Манускрипт всевластия

— Она не должна была тебе этого предлагать! — рявкнул он, повернувшись ко мне лицом. — Вампиры на охоте не владеют собой — плохо владеют. На мать, когда она чует кровь, уж точно нельзя полагаться. Если бы ветер донес до нее твой запах, она бы, не раздумывая, кинулась на тебя.

Он реагировал более негативно, чем я ожидала. Ну что ж — коготок увяз, всей птичке пропасть.

— Твоя мать действовала в твоих интересах. Я не понимала, на что иду, и ее это беспокоило. Ты сделал бы то же самое для Люка.

Снова молчание — глубокое, продолжительное.

— Она не имела права рассказывать тебе о Люке. Он был мой, не ее. — Он говорил тихо, но такой злобы я еще не слышала в его голосе. Глазами он нашел на полке деревянную башенку.

— Твой — и Бланки, — так же тихо сказала я.

— Историю вампира не вправе рассказывать никто, кроме него самого. Мы, может, с тобой и преступники, но мать за последние дни тоже нарушила пару законов. — Он снова потрогал отсутствующий ковчежец.

Я преодолела короткое расстояние между нами спокойно и уверенно — как со зверем, способным броситься на меня и тут же пожалеть о содеянном. Подошла и взяла его за руки.

— Изабо и о твоем отце рассказала. Назвала мне все твои имена, любимые и нелюбимые. Свои тоже. Я не совсем понимаю, почему это так важно, но первой встречной она бы не стала этого говорить. Сказала, как тебя создала. Песня, остановившая мою колдовскую воду, была та самая, которую она пела тебе в твоем вампирском младенчестве. — «Когда ты пожирал все на своем пути», — мысленно добавила я.

Мэтью поднял на меня глаза, полные боли и безысходности, так тщательно скрываемых раньше. У меня сжалось сердце.

— Я не могу рисковать, Диана. Так, как тебя, я еще никого не хотел — и физически, и духовно. Если я хоть ненадолго отвлекусь на охоте, запах оленя может смешаться с твоим, а влечение к добыче — с влечением к тебе.

— Я и так уже твоя. — Я держалась за него руками, глазами, умом и сердцем. — Зачем на меня охотиться?

— Это не сработает. Ты никогда не будешь моей до конца. Я всегда буду хотеть больше, чем ты можешь мне дать.

— Утром в постели я этого не заметила. — Я покраснела, вспомнив о его недавнем отказе. — Я была куда как готова, а ты сказал «нет».

— Я не сказал «нет». Я сказал «позже».

— Ты и охотишься так? Соблазняешь, медлишь, вынуждаешь капитулировать?

Он содрогнулся.

— Покажи мне, — сказала я, не нуждаясь в другом ответе.

— Нет.

— Покажи!

Он заворчал, но я не дрогнула. Это было предостережением, не угрозой.

— Я знаю, тебе страшно. Мне тоже. — Мимолетное раскаяние в его глазах я проводила нетерпеливым вздохом. — Но с недавних пор я стала бояться не тебя, а собственной силы. Ты не видел моего колдовского потопа, Мэтью. Я могла бы смести все вокруг, не испытывая ни малейшего раскаяния. Ты не единственное опасное существо в этой комнате. Нам надо учиться быть вместе вопреки тому, кто мы есть.

— Возможно, потому вампирам с ведьмами и запрещают быть вместе, — с горьким смехом ответил он. — Возможно, эти границы не так легко одолеть.

— Ты же сам в это не веришь. — Я прижала его ладонь к своей щеке. Контраст тепла и холода пронизал меня восхитительным трепетом, сердце отозвалось гулким ударом. — То, что мы чувствуем друг к другу, не может быть дурно.

— Диана, — начал он, отняв руку.

Я повернула ее ладонью вверх, провела пальцами по длинной, гладкой линии жизни. Вены под белой кожей казались черными. Мэтью вздрогнул, когда я коснулась их — страдание еще тлело в его глазах, но ярость почти прошла.

— Не правда ли? Ты знаешь, что мы ничего дурного не делаем — осталось научиться мне доверять. — Я переплела его пальцы со своими и дала ему время подумать.

— Хорошо, — помолчав, сказал он. — Я возьму тебя на охоту, если пообещаешь не приближаться ко мне и не слезать с Ракасы. Как только увидишь, что я смотрю на тебя — почувствуешь, что я о тебе думаю, — поворачивай лошадь и скачи домой к Марте.

Приняв решение, он тут же двинулся вниз, стараясь не слишком меня обгонять. Изабо, сидевшая в гостиной, поднялась с места, но Мэтью взял меня за локоть и направил дальше, в подвал.

Изабо шла по пятам за нами, Марта стояла в дверях кладовой — все происходящее, похоже, заменяло ей дневной сериал. Ощущение угрозы висело в воздухе.

— Когда вернемся, не знаю, — бросил через плечо Мэтью. Я только и успела, что оглянуться и одними губами сказать Изабо: «Извини».

— Elle a plus de courage que j'ai pens, [54] — заметила она Марте.

Мэтью, резко остановившись, оскалил зубы.

— Да, мать, мужества у Дианы больше, чем мы заслуживаем. Если вздумаешь еще раз его испытать, больше нас не увидишь, ясно?

54

Она храбрее, чем я думала (фр.).

— Вполне, — кратко ответила та.

По дороге Мэтью раз пять порывался вернуться назад. У самой конюшни он взял меня за плечи и осмотрел с головы до ног, ища признаки страха.

— Пойдем? — спросила я, задрав подбородок.

С тяжким вздохом он кликнул Жоржа. Бальтазар раскатисто заржал и поймал на лету брошенное мной яблоко. С сапогами мне, к счастью, помощи больше не требовалось, хотя натягивала я их дольше, чем Мэтью свои. Проследив, чтобы я застегнула камзол и ремешок шлема, он подал мне плеть.

— Не нужно.

— Возьми плетку, Диана.

Я взяла, решив при первой возможности закинуть ее в кусты.

— Выбросишь — сразу домой.

Он что, всерьез полагает, что я смогу хлестнуть его плетью? Я сунула ее за голенище и вышла в паддок.

Лошади нервно заплясали, увидев нас: они не хуже Изабо чувствовали, как наэлектризована атмосфера. Я дала Ракасе яблоко, огладила ее, пошептала ей. Дар от своего всадника таких нежностей не дождался: Мэтью молниеносно проверил сбрую и столь же быстро подкинул меня в седло, не желая, чтобы на нем оставался мой запах.