Маленькие Смерти
Шрифт:
— Но как об этом догадались Мильтон и Доминик?
— Мильтон слышал все мысли Грэйди, но кроме того и мысли всех убитых им. Думаю, он проделал неплохую умственную работу, чтобы вычленить нужное. Мои комплименты.
— А Доминик?
— Не знаю, Франциск. Спроси у него сам.
Мы оба молчим. Зоуи поворачивается ко мне, но ее длинный шрам вовсе не вызывает у меня страха и отвращения. Я улыбаюсь ей, и она улыбается мне, как самая красивая девочка может улыбаться самому счастливому мальчику.
— Забавно, до чего ты похож на Грэйди внешне.
— У меня
— Нет, но однажды Грэйди был человеком.
Она вдруг подается ко мне, и мне кажется, будто сейчас она меня поцелует. Но Зоуи только хлопает меня по плечу, говорит.
— Если что — заходи. Мы ведь семья.
Утром я просыпаюсь довольно поздно и с удивлением осознаю, что плечо не ноет. Наверное, начинает привыкать к неудачам с ним приключающимся. А может быть, обезболивающее еще действует.
Первым делом я захожу в комнату Мильтона. Он валяется на кровати в окружении пустых пачек из-под сигарет, шоколадок и орешков. Мильтон еще с ночи играет человека как минимум дважды смертельно больного.
— Твоя мать надела мне тарелку с хлопьями на голову полчаса назад, — говорит он.
— Спорим, ты был невыносим?
— Возможно.
Мильтон собирает автомат, части его валяются среди цветастых оберток, разорванных упаковок и прочего мусора.
— Вот ты свинья.
— Вот ты слюнявчик.
Я сажусь на край кровати и улыбаюсь ему.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ха! Хреново! Но банка «Доктора Пеппера», возможно, могла бы это исправить.
— Почему ты сам не можешь взять?
— Потому что мне хреново. И еще потому что на кухне твой отец и Морин ведут переговоры.
— Переговоры? — переспрашиваю я. — А Доминик там есть?
Мильтон делает круглые глаза и высовывает кончик языка.
— А вот сходи мне за газировкой и узнаешь.
— Как думаешь, дядя, что мне сказать Доминику? Он пытался меня убить, потом он меня спас, ну и вообще-то я очень странно к нему отношусь. Но он же мой троюродный брат. Что мне с ним делать? Он ведь мне не чужой человек.
Мильтон морщит нос, потом тянет:
— Вариантов два. Первый, его не рекомендую. Разберись во всем, вы же оба взрослые. Познакомься с ним поближе, постарайся найти контакт и тогда брат сможет привнести в твою жизнь что-то новое, светлое и радостное.
— Вообще-то здоровская мысль.
— Но я все-таки советую второй вариант. Всади ему пулю в затылок и покончи с этим.
— Что?!
— Я могу назвать парочку примеров из моей жизни, когда я пытался все разрулить, найти взаимопонимание. Быстрее и проще просто грохнуть человека, поверь мне.
Мильтон наставляет собранный автомат на меня, улыбается своей зубастой улыбкой.
— Знаешь, почему ты плохой психотерапевт?
— Потому что у меня нет банки «Доктора Пеппера».
— Ладно, сейчас я принесу.
На кухне папа и мама сидят с одной стороны стола, а Морриган и Морин с противоположной. Доминик стоит рядом с Морриган, в руках он вертит вилку. Вышел бы замечательный кадр из остросюжетного триллера, если бы не плита и холодильник на заднем плане.
Папа
говорит:— А теперь уезжай, Морин. Уезжай далеко-далеко и не возвращайся никогда-никогда, — папа показывает зубы в улыбке, и они на секунду кажутся мне острее, чем должны быть. Я вспоминаю Грэйди и все, что сказала Зоуи.
Потом папа замечает меня, взгляд у него меняется. Он поправляет очки, спрашивает:
— Мильтон и тебя старается поработить?
— Да. Я за газировкой.
Пройдя мимо стола, я ощущаю напряжение, как перед грозой, и поэтому на обратном пути тяну Доминика за рукав, увожу. Во-первых, мне хочется с ним поговорить. А во-вторых, нечего чокнутому киллеру делать на таких напряженных переговорах.
Мы выходим в сад. Я сажусь на крыльцо, и Доминик садится рядом. В руке он все еще сжимает вилку. Мы молчим.
— Ты уезжаешь? — спрашиваю я, наконец.
— Ну, — говорит Доминик. — Вроде как. Мама сказала, что пока что нам нет смысла драться.
— Потому что мы вместе спасали тебя и Мильтона?
— Нет, потому что нам нужны ваши секреты перед тем как вас уничтожить.
— Какой ты честный.
Доминик протягивает мне открытую ладонь.
— Дай «Доктора Пеппера».
Я вручаю ему банку, и Доминик пробивает крышку вилкой, поднимает банку высоко и подставляет язык трем крохотным струйкам газировки.
— Зачем ты пьешь так?
— Веселее.
Некоторое время Доминик увлечен газировкой, а я зацветшими яблонями.
— Как ты додумался воткнуть в меня нож?
— Тоже веселее.
Я фыркаю, а Доминик продолжает:
— Если в тебе скверна, выпусти ее. Я видел, что в тебе скверна, и я ее выпустил. Все.
— Спасибо.
— Тебе спасибо. Вкусная газировка.
— Я про то, что спас мне жизнь.
Доминик вдруг улыбается, и улыбка делает его лицо совсем детским, открытым.
— Как насчет того, чтобы созвониться? — предлагаю я.
— Можно. Ты хочешь со мной дружить?
— Еще не знаю.
Наверное, «дружить» просто не то слово для убийцы. Но у Доминика не было выбора.
— Ты спас мне жизнь.
— Я случайно.
Тогда я поднимаюсь, решив, что вряд ли Доминик очень настроен на задушевные разговоры. Но он вдруг хватает меня за руку, говорит:
— Братик.
— Брат, — говорю я.
— Посиди со мной.
И я снова сажусь рядом. Доминик не шевелится, как будто боится меня спугнуть, и я не шевелюсь, как будто боюсь спугнуть его. Мы оба молчим, но смотрим в одну сторону, на кусок неба, отгороженный яблоневыми кронами.
Сидим мы так долго, наверное, полчаса, а может и больше. Нам пока не о чем говорить, но я думаю, что это ненадолго.
Наконец, Доминик встает и молча уходит в дом, забрав свою газировку. Я смотрю на солнце и небо, улыбаюсь им оттого, что их вижу. Доминик не попрощался и попрощался одновременно.
Ко мне выходит папа. Он стоит, и я смотрю на него снизу вверх.
— Привет, милый, — говорит он. — Попрощался с братом?
— Да. Они уезжают?
— Именно. Я выдал им пару военных тайн, пусть пользуются ими.