Мама
Шрифт:
– А почему так рано приехал?
– Решил поработать здесь, адаптироваться.
– А, понял.
Мы перекинулись еще парой слов, и я пошел на кухню перекусить. Поздоровавшись на просторной старенькой кухне с очередными соседями из других комнат, я разогрел в микроволновке взятые с собой бутерброды и после еды уставший лег спать.
***
Утром следящего дня мои разомкнувшиеся глаза увидели чью-то полную, обтянутую темно-синим одеялом спину на втором ярусе соседней кровати. Я осознал, где я, и, посмотрев на телефон и узнав время, спустился со своей кровати и прошел в уборную на этом же этаже. Вернувшись в комнату, я взял вещи из тумбочки, переоделся и вышел в магазин за продуктами. На улице было свежо и воздух казался необыкновенно чистым, разряженным, как после дождя.
Смена Нели заканчивалась в восемь вечера, поэтому после завтрака мне нужно было чем-нибудь занять себя до самого вечера – как и хотел, я решил ехать к ее работе и поговорить с ней вживую, рассказать, как я нашел ее в социальной сети, как узнал, где она работает. Я
– Ну да, – улыбнувшись, подтвердил я.
– А я вот решил побегать, немного подсушиться. Хочешь присоединяйся.
– Пока не хочу, но с кандидатов меня не убирай
– Договорились, – ответил он и между нами возникла неловкая пауза. –Ладно, побежал я дальше.
– Да, давай, – с радостью подхватил я. – Легкой дороги.
Это приветствие было раздражающей помехой для моего настроя. За чтением я будто концентрировался, готовил себя к тем мыслям о матери, к которым собирался вернуться сразу после сотен страниц. Но после того, как я проводил его убегающего взглядом и снова уткнулся в книгу, слова стали бессвязными и предложения перестали осмысляться. Лишь через долгие минуты, отбросив произошедшее, вновь я погрузился в текст.
После парка я гулял с наушниками по городу: белые кирпичные девятиэтажки, красные панельки, частные двухэтажные домики с высокими заборами, сетевые магазины, аллейки – и все думал о Неле, сосредоточенно прокручивал порядок своих предстоящих действий, будто прогоняя заученное на последней репетиции перед важным выступлением, и чем ближе оно подходило, тем волнительнее мне становилось.
Наконец к восьми вечера автобусом я доехал до ближайшей к ее работе остановке и, немного пройдя от нее и завернув на другую улицу, остановился у зоомагазина, откуда был виден вход того самого цветочного, где она работала. Утренняя холодность сменилась теплым, почти что летним вечером. Рядом со мной потоком, четко разделенным на две части «назад-вперед», шли люди, а еще чуть дальше, по проезжей части, медленно тянулись машины – место было центром города. Через минут пятнадцать моего ожидания я увидел, что из цветочного вышла молодая девушка в черном классическом костюме. За ней вышла Неля. Лицо, которое я всегда так жаждал увидеть вживую, и вот оно передо мной, пусть и отдаленно, но я вижу его впервые. Они перекинулись парой слов, и Неля закрыла дверь магазина на ключ. Худенькая, среднего роста, каре без челки – она была как на последних фотографиях ее странички. Спустившись по ступеням, они попрощались, и ее коллега пошла на меня, а Неля – в противоположную сторону. Я прошел мимо ее коллеги и последовал за Нелей, держа между нами расстояние в метров десять. Идущие по форме бедер черные легкие брюки, светло-серая обтягивающая кофточка, заправленная в брюки, черная сумка на правом плече. Бежевая обувь на невысокой платформе. Тоненький серебряный браслет на правом запястье. Я рассматривал ее со спины и все мысли о том, чтобы я подошел к ней и обратился, стали пугающими, нереальными и очень скоро вылетели из моей головы куда-то в пропасть моего сознания, я не мог их выловить, подпустить к себе снова. Мы шли совсем недолго, пока она не остановилась у остановки – пластмассовая красная коробка, наклеенные объявления, столб с табличкой расписания общественного транспорта. Почти сразу подошел ее троллейбус. Увидев, что она заходит через средние двери, я двинулся за ней и зашел в салон через задние. Внутри было забито. Я прошел от дверей немного вперед и остался стоять, держась за вертикальный поручень. Неля стояла в середине салона и держалась левой рукой за верхний поручень. Ее лицо оказалось ко мне боком и в видимой щелке между облепившими ее людьми я видел ее немного вздернутый носик, тонкие губы. Темно-коричневые волосы, которые казались густыми, мягкими. Плавно загибающиеся длинные брови. Сейчас, когда я рассматривал ее вживую, ее внешность казалась мне иной, истинной, настоящей. Словно оживший персонаж из мультфильма, ее нахождение рядом казалось мне чем-то сказочным, волшебным.
