Мама поневоле

На телефон мужчины раздался звонок и по его короткому разговору все присутствующие поняли, что это была Антонина. 

– Не приедет, – он положил телефон на стол. – Сказала, что не может сегодня и просила позвонить в следующий свой визит.

– Ну, тем лучше, – с облегчением выдохнула Ирина Геннадьевна. – Как бы не хотела поглядеть на ее лицо, когда она увидит Ксению в нашем доме – это все равно не стоит ее визитов в мой дом. 

– Вы ее простили? – спросила у женской половины этой семьи, до сих пор теряясь в собственных ощущениях. 

С моей стороны не было ни малейшей надежды на то, что я бы смогла такое простить.

– Предательство нельзя простить, – ответила Лариса. – Но я смирилась. А когда узнала, что Надя жива, то впервые захотела поговорить с Антониной. Сначала она утверждала, что это вы попросили ее солгать нам. И без вмешательства Глеба я бы никогда не увидела просвета во всей этой истории. Ирина Геннадьевна призналась нам обоим, что Надя на самом деле его дочь, а не Ивана и после он решил сам лично вас разыскать, чтобы обо всем узнать и встретиться с девочкой.

– Я больше никогда не хотела бы встречаться с Антониной! Извините... Если вы понимаете мои чувства, то… – я судорожно втянула в себя воздух. – Я этого не хочу.

– Да, я понял, – Глеб утвердительно кивнул. – Ни мама, ни Лариса – никто из нас не знал долгое время правды, но если б знали изначально, то вас с Надей никто не оставил бы, а в вашей жизни все сложилось бы иначе, – вкрадчиво произнес он, сузив глаза.

Да, теперь я понимала, что все сложилось ужаснейшим образом в тот роковой день, а подписав бумаги, которые привезла Антонина в свой первый и последний визит ко мне в клинику, я лишь добавила неразберихи во всю эту ситуацию. 

– У вас есть фотография Нади? – с надеждой спросила Лариса. 

– Конечно, – я достала телефон и, включив дисплей, показала заставку. 

На ней были изображены мои дети. Я сфотографировала их накануне у елки, которую привез Глеб и помог нам украсить. 

– Надя такая хорошенькая... Даже не верится... Я ничего не знала о бесплодии мужа. На тот момент я очень хотела ребенка и, расскажи мне Иван о своей проблеме, я бы без всякого раздумья взяла приемного малыша, но… Она прекрасна… Я ни о чем не жалею! 

– Да, – выдохнула Ирина Геннадьевна, разглядывая снимок вместе с Ларисой. – Моей вины в этом всем не меньше. Я хотела, как лучше, хотела сохранить семью хотя бы одному из своих детей... 

Я перевела вопросительный взгляд на Глеба, его лицо сделалось мрачным, и он крепко стиснул челюсти. 

– Пережив боль от потери старшего сына, я как будто пришла в себя. Узнала, что Лариса выкарабкалась и забрала ее к себе. Я считаю ее своей родной дочерью. Мы все втроем очень надеемся на скорое расширение семьи и… будем рады окружить Надю и вашего славного мальчика своей любовью. Это самое меньшее, что мы можем сделать для вас. И... знаете, Ксения, – Ирина Геннадьевна грустно улыбнулась. – Я давно уже не видела своего младшего сына таким воодушевленным и счастливым. С момента гибели Карины... 

– Мама!

Глеб снова закатил глаза и покачал головой, тяжело вздохнув. 

Гибели Карины? Его жена погибла? Я и не представляла, что у нас имелось столько общего с мужчиной... 

– Ладно, не будем о грустном. На вас и так нет лица. И вы не притронулись к еде... – заметила Ирина Геннадьевна. 

– Спасибо, я не голодна, – слабо улыбнулась в ответ. 

Я не притронулась к еде, потому что от всей информации, какую получила сегодня в этом доме, у меня кругом шла голова, а в горле стоял огромный ком. Не представляю, как уложу это все в своем сознании. Одно лишь знала точно, что как прежде ничего больше не будет в моей жизни. Я не смогу лишить этих разрушенных, переживших такое горе женщин их единственной радости и отдушины – Нади. И разве это плохо, что у моих детей появится вдруг столько любящих и заинтересованных в их благополучии людей?

