсекунды я представил, каково было бы поцеловать ее, прежде, чем наклонился.

Кэтрин закрыла глаза, и я закрыл тоже, но до того, как мои губы успели бы коснуться ее, она прошептала:

— Эллиот?

— Да? — спросил я, не сдвигаясь ни на сантиметр.

Несмотря на то, что мои веки были закрыты, я мог видеть, как молния осветила весь дом и гром немедленно последовал за ней. Кэтрин обернула свои руки вокруг меня, крепко обнимая.

Я держал ее до тех пор, пока она не расслабилась, отпустив меня с тихим смехом. Ее щеки покраснели.

— Извини.

— За что?

— За то… что тебе приходится быть здесь со мной.

Я улыбнулся:

— Где еще мне быть?