Маленький стрелок из лука

– За вас!

Все шумно выпили. Даже Светлана пригубила. Валера пододвинул ей остатки рыбного ассорти, а Еве соорудил бутерброд с черной икрой. Кирилл с удивлением следил за приятелем, за последнее время тот еще ни разу не поднимал тост за женщину, а тут вот расчувствовался.

Видя, что сверх меры возбужденный Василий поглядывает в сторону официанта, а захмелевший Валера изощряется в пошлых комплиментах Еве, Кирилл предложил ей тихонько уйти из ресторана, мол, этому теперь не будет конца. Ева кивнула и немного погодя поднялась из-за стола и пошла к выходу. Вслед за ней поднялся и Кирилл. Прощаться он ни с кем не стал, зная, что Василий станет уговаривать его остаться.

В одной руке держа сигарету, а в другой рюмку водки, Василий разглагольствовал о роли директора картины в съемочной группе. Крупная голова его была немного откинута назад, чуть раздвоенная на конце борода завивалась крупными кольцами. Когда Кирилл встал из-за стола, приятель оборвал на полуслове монолог и поднял глаза на Кирилла.

– Скажи своей девчонке, - прогудел он, - если надумает, пусть приходит ко мне на студию. Что-то в ней есть такое... Я бы дал ей роль горничной.

Кирилл пожал руку другу, улыбнулся:

– Скажу.

– Я у вас ее отобью!
– обезоруживающе улыбнулся Валера.

– Я тогда застрелюсь, - улыбнулся в ответ Кирилл.

На Литейном было шумно, все вокруг блестело: и трамвайные рельсы, и стекла зданий, и провода. Моросил мелкий дождь, и одновременно из разорванной пелены облаков выглядывал край заходящего солнца. Люди в плащах, куртках, с раскрытыми зонтами текли по нешироким тротуарам. Над Литейным мостом курилась легкая дымка. Было тепло и немножко парило. Из водосточных труб под ноги прохожих с негромким звоном выплескивались тоненькие белые струи. Завывая сиреной с включенной мигалкой, в сторону Невского проехала ярко-красная пожарная машина.

Они свернули с Литейного на Пестеля. Прямо перед ними возвышалась белая с зеленым куполом церковь, огороженная толстыми цепями, прикованными к чугунным пушкам. Столетние липы окружили церковь. Лишь утихал шум машин, слышны были робкие птичьи трели. У входа толпились люди. Когда тяжелая высокая дверь отворялась, пропуская в храм верующих, видны были тоненькие горящие свечи на высоких бронзовых подставках.

– У меня есть один знакомый, Женя, - сказала Ева.
– Он в духовной семинарии учится. Иногда придет ко мне, сядет напротив и молчит, а глаза у него умные. Я спрашиваю: веришь в бога? Он улыбается и молчит.

– Чего же он у тебя... высиживает?
– поинтересовался Кирилл.

– Я его не спрашиваю. Он мне не мешает. Сидит и смотрит. Иногда, конечно, мы разговариваем...

– О боге?

– Об этом он не любит говорить... Что мы знаем о боге? Что его нет? А они там изучают все до тонкостей, он с закрытыми глазами может прочесть любую главу из Священного писания. Неинтересно ему со мной говорить о вере, о боге... Так, болтаем о разных пустяках.

– Не предлагал тебе отец Евгений... матушкой стать?
– Кирилл задал этот вопрос с ехидцей, но, представив Еву попадьей, не выдержал и рассмеялся.

– Я думаю, он такую мысль давно вынашивает, - без улыбки ответила Ева.

– А твой отец? Как он смотрит на его посещения?

– Женя, пожалуй, единственный мой знакомый, которому отец доверяет, - сообщила она.

– Считает, что грешные мысли не посещают особ духовного звания?
– усмехнулся Кирилл.
–

– А у него нет грешных мыслей, - сказала Ева.
– Я же вижу, ему приятно просто смотреть на меня... Да, такие, как Женя, в наше время редкость.

– Много у тебя, оказывается, поклонников, - покачал головой Кирилл.
– Обычно в подобных случаях я уходил в сторону.

– Кто же тебе мешает?

– Я знаю и другое, ты никого не любишь.

Она бросила на него быстрый взгляд и надолго замолчала. Они вышли на улицу Восстания, миновали дом Кирилла и свернули на Греческий проспект. Здесь на площади, возле Концертного зала, ветер весело гонял по асфальту желтые листья. Они с сухим треском, будто кузнечики, невысоко взмывали в воздух, кружились вокруг залепленных афишами тумб, затем снова опускались на землю к широким стеклянным дверям, ударялись в окна, будто просились в зал. Листья ухитрялись даже прилепиться к скульптурной группе, стоявшей напротив дверей.

Этой осенью очень много было желтых листьев на городских улицах. В сильный ветер они большими разноцветными бабочками парили над головами прохожих, много их плыло по Неве в Финский залив. Трамваи и троллейбусы развозили листья на своих крышах из конца города в конец. Листья желтели на крышах зданий, на подоконниках, вместе с дождевой водой вылетали из раструбов водосточных труб.

И сколько бы дворники по утрам ни сгоняли опавшие листья в кучи, они не убывали. Ветер приносил их из городских парков и скверов, а может быть, они прилетали издалека. Оттуда, где нет зданий и людей, где живут одни деревья. Это они посылают горожанам из лесов свой осенний привет.

– Только когда листья начинают летать над городом, по-настоящему ощущаешь осень, - с легкой грустью произнесла Ева.

– Поедем завтра за город?
– неожиданно предложил Кирилл, не подумав даже про то, что завтра он должен статью заслать в набор.

– Завтра у меня первая лекция в этом семестре в университете, - сказала Ева.

У ее дома Кирилл вспомнил о просьбе Иванова и сказал, что если она надумает стать киноартисткой, то есть шанс отличиться: Василий даст небольшую роль.

– Он похож на Тургенева, - улыбнулась Ева.
– Большой, бородатый, грозный, а глаза синие, как у ребенка.

– А как Валера?
– спросил Кирилл.
– Он глаз с тебя не сводил.

– Если ты не притворяешься, а действительно ревнивый, то лучше сразу откажись от меня, - сказала она.

– А что, у меня будет повод для ревности?

– Ты его сам найдешь, - заметила она.
– Я никогда никого не обманываю и никогда никому ничего не обещаю. А многим это не нравится.

– Меня это устраивает.

– Поживем - увидим.
– Она как-то странно посмотрела на него.

– Так что передать Василию?
– спросил Кирилл.

– Если хочешь, передай ему привет, - улыбнулась девушка.
– И скажи, что он мне понравился.

– А ты злая, - сказал он.

– Ошибаешься, - возразила она.
– Это ты ревнивый... Вернее, собственник. Все вы, мужчины, собственники.

– И агрессивная, - продолжал он.
– Весь вечер меня шпыняешь.

И тут она огорошила его.

– Это, наверное, оттого, что меня с утра расстроила Мария, - с печальными нотками в голосе произнесла Ева.
– Она мне сообщила ужасную новость: вчера отравилась наша общая знакомая Лялька Вдовина...