Маленькие женщины

– Сколько нужно, чтобы отплатить за угощение и вос­становить твой кредит? – спросила Мег, вынимая свой кошелечек.

– Двадцати пяти центов хватит с избытком, ну и еще несколько центов сверх того, чтобы угостить тебя. Ты лю­бишь цукаты?

– Не очень, можешь взять мою долю себе. Вот день­ги. Постарайся растянуть, это не так уж много, ты сама знаешь.

– О, спасибо! Как, должно быть, приятно самой зара­батывать и всегда иметь карманные деньги! Теперь я устрою себе настоящий пир, а то я не пробовала ни одного цуката на этой неделе. Я была в таком неловком положении и не могла даже принять угощение, так как знала, что не смогу вернуть долг, и вся прямо-таки исстрадалась.

На следующий день Эми явилась в школу довольно поздно, но не смогла отказать себе в удовольствии проде­монстрировать одноклассницам, с простительной гордостью, сверток во влажной коричневой бумаге, прежде чем пре­проводить его в глубочайший тайник своей парты. В сле­дующие несколько минут слух о том, что в парте у Эми Марч лежат двадцать четыре восхитительных цуката (один она съела по дороге в школу) и что она собирается угощать, разнесся в ее «кругу», и внимание всех ее подружек было совершенно поглощено этим фактом. Кейти Браун сразу же пригласила ее к себе на следующую вечеринку; Мэри Кингсли настояла на том, чтобы одолжить Эми свои часы – поносить во время перемены; а Дженни Сноу, язвительная юная особа, бесчестно попрекавшая Эми во время ее бед­ственного бесцукатного состояния, быстро решила заклю­чить перемирие и предложила поделиться ответами к не­которым наводящим ужас арифметическим задачам. Но Эми не забыла колких замечаний мисс Сноу насчет «некоторых, чьи носы не слишком приплюснутые, чтобы не чувствовать запах чужих цукатов», и «тех задавак, которые не слишком горды, чтобы попрошайничать», а потому немедленно раз­рушила все надежды «этой Сноу» телеграммой следующего уничтожающего содержания: «Ни к чему делаться вдруг такой любезной, потому что ты ничего от меня не получишь».

В то утро некий высокий гость неожиданно посетил школу, и красивые карты, нарисованные Эми, удостоились его похвалы; эта почесть, оказанная врагу, влила яд в душу мисс Сноу, а сама мисс Марч сразу же приобрела повадки спесивого молодого павлина. Но увы, увы! Гордыня не доводит до добра, и мстительная мисс Сноу успешно взяла реванш! Как только высокий гость произнес обычные за­тасканные комплименты и откланялся, Дженни под пред­логом необходимости задать важный вопрос подошла к ми­стеру Дэвису и сообщила ему, что в парте у Эми Марч лежат лимонные цукаты.

Мистер Дэвис еще прежде объявил, что цукаты будут рассматриваться в школе как контрабандный товар, и тор­жественно пообещал публично наказать линейкой первого, кто осмелится нарушить этот закон. Сей стойкий человек после долгой и ожесточенной борьбы успешно провел в жизнь запрет на жевательную резинку, не раз разводил костер из конфискованных романов и газет, подавил дея­тельность частной почты, запретил корчить рожи, давать прозвища и рисовать карикатуры – словом, сделал все, что может сделать один человек, чтобы поддерживать по­рядок среди полусотни мятежных девиц. Мальчики – тяж­кое испытание для человеческого терпения, но иметь дело с девочками, видит Бог, несравненно мучительнее, особенно для нервных джентльменов с деспотическим характером и талантом к преподаванию не большим, чем у доктора Блимбера [11] . Мистер Дэвис обладал некоторыми познаниями в греческом, латыни, алгебре и всевозможных «логиях», так что его называли прекрасным учителем, а манеры, нравст­венный облик и подаваемый ученицам пример не рассмат­ривались при этом как сколько-нибудь важные.

11

Доктор Блимбер – владелец и директор школы ждя мальчиков, персонаж романа «Домби и сын» английского писателя Диккенса

Это был самый удобный момент для разоблачения Эми, и Дженни это знала. Мистер Дэвис явно выпил слишком крепкого кофе в то утро, ветер дул восточный, что всегда плохо отражалось на невралгиях учителя, а его ученицы не показали своих знаний с тем блеском, на какой, по его мнению, он вправе был рассчитывать, а потому, если упот­ребить выразительный, пусть и не слишком изысканный язык школьниц, «зол он был как черт», и, произнеся слово «цукаты», Дженни лишь поднесла огонь к пороху. Желтое лицо учителя запылало, он стукнул кулаком по столу с такой силой, что Дженни помчалась на свое место с не­обычайной скоростью.

