Малиновский. Солдат Отчизны
Шрифт:
— И с некоторыми книгами вашими я знаком — «Берег левый, берег правый», например. Это же о форсировании Днепра. Вы участник этих событий?
— Так точно, товарищ маршал!
Семёну Михайловичу очень хотелось добавить, что хотя он и был корреспондентом газеты, но во время переправы через Днепр возглавил одну из групп разведчиков и, несмотря на ураганный обстрел противника, переправился на другой берег Днепра, за что и был представлен к званию Героя Советского Союза. Правда, затерялось это представление где-то в папках или сейфах кадровиков. Но он тут же одёрнул себя: в высшей степени нескромно будет сейчас говорить об этом!
— Да, фронтовые корреспонденты — это особый народ, — улыбнулся
Министр отошёл немного в сторону и устремил задумчивый взгляд на Эльбрус. И вдруг до Борзунова донеслись тихие слова:
Как-то раз перед толпою Соплеменных гор У Казбека с Шат-горою Был великий спор. — Берегись! — сказал Казбеку Седовласый Шат, Покорился человеку Ты не даром, брат!— Семён Михайлович, вам что-нибудь говорит это название — Шат-гора?
— Насколько я помню Лермонтова, товарищ маршал, Шат-гора — это и есть Эльбрус.
— Верно. Удивительное это стихотворение — «Спор»! Михаил Юрьевич в аллегорической форме выразил политическую сущность кавказской войны. И как прозорливо! Не зря Чехов диву давался, читая его! Не мог себе представить, как этот юноша, совсем ещё мальчик, поднимался до таких высот поэзии. Вот смотрим мы, обычные люди, на эти горы и говорим: красота какая, чудо какое! А Лермонтов силой своего гения увидел всё это будто с высоты орлиного полёта и предугадал будущую судьбу Кавказа. Ведь Шат-гора — это у него Кавказ, идущий с Россией, а Казбек — Кавказ, возлагающий свои надежды на мусульманский Восток. А что в итоге этого спора, этой борьбы? Сам же Лермонтов и ответил:
Грустным взором он окинул Племя гор своих, Шапку на брови надвинул — И навек затих.Это о Казбеке. Сто с лишним лет тому назад написано! — Малиновский на минуту умолк, а потом добавил: — Однако будем реалистами: спор этот не закончен. Ещё, может быть, придёт время и навеки затихший Казбек вновь даст о себе знать.
Так состоялось знакомство. Постепенно все опасения Борзунова окончательно развеялись.
Отныне они часто всей компанией — Родион Яковлевич, Раиса Яковлевна, Алексей Иванович, Михаил Иванович и «примкнувший» к ним Семён Михайлович ходили по заснеженным дорожкам или к месту дуэли, или в дом-музей поэта, или в другие лермонтовские места.
— «...Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал!» — как-то раз, глядя на барельеф Лермонтова, произнёс Малиновский так искренне и возмущённо, будто он сам и написал эти строки. — Какое роковое повторение событий, какой круговорот трагических обстоятельств! Лермонтов писал о Дантесе, а Мартынов как раз и оказался сколком с Дантеса. Ведь по условиям дуэли первый выстрел принадлежал Лермонтову, и он выстрелил в воздух! А Мартынов? Опять же как Дантес: «Пустое сердце бьётся ровно, в руке не дрогнул пистолет». Он же убил его почти в упор! Секунданты — князь Васильчиков и конногвардейский офицер Глебов — подтверждали, что было отмерено для барьера пять шагов, потом от барьера
по пяти шагов в сторону. Выходит, стрелялись на пятнадцати шагах!— Мартынова на Лермонтова Николай Первый науськал, — вступила в разговор Раиса Яковлевна. — Об этом мне доводилось читать ещё в Ленинграде. Науськал через шефа жандармов Бенкендорфа, а тот через своего полковника Кушинникова. Этот Кушинников сразу же помчался вслед за Лермонтовым в Пятигорск и плёл там интриги.
— Хорошо бы здесь в июле побывать, — задумчиво сказал Малиновский. — И именно в тот день, в день дуэли. Гроза тогда разразилась, молнии сверкали. И ливень — как плач по гению.
Как правило, душой компании был Алексей Иванович Леонов. Весельчак и острослов, он знал множество забавных анекдотов и баек и никому не позволял грустить. Правда, на месте дуэли он обычно сдерживал себя. Но сейчас, видя, что все стоят с печальными лицами, вдруг пропел:
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели, Как пир на празднике чужом.Стихи эти, казалось, не предназначались для того, чтобы развеивать грусть, но Алексей Иванович пропел их так лихо, что все засмеялись.
А Леонов продолжил:
Чего он хочет?.. Небо ясно, Под небом места много всем. Но непрестанно и напрасно Один враждует он — зачем?..Беззаботные дни отдыха шли быстро. Семён Михайлович так естественно вписался в команду маршала, что теперь уже с грустью считал оставшиеся до конца отпуска дни.
«Буду собирать материалы о Малиновском: вдруг когда-нибудь напишу о нём книгу», — решил Борзунов и стал делать записи.
В часы, свободные от лечебных процедур, частенько садились за шахматный столик. Родион Яковлевич неизменно выигрывал. Семён Михайлович стойко переносил свои поражения, а Раиса Яковлевна иногда «переманивала» его в бильярдную. Здесь Борзунов чувствовал себя поувереннее, и всё же Раиса Яковлевна частенько обыгрывала его.
— Да вы прямо-таки бильярдный снайпер, Раиса Яковлевна, — говаривал Семён Михайлович после очередного проигрыша.
— Небось поддаётесь? — подозрительно спрашивала она. — Ну, скажите честно, поддаётесь?
— Ни в коем случае! — уверял Борзунов. — Слово фронтовика!
— А хотите, я про вас новость расскажу? — как-то раз спросила Раиса Яковлевна.
— Конечно!
— Так вот. Вы теперь у нас не главный редактор и не полковник.
— Как это? — насторожился Семён Михайлович.
— А вот так. Отныне вы у нас маршал и министр обороны.
— Однако, вы, Раиса Яковлевна, шутница.
— Нисколько. Вчера Родион Яковлевич воду пить не ходил. А вы с нами были. Так мне потом рассказали, что кто-то из отдыхающих на вас показывал и говорил: «Смотрите, смотрите, вон министр обороны!»
— Неужели? — искренне изумился Борзунов. — Прямо не верится. Кто же не знает маршала Малиновского?
— Ну, вот нашёлся такой. Так это же незнание в вашу пользу, Семён Михайлович, — пошутила она. — А знаете, почему Родион Яковлевич иногда не ходит пить минералку? Только никому об этом не говорите, он не любит. Книгу пишет.
— Но это же замечательно! У Родиона Яковлевича такая потрясающая биография!
— Это так. Но когда же он, в конце концов, будет отдыхать?
Борзунов частенько заходил к Петрову: кто, как не он, близко знает маршала? Поделился своей задумкой с Михаилом Ивановичем.