Где-то через двадцать минут дороги она начала идти к передним дверям. Я двинулся за ней. Расплатившись и выйдя вслед за ней, я пошел с ней вниз по улице мимо ряда магазинов, и вскоре она завернула под арку длинной девятиэтажки, изогнутой тупым углом. Она вошла во двор и пошла вдоль дома по тротуару. Вокруг играло много детей – смех, крики, повсюду палисадники с яркими цветами, шланги с льющейся водой. Наконец Неля дошла до конца дома и завернула за него. Я продолжал бездумно следовать за ней и, когда я подошел к концу дома, откуда она пропала из моего вида, то увидел, что она идет к пятиэтажному панельному дому. Я остался стоять на месте. У первого подъезда она поднялась по ступеням и вынула ключи из сумочки.
После того, как она зашла в подъезд, я вернулся той же дорогой на остановку и будто оглушенный поехал автобусом к хостелу. Никакого желания заходить в тесную комнату хостела не было – по прибытии на свою улицу я прошел в небольшой сквер недалеко от хостела и сел на лавочку у памятника какому-то музыканту: я понял это по его скрипке в руках. Мне хотелось расставить в своей голове все по местам, понять, что только что произошло. Мой план о том, чтобы подойти к ней, стал казаться слишком идеализированным,
неправильным. Я стал спрашивать себя о том, а нужно ли мне вообще с ней разговаривать или меня хватит лишь на то, чтобы единственный раз увидеть ее вживую? Я безумно хотел заговорить с ней, пообщаться, но в то же время я стал бояться, что ворвусь в ее жизнь, где мне не место. Я представлял, как в этом доме в одной из квартир ее ждет семья, а тут появляюсь я – тот, кого она не искала или не смогла найти. Я подумал о том, что она человек со своей жизнью, который, может, не желает, чтобы ее целостность нарушали. И что если и вовсе случиться так, что это она ворвется в мою жизнь, родители узнают, что я поехал к ней, искал? Эти мысли тяжелым ударом будто возвращали меня из того выдуманного мною сценария, где я нахожу биологическую мать и между нами завязывается прекрасная дружба, к реальности, где возможны ее отказ, отвержение, появление проблем, в которых буду виноват только я, ведь это я потревожил то, что было неизменно столько лет. Моя еще недавняя смелость все сильнее затмевалась бесконечными сомнениями.Я долго просидел в этих размышлениях, и все же, когда возбуждение мое порядком спало, скованность эта стала разрушаться. Я обрушивал на нее воспоминания, где я пребывал в фантазиях о матери, где мечтал поговорить с ней, услышать ее голос. Я видел того одинокого, неполноценного ребенка и тогда я вновь оправдывал свой приезд, делал его важным для своей жизни и говорил себе, что мне необходимо встретиться с ней.
