Манящий рассвет

Зимой стояли сильные морозы, и меня в садик возили на санках. Мама велела засунуть руки в свою роскошную меховую муфту. Стоит ли говорить, что по дороге муфта пропала. Наверное, мне показалось жарко. Больше ни слова о садике. Зимой на детских лыжах ёрзал по саду. Снега были глубокие, я тонул в сугробах, барахтался, набивал снег за шиворот. Зато санки пришлись по душе. Напротив дома была приличная гора. Пробовал запрягать в сани Буяна, но он путал постромки.

Минула зима. Весной нерастраченная энергия толкала меня на всякие проделки. Часто можно было наблюдать висящих на столбах монтеров. Мы с Валеркой нашли большой моток проволоки, и нам пришло в голову играть в монтёров. Опутали проволокой весь наш молодой сад. Игра продолжалась, пока кто-то из взрослых не попал в эти тенета. Заставили снимать нашу «правительственную» связь.

Весной бабушка повела меня в парк. Узнал о существовании трехсотлетнего дуба. В обиходе все называли его столетним. Вдоль аллей цвёл жасмин, его запах доносился до ракушки, где играл оркестр. Тут к бабушке на скамеечку подсела подруга, и я решил погулять самостоятельно. Пробежался по парку и увидел перед собой родник, устремился к нему и ввалился по колени в зелёную тину. Перепачкался и оставил там сандалик. Домой возвращался с позором. Что интересно, подобный случай повторился через пару лет, совсем в другом месте!

Подруги бабушки подарили мне красивую саблю. Ножны с украшениями и ремешком. Как-то засобирались мы с бабушкой в гости. Она заставила надеть лучшую зеленую шелковую рубашку и парадные штанишки. Идем по Ленинской улице. Вижу, на ней нет прохожих. Покинул бабушку и с саблей наголо врубился в лопухи, вдруг заметил вдоль забора большую пустошь с зеленой травкой и одуванчиками. Так захотелось пробежаться по ней во всю прыть! Вихрем устремился туда. Где же было заметить на бегу, что травка залита на четверть дождевой водой. Сразу поскользнулся, проехался на спине, можно сказать, прямо по луже. На плеск оглянулась бабушка и охнула: костюмчик был изгажен. Охнул и я: украшения и сами ножны у сабли расклеились. Снова позорное возвращение домой…

Меня стали посылать в магазин за хлебом. Первый раз я учтиво пропускал всех покупателей вперед. Позже, когда присмотрелся и понял суть, покупка состоялась. В тамбуре магазина стояли открытые бочки с селедкой, повидлом, солью. В магазине меня особенно приманивали красивые банки с болгарскими фруктами.

Случилось играть на улице с Валеркой. Видим: древняя старуха из сил выбилась – ведет на привязи упрямую козу, а козлёнок скачет по дороге, вот-вот под машину угодит. Взмолилась: «Помогите!» Мы ухватились за козьи рога, но та нас тащит за козленком на дорогу. Тогда бабка взяла козленка на руки. Коза бредет за козлёнком, а мы висим на ее рогах. Увидала коза вкусный кустик, тянет к нему, а мы её обратно. Так рывками и передвигались. Пошли совсем незнакомые для нас места. Кузница на горе. Вот место, где дороги раздваиваются, которое в народе зовется «штанами». Тут сбыли с рук козу и получили каждый по рублю. Так состоялся первый заработок.

Ещё подрос и стал интересоваться своими соседями. Напротив нашего дома, в ужасающей бедности, жили брат и сестра Забуруевы. Их домом была полуземлянка, врытая в глинистую гору, с крышей из плоских шиферных плиток. Я дружил с ними. Набегаемся по роще, нарвём спелых дуль и посиживаем на этой крыше. Впоследствии я учился в школе с сестрой Забуруевой, но о былой дружбе не вспоминали. Напротив, с её братом мы и сейчас хорошие знакомые. Он любит лес. На малинниках в глухом лесу часто встречались, ну и в городе иногда.

Рядом с землянкой потрясающим контрастом стоял высоченный дом за мощным забором. Жил в нём Седавкин, нигде не работающий краснощекий мужик. Прикрывался справкой об инвалидности, держал коров и всякую живность. Послали меня как-то к ним за молоком. Ворота были открыты, в них стояла запряженная лошадь. Во дворе никого. Прошмыгнул к ним в столовую. В просторной горнице за длинным столом на лавках сидело шесть дюжих мужиков. С чавканьем въедаются в ломти арбуза, семечки сплевывают на пол. На мой лепет они не обратили никакого внимания. Когда я описал эту картину бабушке, она сказала: «Братья – разбойники».

