Маловероятно
Шрифт:
Дебби робко заходит. Не спросив, я наливаю ей чай, пока она взбирается на стул у барной стойки.
Я протягиваю ей чашку и жду, встав напротив. Она по-прежнему прячет подбородок в шее и всячески старается не встречаться со мной взглядом.
— Я не… — начинает Дебби и резко осекается. Снова открывает рот: — Дочь всегда была моим главным приоритетом. И есть. Ты должен это знать.
— Забавно, что она и моим приоритетом была, — совершенно спокойно отвечаю я.
— Не смей винить меня за то, что я не хотела, чтобы она повторяла мои ошибки, — говорит мать Рори в сторону своих бедер. — Ты знаешь, что произошло,
— Нет, но я виню вас за то, как легко и просто вы предположили, что я так же безнадежен, как и Глен.
Дебби наконец поднимает на меня взгляд, глаза у нее большие и зеленые как у Рори. Отличие в том, что еще они грустные, налиты кровью, а кожа вокруг подернута морщинами. Эти глаза видели то, что никогда бы видеть не хотели. В этом мы похожи.
— Ты был юнцом, пьяницей, певцом и бесстыдным бабником. — Она качает головой. — Слушай, я приехала сюда не ссориться. Спасибо за билет, но я хочу повидаться с дочерью и уехать. И я заберу ее с собой.
Я зеваю и, прикрыв рот ладошкой, демонстрирую обручальное кольцо.
— Еще чего.
Сразу хочу прояснить: это не то кольцо, которое я носил в браке с Кэт. Я не хотел сглазить союз с Рори кольцом, которое стало бы извечным напоминанием о величайшей трагедии в моей жизни.
Дебби таращит глаза и снова открывает рот, собираясь что-то сказать, когда из коридора раздается усталый голос:
— Мама? Что ты тут делаешь?
Рори со сна потирает глаза, и знаете что? Ее кольцо сверкает. Дебби смотрит на нас, разинув от удивления рот. Наверное, стоило предупредить до того, как купил ей билет. Упс.
Я встаю и стучу по столешнице.
— По-моему, вам есть что обсудить. Развлекайтесь, дамы.
Рори хватает меня за рукав, когда я иду к двери.
— Мал! Какого черта?
Мне нужно навестить Тэмсин и объяснить с привычной для меня утонченностью танка, что в нашей жизни появился еще один человек. Человек, которого я нежно люблю.
Я целую жену в шею.
— У Тэмсин всего две бабушки. Не думаешь, что она заслужила трех?
Вот и все, что мне понадобилось сказать, чтобы она растаяла и хитро улыбнулась.
— Ну ты и свинья, — шепчет Рори.
Я целую ее еще раз и, посмеиваясь, шагаю к двери.
— Тогда ты моя вонючка.
Рори
— Объяснись, — говорю я ей.
Я включаю чайник и стараюсь унять свое сердце. Меньше всего я хочу сейчас разговора с матерью, но его не избежать. С одной стороны, я благодарна и удивлена, что всю мою жизнь она разыгрывала спектакль и, чтобы защитить, кормила меня сладкой ложью. Это мило в дурацком и совершенно неадекватном смысле. С другой, мать разлучила нас с Малом на несколько лет. Если бы она просто передала его письма, наша жизнь сложилась бы совсем по-другому.
Но опять же — тогда на свет бы не появилась Тэмсин.
У Мала бы не было дочки.
Я так бы и не узнала, что Саммер — вероломная подруга, которая спала с моим парнем.
И мне бы не удалось поработать с Райнером и узнать, что на самом деле я человек искусства.
— Нет, Рори, это ты передо мной объяснись. Что за чепуха насчет брака? Ты едва знаешь этого мужчину! К тому же у тебя есть парень.
Мама
вскакивает, размахивает рукой, отчего ее браслеты стучат друг о друга, напоминая музыку ветра.Мысленно переношусь в свои юные годы и ловлю себя на том, что, сжав зубы, касаюсь кольца в носу.
— С Каллумом мы расстались.
— Что? Почему?
— Потому что я ему изменила. И прежде, чем ты что-то скажешь, вспомни, что и сама изменила своему парню с Гленом.
У мамы вытягивается лицо. Она поднимает палец, собираясь броситься на свою защиту, но я перебиваю ее:
— Кроме того, позже я узнала, что он первым мне изменил — и, между прочим, с Саммер. Хотя, если честно, я всегда подозревала. Каллум постоянно пытался меня изменить, незаметно, исподтишка обрезать мне крылья. Да и все-таки мы с Малом теперь женаты. А из-за того фарса, что устроил Райнер после смерти Эштона Ричардса, я не горю желанием возвращаться в этот пафосный и гламурный бизнес.
Я даже не подозревала, что это правда, пока не произнесла вслух. Но теперь все мне стало кристально ясно.
Мне нужно заняться другим делом.
Меня не вдохновляют люди вроде Райнера. Я — фотограф. Я делаю снимки. Мне и другим это доставляет радость. Я могу быть фотографом везде. Могу делать фотографии гораздо интереснее, чем снимки привередливых, оторванных от реальности поддельных поп-принцесс и эгоистичных рок-звезд, которым кажется, что из анального отверстия у них солнышко сияет.
Мал продал душу дьяволу и стал торговать песнями, потому что ему пришлось.
А я не обязана это делать.
Мне не нужно какое-то дорогостоящее лечение. Я полностью удовлетворена тем, что зарабатываю гроши.
— Рори! Господи боже! И какой реакции от меня ожидала? Ты даже не пригласила меня на свадьбу!
Мама хлопает себя по лбу.
— Мам, мы поженились один на один. Только мы и свидетели.
— Типа в Вегасе?
— Типа на Кипре.
Глаза у нее круглые и пугающе радиоактивно-зеленые.
— Но, Рори, а если он не тот самый?
— Он тот самый. — Я беру ее за руки и веду на задний двор. Хочу, чтобы она увидела, где мы влюбились. Лежа на зеленой траве под небом, залитым светом от тысячи звезд.
— Посмотри сюда, — я показываю на двор. — Восемь лет назад, почти девять, я сидела тут с Малом и знала, что ни один парень никогда не заставит мое сердце биться так быстро и сильно. И знаешь что? Так и вышло. Я понимаю твое беспокойство. Знаю, что Ирландия вызывает у тебя много горьких воспоминаний. Отец Доэрти все мне о них рассказал. Извини, мам, но я знала, что ты никогда не расскажешь, а мне нужно было узнать правду.
Она смотрит на меня, явно желая стереть слезы, и я обнимаю ее, продолжая говорить ей в волосы:
— Но у меня нет ребенка, о котором нужно заботиться, и я делаю это не из страха, отчаяния или потому что совесть подталкивает меня попробовать. Я остаюсь здесь по доброй воле. Потому что он делает мою реальность лучше грез. Потому что с горечью, но я отдаю себе отчет, что однажды мы умрем как Глен и Кэтлин. Мы созданы из пыли и пылью станем. Но пока я здесь, живу и дышу на этой планете, я хочу делать это рядом с человеком, который меня смешит. Который беззаветно любит. Который в надежде на новую встречу хранил изодранную испачканную салфетку, что на протяжении почти десяти лет была настоящей ложью.