Мама по принуждению

Закатив рукава, приступаю к уборке, протираю пыль влажной тряпкой и разбираю коробки со статуэтками, размещая те на стеллажи, которые поставили у стены. Занимаясь этим, думаю об Адаме. Мы вот уже две недели ночуем вместе. Лишь изредка мне приходится просыпаться и уходить к Родиону, чтобы покормить его, но все оставшееся время мы проводим в одной постели.

Постепенно мы узнаем друг о друге все, например, я узнала, что Адам очень нетерпелив. Это одна из отрицательных черт его характера. А еще есть нежелание прислушиваться к мнению, кардинально противоположному его собственному. Постепенно мы с этим боремся, но это оказывается куда сложнее, чем я себе представляла.

К счастью, есть и преимущества: нам нравятся почти одни и те же фильмы, музыкальные исполнители, актеры, мы можем часами обсуждать их игру или сюжет кино, которое смотрели. Я не помню такой эмоциональной привязанности ни к кому из мужского пола. С Андреем мы были кардинальными противоположностями: ему нравилось пиво и баня, а мне вино и бассейн, он любил комедии, я фантастику и детективы, ему категорически не нравилась современная музыка, а я слушала трек за треком.

Эти разбежности были у нас с самого начала, но я считала, что противоположности притягиваются и умело закрывала глаза. На всё. На его нежелание помогать на кухне, убирать в доме, на отсутствие хоть какой-то помощи во время беременности. Конечно, у Адама полный штат прислуги и мыть посуду ему попросту нет необходимости, но он не упускает момента поиграть с Родионом, забрать Машу и сына на улицу, предоставив меня самой себе и дав мне возможность принять ванну или просто поспать. Конечно, всегда есть Елена Эдуардовна, но ведь так приятно, когда время с детьми проводит еще и отец.

За последние недели я привязываюсь к нему еще сильнее. Жду его возвращения с работы, нашего ужина, который уже вошел в традицию, ночных разговоров и близости, от которой импульсы удовольствия распространяются по всему телу.

Я влюбилась.

Сейчас, будучи наедине с собой, я так отчетливо это понимаю.

Потребность видеть его рядом, желание угождать, понравится, удивить, необходимость чувствовать его любовь, прикосновения, ласки, поцелуи, все это говорит только об одном: я окончательно и бесповоротно влюблена в этого мужчину и у меня нет ни единого шанса отступить. А еще я жутко привыкла к его дочери, которую уже считаю своей. Даже в разговоре я говорю не Маша, а дочь, доченька или наша Машуня. Это подсознательно присутствует в моей голове, и я удивляюсь тому, как кардинально мало времени потребовалось на то, чтобы привыкнуть к другому человеку.

Уже вторые выходные мы проводим всей семьей. Родион слишком маленький, он этого еще не понимает, а вот для Маши такие вылазки: она, братик, мама и папа, кажутся настоящим счастьем. Мы ходим в торговый центр, по магазинам, в развлекательные комплексы, на детские площадки, а в один из дней, когда Родион остался дома, и мы ушли втроем, нам с малышкой даже удалось уговорить нашего непреклонного папу на два часа в игровой комнате с другими детьми.

Мы пошли в кино, а Маша осталась под присмотром няни и двух охранников. Без них Адам категорически отказался оставлять дочку. Было видно, что ему трудно и на экран он практически не смотрел, но в конце концов, все прошло гладко, Маше понравилось, Адам выдохнул, а я поняла, что все в нашей жизни наладится.

За мыслями сама не заметила, как дошла до четвертой коробки, но, открыв ее, решаю отложить на завтра и пойти принять душ, так как вскоре должен вернуться Адам, да и Роди проснется. Мой взгляд внезапно останавливается на до боли знакомой коробке. Я цепляюсь за нарисованную в шутку пентаграмму и две подписи. Наши с Алисой неумелые подписи, которые мы поставили на этой коробке, когда нам было по десять.

