Маленькие огоньки

Я поперхнулась застоявшимся, влажным воздухом и решила открыть окно. Лето было ужасающе жарким даже для Оклахомы, да и осень не сулила особого облегчения. Тем не менее, мамочке не нравилось включать кондиционер за исключением случаев, когда мы ждали посетителей.

Но мы ждали. Мы вечно ждали посетителей.

В холле наверху раздались чьи-то быстрые шаги. Хрустальные подвески на люстре забренчали, и я улыбнулась. Поппи вернулась.

Я оставила свой рюкзак у двери и взобралась по деревянной лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Поппи была в конце коридора, стояла возле окна и глядела на задний двор.

— Хочешь поиграть на улице? — спросила я, протягивая руку, чтобы погладить её по голове.

Она помотала головой, не обернувшись.

— Не-а.

— Плохой день? — спросила я.

— Папочка не разрешил мне выходить на улицу, пока не вернётся, — захныкала она. — Его уже давно нету.

— Ты обедала? — спросила я, протягивая ей руку. Она помотала головой. — Бьюсь об заклад, твой отец разрешит тебе выйти со мной на улицу, если сначала съешь сэндвич. Арахисовое масло и джем?

Поппи улыбнулась. Она была мне почти как младшая сестра. Я присматривала за ней с той первой ночи, что она появилась у нас. Они с ее отцом были нашими первыми постояльцами после смерти папы.

Поппи неуклюже спустилась по лестнице, а затем принялась наблюдать за тем, как я роюсь в шкафчиках в поисках хлеба, ножа, джема и арахисового масла. Уголки её перепачканного рта изогнулись в улыбке, пока она следила за тем, как я толстым слоем размазываю ингредиенты и добавляю банан для пущей верности.

Мамочка вечно подкладывала мне что-нибудь полезное, когда я была в том же возрасте, что и Поппи, и вот, за пять месяцев до моего восемнадцатого дня рождения, я сама стала взрослой. Так было с тех пор, как папа умер. Мамочка ни разу не поблагодарила меня и ни разу не заметила, что я ради нас делала — не то чтобы я от неё этого ждала. Наша жизнь теперь заключалась в том, чтобы пережить день. Всё прочее было для меня непосильным, я не могла позволить себе роскошь всё бросить. Хоть кто-то из нас должен был держаться, иначе всё рухнет.

— Ты завтракала? — спросила я, пытаясь понять, когда она заселилась.

Она кивнула, засовывая сэндвич в рот. Круглый след от виноградного желе вокруг её рта добавился к грязным и липким следам, уже имевшимся на её личике.

Я сходила за своим рюкзаком и отнесла его к краю нашего длинного прямоугольного стола в гостиной, рядом с тем местом, где сидела Поппи. Пока она поедала сэндвич и вытирала липкий подбородок тыльной стороной ладони, я разделалась с геометрией. Поппи была счастливой, но одинокой, как и я. Мамочке не нравилось, что я привожу друзей домой, за исключением случайных визитов Тесс, которая в основном болтала про свой дом дальше по улице. Она обучалась на дому и была немного странной, зато с ней можно было поговорить, и ей не было дела до того, что происходит в «Джунипер». Не то чтобы у меня было время на что-то подобное. Мы не могли позволить посторонним увидеть, что творится внутри этих стен.

Снаружи раздались басы, и я отодвинула занавеску, чтобы выглянуть из окна. Жемчужно-белый мини-купер Пресли с откидным верхом был переполнен клонами, которые теперь, как и я, тоже были выпускниками. Верх был сложен, клоны смеялись и качали головами под музыку, когда Пресли сбросила скорость на перекрёстке перед нашим домом. Два года назад меня бы накрыло завистью и печалью, но теперь я ощущала лишь дискомфорт и апатию. Та часть меня, что мечтала о машине, свиданиях и новых шмотках, умерла вместе с отцом. Было слишком больно желать то, что я не могла иметь, так что я это прекратила.

Мамочке и мне нужно было оплачивать счета, а значит — хранить секреты тех людей, что разгуливали по нашим коридорам. Узнай наши соседи правду, они бы не захотели, чтобы мы тут жили. Так что мы оставались лояльными к нашим клиентам и хранили их секреты. Я была готова пожертвовать дружбой с теми немногими друзьями, что у меня были, лишь бы мы оставались счастливыми и одинокими, но вместе.

