Мама
Шрифт:
– Да нет, – ответил я, – я его здесь подожду. Спасибо.
Спустя минут двадцать прозвенел звонок и через две двери столовой к столам с выпечкой поплыла толпа. Я сидел у самого входа в столовую и выглядывал среди проходящих Мишу. Но, когда заходить перестали, никого похожего я так и не заметил. Вскоре я увидел, что тот, кто был с родинкой над бровью, встал и направился к дальнему столу, где сидело двое парней. Он что-то сказал им и показал в мою сторону, а затем подошел ко мне и сказал, что те двое могут дать мне Мишин номер. Я подошел, поздоровался и мне продиктовали его номер.
Я вышел
– Да, – ответил он. – Кто это?
– Это я, Влад. Был с тобой в детском доме, меня потом забрали в девять лет. Черные лохматые волосы.
– Влад? – с удивлением переспросил он. – Емаё, конечно, помню! Откуда у тебя мой номер?
– Вообще я взял его пару минут назад у парней с твоей параллели и сейчас стою у школы.
– О черт, сейчас спущусь, жди меня, я на третьем этаже.
– Давай, жду.
Очень скоро он вышел. Высокий, такие же блондиновые перьевые волосы. Белая рубашка с длинным рукавом не заправлена и неряшливо болтается у бедер, через плечо школьная сумка. Когда он увидел меня, на лице его растеклась несимметричная улыбка. Он спустился по ступеням и крепко, по-дружески мы обнялись. От его острых костей мне стало по-особому приятно, будто я вернулся к чему-то давнему, близкому. Наконец мы разомкнулись, и он сказал:
– Блин, не ожидал тебя увидеть. Ты как вообще?
– Все нормально, учусь сейчас в десятой школе.
– Ого. По-прежнему с той семьей?
– Да, по-прежнему с ними. Вот часто думал о тебе и решил наконец навестить.
– И правильно сделал. Тоже частенько думал, как ты там с этими двоими. Надеюсь, они славные?
– Да, они очень хорошие.
– Это самое главное. А то я все опасался, не продадут ли тебя в рабство или не ставят ли на тебе какие-нибудь эксперименты.
– К счастью, я вел себя хорошо и до этого не дошло.
– По-прежнему юморишь, отлично!
– Да, без этого никак, – ответил я с улыбкой, не зная, что еще сказать.
Несмотря на то, что с Мишей мы были одними из самых тихих мальчиков в детском доме (по этому принципу мы, впрочем, и сблизились), бывало, нас так сильно смешили незначительные вещи, что мы, забиваясь подальше от взглядов других, до боли негромко смеялись, вдавливая смех в себя и стараясь так не выдавать нашу неожиданно нашедшую эйфорию. Нас веселила не столько ситуация, сколько понимание, что именно мы вдвоем увидели комичную деталь, что именно мы вдвоем знаем о ней.
– Ну, а ты как? – спросил наконец я. – Как жизнь?
– Я нормально, как можешь заметить по моей школьной одежде, по-прежнему живу в детском доме.
– Да ладно, нормально ты одет.
– Да я прикалываюсь. Этими брючками я подцепил не одну девчонку.
– И что, ни одна не смогла убежать?
Мы загоготали.
– Да что, нормально я в целом, не жалуюсь, – сказал Миша, когда мы успокоились. – Когда ты ушел, первое время, признаюсь, мне было так себе. Тем более ты не приходил. Ужасный ты человек. Хотя я тебя понимаю, кто захочет возвращаться туда.
– Да… так получилось, – стыдливо отвечал я.
– Ну, я очень рад, что сейчас ты здесь, не забыл, кто я.
– Да, я тоже рад тебя увидеть. Забудешь
такого.– А так, знаешь, после тебя мало что изменилось. Только люди туда-сюда приходят. Было вообще года два, когда воспитатели каким-то потоком менялись, одна за другой. А, ну из нового: нам сделали элитный ремонт, весь коридор переделали, там все теперь в белом, как в раю, ну или в психбольнице, кому что ближе; а, еще кровати новые ввезли где-то год назад. Реально новые. Даже не с мусорки.
Слова его меня снова рассмешили, и я резко выпустил воздух носом, чуть не подавившись.
– А как наши, Марина, Олег, Эмир? – спросил я.
– О… – издал он поникшим тоном. – Олег умер года три назад.
– Что? Из-за чего? – спросил я ошарашено, думая, что это одна из его шуток, но говорил он дальше на полном серьезе.
– Задохнулся во сне. С утра поднялся шум, он лежал головой на бок, вся подушка в слюне. Такое себе было зрелище.
– Какой ужас… И никто не подумал, что его…
– Убили? Да нет. К нам приезжали следователи, опрашивали нас, тем более он никому дорогу не переходил, над ним подшучивали, но не более. У него просто были проблемы с дыханием. Он то хрипел, потом переставал, когда ему давали таблетки, а затем все по новой.
– Понятно.
–Так, только давай ты не будешь делать такое лицо и грустить в нашу встречу. Я понимаю, жалко, но что поделать.
Я смирительно кивнул.
– Так, – протянул он, – что касается других. Марину забрали спустя, наверное, год как ты ушел. Точнее через год, как тебя забрали. Ее, кстати, печатали в газетах, она даже занимала призовые места на областных соревнованиях по своей этой гимнастике. Вообще красотка стала. А Эмир по-прежнему с нами, ходит на каратэ, думает, что он уже великий боец: вечно сосредоточенный, готовый к нападению с окон и потолка. Этот дурачок недавно подцепил ветрянку и его положили в больницу…
Миша решил опоздать на следующий урок, и мы еще долго рассказывали друг другу что-то из своих жизней – ушедших далеко от чего-то общего, но стремительно к нему возвращающихся. В конце разговора мы условились, что увидимся через пару дней здесь же, у школы, а затем попрощались. После этой встречи Миша снова вошел в мою жизнь, мы возобновили наше когда-то прерванное тесное общение. Мы стали приезжать к друг другу, гулять после школы, болтать по телефону. Он много курил, жаловался мне о тупости окружающих, но по-прежнему оставался добрым и веселым парнем, а его острый, живой ум готов был подхватить любое мое размышление. Я был безумно рад вернуть эту частицу своей прошлой жизни и, наверное, это было единственное, что я действительно хотел вернуть из того времени.
6
На удивление, вторую ночь в хостеле я проспал крепко: мне снилось, как я в растерянности стоял посреди огромного стадиона, где зрители подпрыгивали и кричали, затем справа прямо рядом с собой я увидел линию стоящих мужчин, одетых в шорты и футболку; через пару мгновений я услышал постепенно усиливающийся гул сзади и, обернувшись, увидел бегущих мужчин с палочкой в руке; я понял, что я на эстафете, приготовился, и после того, как мужчина с моей дорожки, вышедший вперед остальных, передал мне палочку, я побежал.