37. Ксения

Я смотрела потрясенным взглядом перед собой, а в голове окончательно сложились фрагменты недостающего пазла. Глеб появился в моей жизни не просто так, но вопрос заключался в другом: действительно ли он испытывал ко мне чувства? А может быть, он просто хотел привязать меня к себе, чтобы быть ближе к дочери? 

Мы покинули дом Ирины Геннадьевны спустя два часа и отправились прямиком в аэропорт. Я молчала большую часть дороги и думала о двух годах своей жизни. Мне казалось, что я пережила большое потрясение, потеряв мужа и оставшись с двумя детьми на руках, но, оказывается, это было далеко не так. Зациклившись на себе и своих страхах, я и подумать не могла, что Глеб пережил в прошлом страшную потерю.

– Твоя мама сказала, что давно не видела тебя таким счастливым… – тихо проговорила я, повернувшись к Глебу. 

Мужчина сдвинул брови к переносице, а вокруг его рта образовалась жесткая складка, но я все равно продолжила, потому что мне важно было услышать от него еще одну правду:

– Гибель Карины… Это как-то связано с тем, что ты не любишь новый год?

Я вспомнила его потерянное выражение лица, когда вчера мы так же находились в машине и ели сладости перед отлетом в Москву. Между нами повисло долгое молчание, и я уже не надеялась получить ответа на свой вопрос, как Глеб заговорил: 

– Десять лет назад моя жена погибла в аварии. Она была беременна и должна была родить ребенка. Это случилось под новый год, – ответил он с каменным выражением на лице и даже не взглянул в мою сторону. 

Лишь по побелевшим костяшкам на его руках, которыми он держал руль, я поняла, что ему нелегко об этом говорить. Что я испытала в этот момент? Разную гамму чувств. Но сильнее всего я ощущала сейчас глубокое потрясение. 

– Мне очень жаль…

Я прекрасно понимала чувства мужчины и его боль от потери близкого и родного человека. Исключение составляло лишь то, что у меня на момент смерти мужа был ребенок. Я знала, ради чего вставала по утрам и радовалась каждому прожитому дню. Мои мечты и стремления так или иначе крутились вокруг маленького человечка, а когда появился еще один, я не могла думать о чем-то плохом и страшном.

– После аварии, в которую попали Иван и Лариса, все как-то стремительно закрутилось. Никто и не подумал перепроверять слова Антонины на ваш с Надей счет. Я был под следствием, озадаченный совсем другими заботами. Мать оплакивала Ивана. Потом умер мой отец. Лариса реабилитировалась, и мать забрала ее к себе. После того, как я вышел из СИЗО и узнал о ребенке, прижал Антонину к стенке. Время вспять не повернуть и многих ошибок, увы, не исправить. Я благодарен тебе, что ты не оставила Надю одну. – Глеб посмотрел на меня, в его голосе слышалось напряжение. – Я уже говорил и повторю еще раз: у меня нет сомнений на твой счет, и у тебя на мой тоже быть не должно. Да, я поступил жёстко и категорично в этой ситуации, когда привез тебя к матери в дом. Но я по-прежнему хочу, чтобы ты стала частью моей семьи, ради Нади, ради Макса, ради вашего благополучия и безопасности, потому что видеть страдания близких людей – тяжелая вещь. И ты не можешь со мной в этом не согласиться. Я не знаю, что еще может выкинуть Антонина, на какую пойдёт подлость и ложь, но вам ничего не будет угрожать, пока я рядом, – заверил меня Глеб. – Я держу ее на расстоянии от матери и Ларисы, впредь собираюсь делать это и с вами. Встречи сестер проходят только в моём присутствии.

Глеб повернул голову и наши взгляды встретились. В его огромных янтарных глазах застыла надежда.

– Теперь мне понятны твои мотивы, – грустно отозвалась я. 

– Помимо мотивов есть чувства, Ксения. Я давно не ощущал себя таким счастливым. Это правда. И я уверен – всем вместе нам будет хорошо. Отпусти свои страхи и нехорошие мысли. Не ищи скрытого подтекста в моих словах и поступках. Ничего плохого я не замыслил. Я всегда поступаю так, как считаю правильным и необходимым.

– Да… – тихо прошептала я, закусив губу.