Дрожащими руками я достаю эту коробку, еще не веря в то, что это реальность. Я даже щипаю себя за руку, потому что я не могла найти ее после смерти сестры. Она хранила ее в их с Тимуром доме, но когда я пришла туда, этой коробки там не было. Я подумала, что она сгорела в автомобиле, что сестра зачем-то взяла ее с собой, но… она здесь.

Несколько раз я смаргиваю слезы и касаюсь поверхности знака, который мы нарисовали в шутку, пересмотрев сериал “Все женщины — ведьмы”. Я до сих пор помню, как будучи детьми, мы играли в героинь сериала, которым передался могучий дар от их предков.

Набрав в легкие побольше воздуха, я открываю коробку и тут же закрываю рот рукой, потому что там все наши вещи. Всё то, что мы складывали туда до совершеннолетия: наши неуклюжие рисунки, зуб Алисы, который я выбила ей по случайности в тринадцать, а еще целый жмут волос, который она отрезала в отместку. Я достаю оттуда подарки наших парней, валентинки, письма с признаниями в любви, подарки, которые мы дарили друг другу. Я не знаю, почему мы это хранили, видимо, это было важно для нас.

Я будто прикасаюсь к прошлому. К тому, что было так давно. На мгновения даже выбываю из реальности, забываю, где и я почему. Единственное, что меня интересует — содержимое коробки. На дне я нахожу фотографии. Алисы, мои, Тимура и одну нашу совместную. Всех троих. Это фото сделано за неделю до того, как они погибли. Мы все счастливые, довольные, Тимур обнимает Алису за живот, а я жмусь к сестре, и улыбаюсь в камеру.

— Ангелина? — голос Адама вырывает меня из воспоминаний. Он звучит прерывисто, как-то надрывно и глухо. Я перевожу на него взгляд и задаю один единственный вопрос:

— Какого черта у тебя делает эта коробка?

Глава 45

Адам

Адам даже не предполагал, что его тайна раскроется именно так. Случайно. Он вообще не думал, что Ангелина может узнать об этом невзначай. Он собирался рассказать ей.

Сам.

Правда, не успел.

Господи, да он вообще думал, что она сразу всё поймет. Услышит его голос, вдохнет его запах, прижмется к его телу, посмотрит в глаза и поймет, кто перед ней. Он почувствовал ее сразу. Может, потому что знал, кто перед ним, но больше потому, что и не забывал.

Их любовь была запретной, но такой желанной. Он хотел рассказать обо всем Алисе, поговорить с ней, он даже решился, а потом узнал, что она беременна. И не смог. Как бросить ту, которая ждет твоего ребенка? У него были принципы и отказаться от любви ему казалось легче.

Он ошибся.

Как и в том, что она узнает, кто перед ней, почувствует. Поймет.

Но она не поняла. И вначале вообще его боялась. Как можно было рассказать ей о том, что он выжил, что все это время просто не имел возможности быть рядом и рассказать. Он и сейчас не может. Никак. Имя Суворов Адам Всеволодович навсегда прилипло к нему.

О том, что в той аварии он выжил до сих пор никто не знает, кроме его сестры Вики. И Ангелины, которая сейчас смотрит на него ошарашенными и испуганными глазами. Снова этот страх в ее глазах, недоверие, растерянность, которые рвут ему душу. Он готовил себя к разговору. Мысленно прокручивал то, как он придет домой, сядет с ней у камина и попросит довериться ему, выслушать и не делать поспешных выводов.

Как поступить сейчас он не знал. Боялся, что Ангелина ему не поверит, даже слушать не захочет.

— Ангелина.

Адам сделал шаг, но тут же застыл. Остановился и убрал протянутую руку. Она посмотрела на него с такой болью, что она тут же кольнула его куда-то в сердце. Что бы он сейчас не сказал — она его не простит. А врать ей он больше не хотел. Собирался рассказать все до единой детали и знал, что она его возненавидит. За то, что все эти годы он не дал ей знать о том, что жив, что рассказал сестре, но не ей. Что скрывал Машу, которая была ее родной племянницей. Этого она ему ни за что не простит.