Манюня

– Ш-ш-ш-ш,- зашипели мы,- чего ты про гудрон орёшь?

– Я шёпотом ору!

Про историю с гудроном мы старались не распространяться. Потому что было за что. Недели три назад на нашей улице меняли трубы. И рабочие, которые потом укладывали асфальт, привезли с собой какую-то большую, размером с бочонок, цилиндрической формы чёрную штуковину.

– А что это такое?- наматывали мы круги вокруг рабочих.

– Это специальная чёрная смола, она как резина, ну или как жвачка. Её используют при дорожных работах,- снисходительно объясняли они нам.

При слове жвачка у нас загорелись глаза. Как только все ушли на обеденный перерыв, мы прокрались за ограждение и оторвали большой кусок гудрона. И потом до поздней ночи жевали его. Гудрон пах бензином, и оставляла во рту неприятный привкус.

– Если закрыть глаза, то можно представить, что это жвачка,- приговаривала Манька.

– Главное, чтобы мы потом не отравились,- беспокоилась я.

– А я знаю, чего с нами будет,- вдруг сказала Каринка.

– Чего?

– Мы станем неграми. Смола-то чёрная. Вот проснёмся с утра, и будем чёрные с ног до головы. И волосы буду кучерявые. Как у Африка Саймона с пластинки. Ну который поёт афанафанфана шаралала.

Я не буду рассказывать вам в подробностях, как мы пережили ту ужасную ночь. Каждая из нас по восемь раз вскакивала с постели и при лунном свете проверяла цвет своей кожи. Пугало даже не то, что мы станем чёрными, а то, что придётся рассказывать родителям про гудрон. К счастью, с утра мы проснулись такими же, какими были вчера. «Повезло»,- решили, и от греха подальше никогда больше не жевали гудрон.

Мы с Каринкой переглянулись. Маринка, в общем-то, была права. Она мировая девочка, и ни разу не подводила нас.

– Ладно, пойдём,- кивнули мы.

– А я вам по дороге расскажу про своего брата,- радостно запрыгала вокруг нас Маринка.

– Чего он ещё отчебучил?- подскочили мы. Тринадцатилетний брат Маринки был «тот ещё фрукт», и периодически выкидывал непонятные нашему девчачьему уму фортели.

– Он стащил у мамы запретную книгу и прочёл её от корки до корки,- округлила глаза Маринка.

– Какую такую запретную книгу?

– Какую то бакачу. Там что-то страшное и не для детского чтения,- объяснила Маринка,- а Сурик это книгу украдкой читал. И прятал у себя под матрасом. А мама полезла менять бельё и нашла бакачу. И папа выдрал Сурику уши и сказал, что он балбес и об этом ему ещё рано читать. А Сурик сказал можно подумать что там такого, а папа назвал его олухом царя небесного. А потом ещё маму отругал за то, что она книги такие покупает. Вот.

– Надо же,- покачали мы головами,- какой непослушный мальчик!

– И ещё мне Рита из тридцать пятой рассказала секрет, и я который день страдаю,- пригорюнилась Маринка.

– Секреты выдавать нельзя,- вздохнули мы.

– Да я знаю, вот и страдаю.

Так мы дошли до дома Шаапуни. Манька ждала нас у ворот.

– А чего это вас так много?- испугалась она.

– Маринку мы по дороге встретили.

– Наверное не пустят на примерку,- вздохнула Манька.

– Если не пустят, то я уйду,- заплакала Маринка,- я и так несколько дней страдаю, могу и из-за этого пострадать.

– А чего это ты страдаешь?- удивилась Манюня.

– Ей Рита из тридцать пятой доверила страшный секрет,- рассказали мы.

– Ой-ой, чужие секреты выдавать нельзя,- покачала головой Манька.

– Нельзя-нельзя,- вторили мы ей.

– Вот я и страдаю,- пуще прежнего разрыдалась Маринка.

Мы в растерянности топтались рядом. Каждую из нас подмывало спросить, что же такого страшного доверила ей Рита, но мы помнили, что секреты выдавать нельзя. Поэтому молча страдали вместе с Маринкой.

– Ладно, пойдём с нами,- Манька вытащила из кармана платок и протянула Маринке,- утри слёзы.

– Спасибо тебе большое,- вздохнула Маринка, трубно высморкалась в платок, а потом протёрла им лицо.

Агнесса, конечно, не возражала против присутствия Маринки. Она была очень радостная, постоянно смеялась и светилась счастьем. Приведи мы с собой ещё с десяток девочек, Агнесса бы, наверное, и слова не сказала.

– А почему ты заплаканная?- спросила она Маринку.

– Страдает,- объяснили мы хором.

– Сейчас мы её утешим,- сказала Агнесса и повела нас к себе в комнату. Там она усадила нас на диван, открыла коробку конфет, которую мы с собой принесли.

– Угощайтесь, сейчас вам ещё лимонаду принесу.

– Вот повезло,- переглянулись мы, и взяли каждая по конфете. Маринка взяла две, но мы на неё грозно цыкнули, и она виновато положила одну обратно.

– Это я от переживаний,- пробубнила она.

Потом пришла портниха, принесла платье Агнессы, и мы, затаив дыхание, ждали, пока она его достанет из большого пакета.

– Красота-то какаааая,- выдохнули мы, когда портниха развернула свадебный наряд. Это было платье нашей мечты. Белое, лёгкое, с вышитым бисером корсетом, прозрачными рукавами-бабочками и пышной, словно пенной, юбкой. Когда Агнесса его надела, мы разинули рты. Такой красивой мы её ещё никогда не видели.

– Доченька моя,- заплакала мама Агнессы, тётя Нина,- какая ты у меня красивая!

– И такая счастливая,- завертелась в платье Агнесса. Она встала на цыпочки, и стала кружиться вокруг себя. Мы любовались её изящными ножками и впервые в жизни стали смутно понимать, сколько силы таится в хрупкой женской красоте.

– А-а-а-а-а-ааааа,- вдруг разрыдалась Маринка,- не хочууууууу!!!!!!!

– Чего не хочешь?- всполошились все,- ну что такое с тобой происходит?

Агнесса перестала вертеться, пощупала лоб Маринки и уложила её на диван.

– Может ребёнку успокоительное дать?- повернулась она к матери.

– Не надо мне успокоительного,- вскочила Маринка,- пойдём отсюда, девочки.

Мы попрощались, и вышли на улицу.

– Переволновалась бедненькая,- долетел до нас шёпот портнихи.

Так как до Маниного дома было рукой подать, то мы направились прямиком туда. Маринка села на скамейку под тутовым деревом, обняла ноги руками, спрятала лицо в колени и через плач, заикаясь, зашептала:

– Девочки, сил моих нет больше молчать. Сейчас вам расскажу. Знаете, что будет с Агнессой, когда она замуж выйдет?

– Что будет?- наклонились мы к ней.

– Она ляжет в постель со своим мужем и он… и он… и он…

– Чего и он?

– И он… по-пи-са-ет на неёооооо!!!!!!!- забылась в истерике Маринка.