– Юные леди, внимание! Прошу внимания!

После этого сурового воззвания жужжание в классе пре­кратилось, и пятьдесят пар голубых, черных, серых и карих глаз послушно остановились на его свирепой физиономии.

– Мисс Марч, подойдите сюда.

Эми поднялась со своего места, сохраняя внешнее спо­койствие, но тайный страх подействовал на нее угнетающе, ибо цукаты тяжким грузом лежали на ее совести.

– Захватите с собой цукаты, которые лежат у вас в парте! – Этот неожиданный приказ задержал ее, прежде чем она успела сделать первый шаг.

– Не бери все, – шепнула ей соседка по парте, юная особа, отличавшаяся завидным хладнокровием. – Эми поспешно вытряхнула из пакета полдюжины цука­тов, а остальное положила перед мистером Дэвисом, чув­ствуя, что любой, кто обладает человеческим сердцем, дол­жен смягчиться в ту же минуту, когда этот восхитительный аромат коснется его ноздрей. К несчастью, мистер Дэвис терпеть не мог этот запах, и чувство отвращения усилило его гнев.

– Это все?

– Не совсем, – с запинкой пробормотала Эми.

– Немедленно принесите остальное. Окинув свой «круг» взглядом, полным отчаяния, она повиновалась.

– Вы уверены, что там ничего не осталось?

– Я никогда не лгу, сэр.

– Хорошо, я вижу. Теперь берите эту гадость по две в каждую руку и бросайте в окно.

Последовал всеобщий вздох, вызвавший что-то вроде небольшого порыва ветра: исчезла последняя надежда, и угощение было отторгнуто от алчущих уст. Багровая от стыда и гнева, Эми шесть ужасных раз прошла туда и обратно, и каждый раз ей стоило огромных усилий выпу­стить из рук обреченные цукаты – о! какие пухлые и сочные! – и каждый раз доносившийся с улицы крик усиливал мучения девочек, ибо свидетельствовал, что уго­щение приводит в ликование ирландских ребятишек, кото­рые были их заклятыми врагами. Это… это было уже слиш­ком, все бросали негодующие или молящие взгляды на безжалостного мистера Дэвиса, а одна страстная любитель­ница цукатов даже разразилась слезами.

Когда Эми возвратилась из своего последнего похода к окну, мистер Дэвис издал зловещее «Гм!» и сказал самым внушительным тоном:

– Юные леди, вы помните, что я сказал неделю назад. Мне жаль, что так случилось, но я никому не позволяю нарушать установленные мною правила, и я всегда держу слово. Мисс Марч, протяните руку.

Эми вздрогнула и спрятала обе руки за спину, устремив на него умоляющий взгляд, говоривший больше, чем слова, которых она была не в силах произнести. Она была до некоторой степени любимицей «старого Дэвиса», как его называли, и лично я убеждена, что он нарушил бы свое слово, если бы одна неукротимая юная особа не выразила свое глубокое возмущение свистом. Этот свист, каким бы он ни был слабым, еще пуще раздражил вспыльчивого мистера Дэвиса и решил судьбу преступницы.

– Вашу руку, мисс Марч! – было единственным от­ветом на ее безмолвный призыв, и, слишком гордая, чтобы плакать или умолять, Эми сжала губы, с вызовом откинула назад голову и, не дрогнув, приняла несколько обжигающих ударов на свою маленькую ладонь. Ударов было не много, и были они не очень сильными, но для нее это уже не имело значения. Впервые в жизни ее ударили, и Эми считала этот позор ничуть не меньшим, чем если бы от его удара она свалилась с ног. – А теперь вы останетесь у доски и будете стоять здесь до перерыва, – сказал мистер Дэвис, решив довести дело до конца, раз уж начал.

Это было ужасно. Тяжело было бы даже просто отпра­виться на свое место и увидеть жалость на лицах подруг или удовлетворение в глазах немногочисленных врагов, но ока­заться после такого позора лицом к лицу со всей школой представлялось невыносимым, и на секунду у нее появилось чувство, что сейчас она упадет прямо там, где стоит, и зарыдает. Горькое чувство несправедливой обиды и мысль о Дженни Сноу помогли ей преодолеть себя, и, заняв позорное место, она устремила глаза на дымоход печи, поверх того, что теперь казалось морем лиц, и стояла там, такая неподвижная и бледная, что девочкам было очень трудно сосредоточиться на учебе, имея перед глазами эту трагическую фигуру.