Маловероятно
Шрифт:
— Алло?
— Мисс Дженкинс?
— Кто это?
— Меня зовут Мал. Малаки. Я внук отца Доэрти.
Я жду, что она сделает вид, будто узнала меня. Знаю, что она знакома с моим дедом. Но вместо того, чтобы хоть как-то поздороваться, она просто молчит. Тишина как гвоздь, царапающий классную доску. Я заваливаю ее словами, лихорадочно пытаясь заполнить пустоту.
— Я звоню, потому что… ну, хотел узнать, как дела у Рори. Она приезжала к нам, и мы провели некоторое время вместе, и она была очень взволнована, и...
Недоумок, давай еще больше этих «и»
За такую речь мне надо надавать по башке. Какого хрена со мной творится? Но Дебби до сих пор ничего не говорит, и теперь я пытаюсь понять, какого хрена творится с ней. Я подсчитываю, сколько глупостей сейчас произношу, и в голову приходит мысль, что я прохожу собеседование.
— В общем, она дома? — прокашливаюсь я.
— Нет, — отрезает Дебби Дженкинс.
Снова тишина. Рори Дженкинс презирает свою мать, и теперь я понимаю почему.
— Пожалуйста, не могли бы вы дать ее номер?
— Малаки… — Она громко вздыхает. — Послушай, я знаю, что у тебя и моей дочери… кое-что было. У нас не такие холодные отношения, как она обычно преподносит людям. Рори неопытна, впечатлительна и безнадежно романтична. Уверена, вы оба решили, что все это выльется во что-то грандиозное, но, только между нами, давай признаем — у вас совсем нет будущего, согласен?
Я разрываюсь между тем, чтобы грубо послать ее и умолять о пощаде. Я бы не стал звонить, если бы думал, что у нас нет будущего.
Дебби продолжает:
— Она переехала. Она в колледже. Она встречается...
— Встречается? — рявкаю я.
— Угу. — На том конце провода Дебби щелкает зажигалкой. — Кстати, с очень приятным парнем. На самом деле она точно не будет возражать, если я отправлю тебе сделанные ею фото. Они где-то валяются в ее комнате. Она так и не забрала их с собой. Хочешь? Для сохранности?
Я чувствую, как в заднем кармане джинсов выжигает дыру салфетка с нашим договором. Я всюду таскаю ее с собой, словно ожидаю увидеть Рори в Толке или в Дублине и помахать салфеткой у нее перед носом.
Видишь? Помнишь? Нам суждено быть вместе.
Гордость убеждает сказать Дебби, что она может засунуть эти нежеланные фото туда, куда солнышко не заглядывает, но самолюбие — это роскошь, которую не могут себе позволить разбитые сердца.
— Пришлите, пожалуйста, — бормочу я.
Я начинаю диктовать ей мой адрес, но она говорит, что отправит их отцу Доэрти. Вообще-то так даже лучше, потому что мой дом самый дальний в деревне и почта часто теряется в пути.
— Как она поживает? — снова спрашиваю я до того, как Дебби решает повесить трубку.
Ничего не могу с собой поделать, хотя начинаю верить всем этим словам Кэтлин о мимолетном романе. А то, что Рори сама предложила отношения на расстоянии? Так она поддалась моменту. Яснее ясного, что волшебство для нее быстро развеялось.
— Я же сказала, Малаки. У нее все прекрасно.
— Могу я иногда звонить вам, чтобы справиться, что у нее все хорошо?
Вешай трубку, жалкий кусок дерьма.
— Сомневаюсь, что это хорошая идея, — оправдывается Дебби. —
Будет лучше, если Рори оставит Ирландию в прошлом.— Ладно.
— Пока.
***
Сегодня я получил обещанные Дебби Дженкинс фотографии. После нашего телефонного разговора я каждый божий день забегал к деду домой и выжидал. Фотографии прибыли через два месяца. Два месяца я был идиотом на воздержании и в прескверном настроении. Два месяца я нарушал каждое правило нашего дурацкого договора.
Я искал Рори в социальных сетях, но у нее не было там аккаунтов. Или они были, но не под ее настоящим именем.
Я подписался на новостную рассылку ее колледжа, потому что иногда там упоминались студенты, и радовался, видя ее имя. Она выиграла два конкурса фотографий и помогла снять короткометражный студенческий фильм.
Однако я оказался совершенно не готов, когда перевернул фотографии (кстати, отличного качества) и увидел сделанные ею подписи.
Первый снимок, где я пою на улице: «Он жуткий бабник и тако-о-ой пошляк».
Второй снимок, где я стою на пороге «Кабаньей головы» и позирую как Мэрилин Монро: «Он болтливый и иногда несет какую-то околесицу».
Третий снимок, где мы лежим в кровати — в моей кровати, — после того, как я подарил ей три сотни оргазмов и кусок своего сердца: «Он слишком старается в постели».
Самое ужасное, что вскоре после этого в «Кабаньей голове» я вытащил салфетку и сравнил ее почерк на договоре с надписями на обратной стороне фотографий. Шон, Дэниел и я пришли к общему мнению, что почерк одинаковый. Выходит, ее мать не могла его подделать.
Дэниел хлопает по столу.
— Ну, теперь можно смело сказать, что ты в силах спокойно жить дальше. Похоже, она первоклассная шлюшка.
— Дело в том, что это не так, — заплетающимся языком возражаю я.
Я поднимаю свою пятую… шестую пинту пива и опустошаю стакан. Кэтлин опять сидит напротив со своими подружками. Шон пялится на нее, чахнет… опять. Кэтлин делает то же самое по отношению ко мне. Вот бы они уже просто перепихнулись и оставили меня горевать в одиночестве.
— Она вовсе не шлюшка.
Но чем дальше, тем сильнее начинают меркнуть яркие воспоминания о том, что Рори не была шлюхой. Подписи на снимках красноречивее ее невинной улыбки.
— Позвоню-ка я ее маме, — провозглашаю я.
— Самая тупая идея за все время. — Присвистнув, Дэниел опускает два больших пальца вниз и бьет кулаком по столу. — А у тебя их и так было много.
— На грани самоубийства. — Шон наклоняет голову, оторвав взгляд от Кэт.
После разговора у дома моего деда Кэт частенько заскакивала ко мне домой. Всегда в откровенной одежке, которая странно на ней смотрелась, и всегда с тарелкой чего-нибудь вкусненького и с бутылкой вина или банками «Гиннесса». Я приглашал ее в дом и ел, пока она рассказывала истории о том, что происходит в ее жизни, а потом отправлял домой. На первый взгляд, она казалась довольной своим статусом подруги. Доминирующей подружки — в таких-то нарядах.