Малиновский. Солдат Отчизны

— Товарищ Сталин, это было бы дезертирством с поля боя. Я не имею права бросать свой фронт на произвол судьбы.

— Чувство ответственности — хорошее чувство, — заговорил Сталин. — Покончить с собой и этим снять с себя ответственность за судьбу фронта — для этого не требуется большого ума, это удел малодушных.

— Товарищ Сталин, — не выдержал Малиновский, — я обязан доложить вам, что товарищ Ларин не был трусом. Он был храбрым, преданным...

— Преступное действие, которое совершил Ларин, характеризует его в другом свете, — перебил Сталин и, подойдя, посмотрел на Малиновского в упор. — О вашей дальнейшей судьбе вопрос будет решать Государственный Комитет Обороны. — Сталин дал понять, что разговор окончен.

Когда Малиновский вошёл в кабинет Сталина, тот не поздоровался с ним, не подал руки, не предложил сесть. Сейчас же Верховный молча подал ему руку, лишь обозначив пожатие своей ладонью. Но этого было достаточно, чтобы Родион Яковлевич слегка воспрянул духом: может, не разжалуют...

На следующий день Малиновскому было объявлено, что он освобождается от должности командующего Южным фронтом и назначается командующим 66-й армией, которая ведёт бои севернее Сталинграда.

5

В конце августа 1942 года Родион Малиновский, развернув только что доставленную самолётом газету «Правда», увидел, что целая полоса в ней занята публикацией пьесы Александра Корнейчука «Фронт». Сразу прочитать не удалось, да и настроение было в это время плохим: снова приходилось отступать. Подумал: больше нечего делать там, в Москве, как пьесы печатать. Кто их, кроме узкого круга любителей драматургии, прочтёт?

Малиновский отложил газету в сторону, до лучших времён.

Но «лучшие времена» наступили уже через три дня. Позвонивший Сталин после обычного разговора о положении на участке фронта вдруг спросил:

— Вы читаете «Правду», товарищ Малиновский?

— Конечно, товарищ Сталин. Это же центральный орган нашей партии.

— Напрасно удивляетесь моему вопросу, — мягко произнёс Верховный. — У нас есть военные, достигшие значительных высот в военной иерархии и даже возомнившие себя полководцами, которые, оказывается, газет, даже таких, как «Правда», в руки не берут. Говорят, что недосуг, воевать надо, а не газетки почитывать.

— Товарищ Сталин, не отношу себя к такого рода военным.

— Хочется верить вам, товарищ Малиновский. Сейчас «Правда» печатает пьесу известного советского драматурга Корнейчука «Фронт». Слышали о таком?

— Слышал, товарищ Сталин. Даже как-то до войны смотрел спектакль «Платон Кречет».

— Понимаю, что сейчас вам, как и всем нашим военачальникам, не до чтения пьес. И всё же постарайтесь найти время, ознакомиться. В центре «Фронта» — конфликт между устаревшими способами военных действий и истинным полководческим мастерством. Уверяю вас: извлечёте из пьесы определённую пользу. Прочитаете — обменяемся мнениями.

— Обязательно прочту, товарищ Сталин.

«Надо же, — удивился Малиновский, когда необычный разговор завершился. — Тут, как говорится, не до жиру, быть бы живу, а он требует читать пьесы. Видимо, за этим стоит не просто страсть к драматургии, а нечто большее».

Позже, когда Родион Яковлевич прочитал пьесу, он понял, почему Сталин велел обратить на неё внимание. Корнейчук ухватил самую суть противоречий между теми военачальниками, которые, оказавшись в водовороте новой войны, всё ещё продолжали жить и воевать точно так же, как жили и воевали в войну Гражданскую. А там нередко исход боя решали лихой кавалерийский налёт да парочка «Максимов». Тогда ещё не знали о танках и самолётах, а если кое-где их видали, скажем, под Каховкой — там на окопы наших бойцов ползли уродливые чудища, именуемые танками, присланными Антантой, — то были уверены, что это всего лишь случай, а не закономерность. Многие красные бойцы, прошедшие всю войну и победившие беляков, так и не видели ни танков, ни самолётов.

Теперь на полях невиданных доселе сражений разворачивались в боевом строю и шли в наступление армады танков — быстроходных, бронированных, оснащённых пушками и пулемётами. А в небе, порой затмевая солнце, проносились, неся смерть и разрушения, самолёты новейших конструкций. Каждый военачальник обязан был умело и мудро распорядиться всей этой сложной техникой и вооружением, не допуская шаблона, использовать свои собственные силы с тщательным учётом обстановки, намерений противника и многих других факторов. Многие же военачальники, преклоняясь перед опытом Гражданской войны, полагались главным образом на храбрость бойцов да на свою интуицию, основанную на русском «авось».

Родион Яковлевич не просто читал, он «вгрызался» в пьесу, стараясь понять, в чём драматург действительно прав, а в чём работает «на конъюнктуру», и убеждался, что многое было выхвачено автором из самой фронтовой жизни. Кроме того, Родион Яковлевич сразу же «раскусил», что пьеса написана не по творческому озарению автора, а являет собой социальный и, вероятнее всего, заказ самого Сталина. Иначе вряд ли бы Корнейчук осмелился столь нелицеприятно обнажать обычно тщательно скрываемые конфликты между военачальниками высшего звена.

Малиновский вспомнил, что ещё в начале сорок второго года Сталин, говоря о значении постоянно действующих факторов, наряду с прочностью тыла, моральным духом армии, количеством и качеством дивизий отметил и такой фактор, как организаторские способности начальствующего состава армии. Верховный потребовал, чтобы командиры всех родов войск научились полностью использовать против врага ту первоклассную военную технику, которую предоставляет Красной Армии тыл. Учиться вождению войск в новой обстановке войны, овладевать искусством побеждать врага по всем правилам советской военной науки — вот условие, которое теперь, когда Красная Армия имеет всё необходимое, чтобы разбить и изгнать гитлеровцев, является важнейшим условием победы.

Родион Яковлевич очень хорошо понимал, что косность и отсталость иных военачальников, не видящих разницы между Гражданской и Великой Отечественной войной, преграждают пути к победе.

В пьесе Корнейчука таким военачальником был командующий фронтом Иван Горлов. Не раз Малиновскому приходилось видеть таких горловых, а порой и разрабатывать вместе с ними планы операций, вступая при этом в жаркую полемику, чтобы отстоять своё мнение. Горловы исступлённо шли напролом, не считаясь с колоссальными и часто неоправданными людскими потерями, любили хвастаться тем, что «академиев не проходили», но зато прошли «огонь, воду и медные трубы», стояли барьером на пути образованных, инициативных и энергичных военных кадров. Удивляло лишь то, что драматург взял на себя смелость выставить горловых напоказ сейчас, в сорок втором трагичном году, когда слово «отступление» не сходит со страниц газет и всё больше людей отчаиваются и теряют веру в свою армию.

Прочитав пьесу, Малиновский пришёл к выводу, что она представляет собой острую сатиру, шарж. Образы были в чём-то плакатны, но сюжет придуман, что называется, «с пылу, с жару». Впрочем, именно такая агитка — простая, ясная, не уводящая читателей (и зрителей) в омут страстей шекспировского накала, и подходила наиболее к настоящему времени. Пусть в ней не было художественного совершенства, зато была та «правда-матка», которая могла помочь вывести горловых «на чистую воду», побудить к их осуждению и борьбе с ними, опираясь не столько на драматурга Корнейчука, сколько на самого генералиссимуса Сталина.