Как только я открыла заднюю дверь, Поппи сбежала вниз по деревянной лестнице во двор, распластав свои ладошки по земле и сделав кривое «колесо». Она захихикала, прикрыв рот рукой и садясь на выжженный желтый газон. У меня пересохло во рту от звука хрустящей у нас под ногами травы. Это лето было одним из самых жарких на моей памяти. Даже сейчас, в конце сентября, деревья стояли засохшими, а землю покрывала жухлая трава, пыль и жуки. Дождь был чем-то вроде счастливых воспоминаний, которыми делились старики.

— Папочка скоро вернётся, — сказала Поппи с ноткой ностальгии в голосе.

— Знаю.

— Расскажи мне ещё раз. Историю про то, как ты родилась. Историю твоего имени.

Я улыбнулась, садясь на ступеньки.

— Ещё раз?

— Ещё раз, — сказала Поппи, рассеянно выдергивая высушенные стебельки травы из земли.

— Мамочка всю жизнь мечтала быть принцессой, — с благоговением начала я. Тем же тоном отец пересказывал мне эту историю, когда укладывал меня спать. Каждый вечер до самого последнего своего дня он рассказывал мне «Историю Кэтрин». — Когда мамочке было десять лет, она начала мечтать о пышных платьях, мраморных полах и золотых чайных чашечках. Она так отчаянно об этом мечтала, что поверила, что однажды её мечта сбудется. И когда она влюбилась в отца, она не сомневалась, что он тайный принц.

Поппи приподняла брови и плечики, увлекшись моими словами, но затем она нахмурилась:

— Но он им не был.

Я помотала головой.

— Не был. Но она любила его даже больше, чем свою мечту.

— Так что они поженились и завели ребёнка.

Я кивнула:

— Она хотела быть королевой, а даровать имя, в своём роде титул, другому человеку было ближе всего к этой мечте. «Кэтрин» звучало для неё как «принцесса».

— Кэтрин Элизабет Калхун, — произнесла Поппи, гордо выпрямив спину.

— Царственно звучит, правда?

Поппи наморщила мордашку:

— Что значит «царственно»?

— Извините, — раздался глубокий голос из дальнего угла двора.

Поппи встала, глядя на незваного гостя.

Я встала рядом с ней, рукой прикрыв глаза от солнца. Поначалу я смогла различить лишь его силуэт, но затем я разглядела его лицо. Я не узнала бы его, если бы не ремешок с висящей на шее камерой.

Эллиот стал выше, его телосложение стало мощнее благодаря мышцам. Его чётко очерченная челюсть придавала ему более мужественный вид, чем у того мальчишки, что я помнила. Волосы его отросли, ниспадая ниже лопаток. Он оперся локтями на наш облезлый забор из штакетника, с улыбкой, полной надежд.

Я обернулась через плечо на Поппи:

— Иди внутрь, — сказала я. Она послушалась, тихо вернувшись в дом. Я посмотрела на Эллиота и повернулась назад.

— Кэтрин, подожди, — взмолился он.

— Я ждала, — огрызнулась я.

Он засунул руки в карманы своих карго шорт ^[1]  цвета хаки, от чего у меня заныло сердце. Он так изменился с нашей последней встречи и, в то же время, был всё тем же. Он был совсем не похож на того долговязого нескладного подростка двухлетней давности. Брекеты исчезли, открыв идеальную, оттенённую кожей, улыбку этих лживых губ.

1

Карго шорты — шорты до колена с большим количеством карманов

Выражение его лица померкло, а блеск в глазах пропал. Адамово яблоко Эллиота дернулось, когда он сглотнул.

— Я… эмм… Я…

Лжец.

Камера качнулась на толстом чёрном ремешке, висящем на его шее, когда он засуетился. Он нервничал, виноватый и прекрасный.

Он снова попробовал заговорить:

— Я…

— Тебе тут не рады, — сказала я, медленно поднимаясь по ступенькам.

— Я только что переехал, — крикнул он мне вдогонку. — К своей тёте. Пока мои родители заканчивают свой развод. Отец съехался со своей подружкой, а мать большую часть дня торчит в постели. — Он поднял кулак и ткнул большим пальцем за спину. — Я живу дальше по улице. Помнишь, где дом моей тёти?