Малиновский. Солдат Отчизны

— Так точно, товарищ командующий!

Малиновскому нравился общий настрой. Нет нытья и просьб: дайте то, прибавьте это. Вероятно, всё, что могли, уже успели получить у Захарова. Хотя Матвей Васильевич прижимист, а бывает и скуповат. Ничего, зато в решающий момент у него всегда есть резерв. А вообще-то сразу видно: поднаторели гвардейцы в предыдущих боях, уже совсем не те командиры, что были в сорок первом...

— Ну что ж, будем закругляться. Запомните: полная готовность — к двадцатому августа. Силушка у нас немалая, ворога по многим позициям превосходим, обязаны одолеть. — Малиновский вдруг поддался воспоминаниям. — Не забуду, как в этих же краях я войну встретил. Так в то время на всём фронте от Липканы до Унген почти на такой же протяжённости, как сейчас наш фронт, было всего три дивизии моего корпуса. Бойцы и командиры почти все необстрелянные, порох нюхали только на учениях. А кто и на учениях не успел понюхать. А нынче? Пятьдесят пять стрелковых дивизий, танковая армия, четыре танковых и механизированных корпуса, да ещё артиллерия, авиация, моряки... Кстати, как же это мы обошли моряков? А Горшков сидит себе да помалкивает. Задача у вас, Сергей Георгиевич, непростая. Вам предстоит высадить десанты в районе Аккермана и на западном побережье Чёрного моря. И не давать покоя противнику, нарушать морские коммуникации. А с выходом флотилии на Дунай содействовать сухопутным войскам в его форсировании.

— Задача ясна, товарищ командующий, — чётко отрапортовал Горшков.

В это время вошёл адъютант:

— Товарищ командующий, вас к аппарату ВЧ.

Малиновский поспешил в аппаратную. Звонил Сталин.

— Товарищ Малиновский, — неторопливо начал он, — мы тут, в Ставке, не забываем о вас. Мы хотели бы знать, какова у вас будет плотность артиллерии на километр фронта в предстоящей операции? Я имею в виду главное направление.

«Словно слышал мои разговор с Фоминым, — поразился Малиновский. — Ну, интуиция!»

— Товарищ Сталин, я могу сосредоточить на двадцати двух километрах фронта — на главном направлении прорыва — по двести двадцать орудий калибра не менее семидесяти шести миллиметров.

— А не кажется ли вам, товарищ Малиновский, что даже такая, на первый взгляд, высокая плотность артиллерии будет недостаточной для успешного решения задачи, которая поставлена перед вашим фронтом?

— Хотелось бы обеспечить большую плотность, товарищ Сталин, но у меня, к сожалению, артиллерийских резервов больше нет.

— В таком случае не следует ли сократить участок прорыва, скажем, до шестнадцати километров и таким образом добиться плотности двести сорок и больше орудий на километр? Это было бы более надёжной гарантией поражения противника, взлома его прочной обороны и, следовательно, развития успеха наступления в глубину и к переправам на реке Прут и в направлении Фокшан. И что особенно важно: такой мощный удар подействует отрезвляюще на правительство королевской Румынии и вынудит его выйти из войны. Как вы считаете, товарищ Малиновский?

— Полностью с вами согласен, товарищ Сталин.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо заметил Верховный. — Ставка рассчитывает, что вы успешно форсируете реку Прут. Эта река вам, кажется, хорошо знакома?

— Совершенно верно, товарищ Сталин. Именно с берегов Прута я и начал воевать.

— Главное, товарищ Малиновский, не начинать, а заканчивать войну. Осталось немного.

— Да, товарищ Сталин, как говорится, осталось начать да кончить, — вырвалось у Родиона Яковлевича.

Наступила продолжительная пауза, прежде чем Сталин заговорил снова:

— А я, товарищ Малиновский, считал, что вы принадлежите не к пессимистам, а к оптимистам.

— Я всегда был оптимистом, товарищ Сталин, — поспешно возразил Родион Яковлевич.