Вернулся я в хостел уже в позднее время. В комнате было двое: лежащий на кровати парень, с которым я познакомился еще утром, и мужчина средних лет с журналом в руках на втором ярусе соседней кровати – тот, видимо, чью спину я видел утром. Я познакомился с ним тоже. К полуночи я пришел на кухню, где долго один просидел за столом среди тусклого света лампочки. В этой блеклости среди зеленоватых стен, тиканья часов позади себя, потертой скатерти и моей недоеденной еды я думал о том, как мне поступить дальше, и почему-то все дальше бежал к прошлому, закрывая для себя то настоящее, которое заставляет меня переживать; я вспомнил, как совсем недавно на соревновании по плаванию – я плыл брасом – ко мне в зрители пришла моя одногруппница, как мне было от этого приятно и как мы пошли потом прогуляться на следующий день; я вспомнил, как год назад я впервые поехал на автобусе один до другого города, чтобы помочь своей тете с переездом, и как свободно мне было от того, что я отдаляюсь от тех, кто мне дорог; я вспомнил как после восьмого класса я поехал отдыхать с родителями на море, как мы гуляли по берегу, как ели вкусную еду; затем я вспомнил, как в 14 лет поехал первый раз к Мише после того, как меня забрали из детского дома, и в этом воспоминании я пробыл значительно дольше, чем в остальных.
К тому моменту прошло уже пять лет, как меня забрали родители. Все это время я часто думал, как сложилась жизнь тех, кого я знал. Работает ли еще та последняя воспитательница из списка тех, кто мне нравился, такие же у нее белые, объёмные волосы? Забрали ли Марину, красивую девочку, которая занималась гимнастикой и с которой часто разговаривали приходившие пары? Перестал ли хромать Коля? Похудел ли Олег, который быстро краснел при беге и которого старшие называли «мешок»? Но больше всего меня, конечно, интересовал Миша – тот, с кем я был ближе всего. Все эти жизни когда-то были близки ко мне – их жизни были моей жизнью: каждодневные разговоры, шутки, споры, игры, медосмотры, общий завтрак, обед, ужин. Но так вышло, что меня забрали, оставили эту часть меня в закрытом здании, и со странным чувством, вбирающем в себя сожаление за оставшихся и радость за себя, за свое освобождение, я, бывало, спрашивал куда-то в пустоту: «Интересно, как они сейчас?»
И вот настало время, когда интерес мой стал брать надо мной вверх, и я решил навестить Мишу, поговорить с ним, узнать обо всем из его уст. Ехать в детский дом, конечно, я не хотел: было в этой мысли что-то пугающее, то, что угрожало постоянности моей жизни, будто, когда я пройду мимо калитки металлического забора, покрашенного в зеленый, направлюсь по прямой асфальтированной дорожке к белой пластиковой двери, толкну ее и пересеку порог, то снова я стану членом этой семьи, этого здания, меня отберут у родителей. Тем более я не хотел, чтобы о моей поездке, об этом возникшем желании знали сами родители, так как думал, что они расценят эту выходку как показатель моей неудовлетворенности жизни с ними, неблагодарность за все эти годы.
До того, как меня забрали, нас с Мишей водили в одну школу, но он был в старшем на год классе. Я надеялся, что по-прежнему он учился там же, и в один из будничных дней, пропуская какой-то незначительный предмет, я поехал автобусом в «новую» часть города, ничего об этом не сказав родителям.
Я приехал к своей трехэтажной школе, все так же выкрашенной в сине-белый, зашел внутрь и мимо сидящего охранника с залысиной прошел в столовую, надеясь найти кого-то, кто мог бы знать Мишу или даже позвать его. В столовой сидело только три парня, точно старше меня на пару лет и, видимо, у которых не было занятий. Я подошел к ним.
– Привет, – обратился я, – я ищу Ермолаева Мишу, он должен учиться в девятом. Вы случайно не знаете его?
– О, знаем такого, – начал один из них, короткостриженый, с крупной родинкой над бровью, – баскетболом занимается. Но мы с десятого. Сейчас будет большая перемена через двадцать минут, может увидишь его или одноклассников найдешь, мы здесь будем, подскажем, если что.
– Хорошо, спасибо.
– А вообще, можешь пройти к нему в кабинет, – заговорил второй с зачесанными назад рыжими волосами, – посмотри по расписанию на окне, он в «В».