Маленький Петров и капитан Колодкин

– Что вы все ну да ну, - с обидой сказал кок Серегин, - а я, между прочим, передаю в точности, что люди рассказывают... Под конец войны Графа этого все-таки хлопнули. Какой-то эсэс...

– Кто это тебе рассказывал?
– подозрительно спросил Литвинов.

– Гедейко, Гвидон Игоревич. Знаете?

– То-то я чувствую, его стиль, - сказал Литвинов и снова хмыкнул.

– Культурный человек, между прочим, - сказал кок Серегин, - а вы что, служили с ним?

– Нет, с ним я не служил. С Колодкиным я служил, - сказал Литвинов, в Рыбецке. Колодкин после войны где-то здесь в деревне учителем работал, а потом приехал в Рыбецк... Чудило этот Колодкин, - Литвинов оглядел всех, как бы приглашая в свидетели, - зову его к себе помощником - не хочет. Пионеров на шлюпках катает.

– Литвинов кивнул на Маленького, и, как тому показалось, с неприязнью.
– Клуб у него морской, понимаешь... Все надеется, в море его пустят, озеро ему, видите ли, не подходит.
– Литвинов помолчал.
– Не пустят его медики, я знаю. Раньше не пускали, а теперь и подавно...

Маленький сразу невзлюбил Литвинова. Все ему было в Литвинове неприятно: и голос ленивый, и белоснежный китель, и эта привычка - снимать фуражку и оглаживать волосы.

– А что у Колодкина в Рыбецке-то было?
– спросил кок Серегин.
– Я чего-то слыхал, да все краем, краем...

– Он комендантом порта служил, - сказал Литвинов, - там у него из конторы крупные деньги унесли. А наводчиком был свой, кассир из портовой бухгалтерии. Ломп, кажется, или Комп...

– Томп, - не выдержал Маленький Петров.
– Кривой Томп.

Все повернулись к нему.

– Ишь ты, - сказал Литвинов, - и верно, Томп... А ты откуда знаешь? И, не дождавшись ответа: - Этот Томп вместе с кассой ушел.

"И все не так, и все не так!
– торжествовал Маленький.
– А я вот знаю, как было..."

Литвинов помолчал. Вздохнул.

– Непонятный этот Колодкин. У него полная возможность была в море уйти, а он комендантом... И все из-за женщины...

– Из-за какой женщины?
– с интересом спросил Боря.

– Расскажите, - попросил Сева.

– Да была там одна, - сказал Литвинов, - Лионелла Ивановна звали, заведовала матросским клубом, художественному слову учила. Колодкин сделал ей предложение, просил замуж идти. А его брали тогда штурманом на один танкер. Она и говорит, Лионелла эта: "Я за вас пойду, но при условии, если вы будете на берегу. В противном случае семьи у нас не получится". Он приходит к ней на следующий день и говорит: "Согласен, остаюсь на берегу".

– Эх, зря!
– сказал Боря.

– Я бы ни за что, - сказал Сева.

– Устроился Колодкин комендантом в порт. Месяц служит, другой... А она все не выходит за него. Потом наконец назначили свадьбу. А тут, как нарочно, эта самая кража. Колодкина, конечно, уволили. Тогда Лионелла и говорит ему: "Знаете, Сергей Петрович, вы извините, я очень сожалею, но за это время я себя проверила и вижу, что любви у меня к вам нет, одна дружба. Я за вас пойти не смогу".

– Ну, змея!
– сказал кок.

– Не могу, говорит, за вас пойти, - вот так! Колодкин дверью хлопнул и ушел. Бросил все и уехал. В Усть-Верею...

Маленький слушал-слушал, падал в сон, опять слушал... Было в его голове уже смутно, туманно. Отчетливой оставалась только грусть, которой он никогда раньше не испытывал, потому что никогда не прикасался к жизни взрослого человека с такой неожиданной стороны. Капитан - приказ. Капитан - стена. Капитан - закон. А тут какой-то другой человек, которого можно обидеть, не взять куда-то, выгнать, оскорбить... Это тяжело понять, с этим невозможно согласиться. Маленький засыпал, и все враги капитана становились его врагами.

...Прямо перед ним, за столом, низко опустив голову, сидел Литвинов. Маленький глядел на него в упор и готовился сказать ему что-нибудь особенно обидное, когда тот подымет голову. "Лысый черт", - скажет он ему. "Плавучий буфет", - скажет он ему. Литвинов начал медленно подымать голову. Маленький похолодел: под белой фуражкой было не литвиновское лицо, а морда Григория Иваныча!.. Григорий Иваныч снял фуражку и литвиновским жестом огладил себе голову и рога. Когда он прикасался к рогам, что-то слабо потрескивало, кончики рогов искрились и пахло горелыми спичками.

– Все, - сказал Григорий Иваныч голосом Литвинова, - я тебя отседова не выпущу. Будешь здесь жить. И смотри не плачь, плакать у нас не положено.

А Маленький Петров так испугался этого Григория Иваныча, что стал плакать и просить, чтобы тот отпустил его. Григорий Иваныч молчал и все снимал и надевал фуражку, снимал и надевал...

– Как вам не стыдно!
– закричал тогда Маленький каким-то чужим, жалким, девчоночьим голосом.
– Вас капитан выпустил, а вы!..

– Ха-ха-ха! Капитан меня выпустил! Капитан подлизывается ко мне, задобрить хочет, вот и выпустил...

– Ваш отец партизанил, - завел Маленький снова противным девчоночьим голосом, - а вы... Вы нехороший! Вы просто бандит!

– Мой отец, - вздохнул Григорий Иваныч, - он редко бывал дома. Вечные командировки. Пожары, наводнения, землетрясения... И так далее.

Маленький хотел сказать, что это его отец поехал на пожары, что это он вечно в командировках, но вместо этого промямлил:

– Ваш отец... Его звали Граф... Он был честный, я знаю...

– Мой отец!
– Григорий Иваныч захохотал.
– Нет, вы послушайте! Мой отец - граф! Да жулик он - вот кто!

В ту же секунду Маленький почувствовал в руке тяжелую нарезную рукоятку пистолета. Он поднял пистолет и выстрелил прямо в приплюснутый мокрый нос Григория Иваныча.

...По воде побежали круги, словно камень кинули. Маленький наклонился и увидел, что морда Григория Иваныча расплывается, дробится на мелкие кусочки. Маленький наклонялся все ближе, ближе, ближе и видел, что это совсем не Григорий Иваныч смотрит на него из воды, а Кривой Томп.

Маленький подал ему руку. Тот вылез из воды и сразу, на глазах, высох...

– Вы напрасно стреляли в меня, - сказал Кривой Томп, - я выстрелов совершенно не боюсь. Давайте лучше договоримся по-хорошему. Мне все известно про этот ваш золотой горн. Я никому не скажу, не бойтесь. А вы подсыпьте капитану Колодкину в чай вот этот порошок, - и он протянул Маленькому пакетик.
– Совершенно безболезненно. Уснет как ребенок. И привет.

– Нет!
– закричал Маленький.
– Нет!

– Дурак! Я тебе пятьдесят спичечных этикеток дам, понял!
– сказал Кривой Томп голосом Чубчика.
– И чего ты его жалеешь? Он тебя домой отправил, а ты жалеешь...