— Однако, когда вы оставляли противнику город Ростов, оптимизм ваш, видимо, куда-то испарился.

Малиновский поёжился: вот злопамятность. Так хорошо начавшийся разговор заканчивался до обидного плохо: неужели он, Малиновский, после Ростова не освободил ни одного города, неужели это не его войска первыми вышли на Государственную границу СССР? Сталин сейчас, видимо, ждал каких-то слов, может быть, оправданий, но Малиновский молчал.

— Ничего, товарищ Малиновский. — Родиону Яковлевичу показалось, что эти слова Сталин произнёс почти весело. — С кем не бывает? Даже Наполеон испытывал горечь поражений. Главное, чтобы у вас была полная уверенность в победе.

— Я уверен в победе, товарищ Сталин, — тихо и убеждённо произнёс Малиновский.

— Ну вот и прекрасно. Вера в победу — самое главное качество полководца.

«Вот кнут, а вот и пряник», — думал Малиновский, выходя из дома, чтобы немного освежиться.

На крыльце он остановился, поражённый. На него смотрел куст репейника, совсем такой, какой рос у входа в блиндаж два года назад в июле сорок второго. Родион Яковлевич улыбнулся: «Вот дьявол! Снова напоминает: выстоять и победить...»

— Товарищ боец, — обратился он к часовому, — передайте коменданту штаба, чтоб ни в коем случае не трогал этот репейник. Пусть растёт!

— Слушаюсь, товарищ командующий, — раздался сзади громкий, зычный голос.

Малиновский обернулся: перед ним стоял рослый, с лихими усами комендант штаба. Родион Яковлевич слегка смутился: на фронте гибнут сотни, тысячи людей, а он проявляет заботу о цветке.

— Это не простой цветок, — словно оправдываясь, сказал Малиновский. — Вы читали повесть Льва Толстого «Хаджи-Мурат»?

Комендант непонимающе молчал.

— Товарищ командующий, сдаётся мне, что мы... это... ну, в школе вроде проходили... — наконец растерянно промямлил он.

— Проходили... вроде... Толстого надо не проходить, а читать и перечитывать. Всю жизнь.

— Вот раздолбаем фрицев, товарищ командующий, тогда обязательно прочитаю! — уже бодро ответил комендант, радуясь, что командующий не стал «экзаменовать» его по какому-то «Хаджи-Мурату».

— Только чтобы без обмана, — шутливо пригрозил Малиновский. — Кончится война — лично проверю!..

25

Искусство полководца — сложнейшее из искусств, которое за свою многовековую историю человечество выработало для того, чтобы побеждать в войнах: захватнических и оборонительных, локальных и мировых.

Планы выдающихся операций созревают в головах полководцев то как мгновенное озарение, то как длительная, поистине каторжная работа ума сродни той, при которой из тонн руды отсеивается лишь песчинка золота. Но именно эта песчинка и есть то единственное, что полководец искал день за днём, кропотливо анализируя бессонными ночами сложившуюся на полях сражений обстановку, перебирая в уме различные варианты действий, подвергая сомнению одни и отдавая предпочтение другим.

Легко сказать: разработать план военной операции стратегического значения! Но какой должна быть у полководца голова, чтобы «родить» этот план, а потом реализовать его в ходе боевых действий!

Сколько факторов надо учесть: оценить свои силы и силы противника, попытаться разгадать его замыслы; зная излюбленные приёмы действий, определить моральный дух войск — как своих собственных, так и противника; сильные и слабые стороны военачальников — опять-таки и своих, и чужих. Надо досконально знать не только свои резервы, но и, по возможности, какими резервами обладает враг, оценить свой тыл и тыл противника. Необходимо организовать доставку вооружений, боеприпасов, продовольствия, обмундирования в нужное место и в нужные сроки. Всё это многообразие проблем следует постоянно держать в голове в условиях непрерывно меняющейся обстановки в полосе действий фронта, в условиях, когда противник тоже не дремлет, вырабатывает ответные действия. А погода, её капризные изменения, независимые от воли людей? А рельеф местности? Да мало ли что ещё.