Соседом справа был лесоруб Иван Козляков. Из детей была Лида с глупыми коровьими глазами и Валерка, мой приятель. Помню, как-то Ивана привезли на телеге из леса с перерубленной ногой. Вопли жены, кровь, бинты. Впоследствии он долго лежал в больнице.

Слева нашим соседом был шофёр Аркаша. Был он всегда услужливым, чрезвычайно вежливым. При встрече говорил знакомым: «Здравствуйте, как самочувствие?» Его женой была уже знакомая мне повариха Зина. На квартире Козляковых жил летчик, тоже Аркаша. Как-то он пригнал к дому неслыханную роскошь – машину «Москвич», и взрослые и дети ощупывали ее, заглядывали в салон и под кузов.

Дружил я с плаксивым мальчиком Женей. Что-то было не в порядке у него в семье. Дарил ему свои игрушки. Наискосок жил пьяница Антип с женой Глашей. Он лупцевал её и мальчишек не жаловал. Часто мы с бабушкой ходили в гости к Столяровым. Пелагея Матвеевна была ровесницей бабушки. Добрейший человек, она всегда набивала мне карманы сладостями. У них в саду росла чудо-яблонька. Они называли её «железное дерево». Размер яблок и вкус поражали всех. Потом мне уже никогда не попадались такие вкусные и душистые плоды.

Подругой бабушки была тётка Арина, она прожила молодость в селе и теперь, крепкая, крупная, доживала свой век в крохотной комнатке у Волги. Были у неё замечательные артистические способности. Передавала мастерски голоса людей. Жизнь ей портил нахал сосед. Так вот она так умело подражала его гнусавому голосу – ухохочешься!

Наш сад от теплого обильного полива рос на глазах. Бассейн стал источником выдумок и шалостей. Однажды гостил у нас, как мне сказали, дядя Борис. Появился он из Саратова вдвоём с товарищем. Я был слишком мал для этих юношей, очень рослых и длинноногих. Они стремительно перемещались по саду, рвали фрукты, а когда наши пути пересекались, я получал щелчок по стриженной под нуль голове и обидное напутствие: «Цыть, малявка». Ещё раньше мама меня возила в Саратов – показывать своей маме. В памяти осталось от этой поездки совсем мало. Получил представление о трамвае и троллейбусе. Поразился гулким сводам центрального рынка. Мне купили пистолет с пистонами. В гостях я постеснялся бабахать, но дома с мальчишками быстро отхлопали все пистоны. Саратовская бабушка запомнилась тихой ласковой женщиной.

Когда мне было 5 лет, в дом протянули провода и вдруг как-то вечером ярко зажглась лампочка! Это показалось чудом. Вмиг исчезли тёмные углы. Комната будто шире стала. Торжественно вынесли вонючую керосиновую лампу. Появилась большая радиола «Мир». Натянули антенные провода и загорелся у приёмника таинственный зеленый глаз, при прокрутке настройки забормотали обрывки иностранной речи, музыка, трещали глушилки. Быстро наполнилась красная коробка пластинками. Смеялись над разными интермедиями: Миров и Новицкий, Тарапунька со Штепселем. Слушали Шаляпина, Утёсова, Лемешева. Радио тоже было интересным. Слушал передачу «Угадай-ка», рассказы Сетона-Томпсона, детские постановки. Как-то весной передавали по радио похороны Сталина.

Летом попал под машину Буян. Без меня его папа похоронил. Когда я узнал, ревел в подушку и, кажется, со мной была форменная истерика. Бабушка сказала твердо: «Больше никаких собак.»

У папы пошли крупные заказы. Жизнь семьи перешла на другой уровень, но вскоре, зимой, все пошло прахом. Серьёзно заболела мама. Клапана сердца лечить не брались. Врач – грубый армянин Пичкирьян. Рука не поднимается описывать это трагичное время. Бабушка от обострившихся болей в щеке лежала пластом, папа почернел от горя. Всё в доме напоминало ему случившееся. Уже тогда задумал уехать с нами из города. Но бабушка возражала – мне осенью поступать в школу. Стала мне повышать кругозор. Много читала интересных книжек, тут же заставляла пересказывать. Задавала вопросы по тексту. Так же весело и легко шли занятия по устному счёту. Запоминал моря, города, реки. Просто беседовали о всякой всячине. Летом со мной возилась Валя Антипина, жалела меня, помогала по дому.