Mao II

– Не знаю. Может, я трусиха. Боюсь, что обида пристанет ко мне намертво и я до старости буду казниться - какая я озлобленная и нехорошая. А может, дело в том, что мое будущее не предполагает детей. Не придется превращать свою жизнь в урок истории на тему "как не повторить путь моего отца". Я никого не смогу так исковеркать, как ты исковеркал Шейлу с Джеффом.

Лукаво улыбаясь, она высунулась из-за перегородки.

– Кто-кто, а мы не считаем, что твое поведение было связано с литературным трудом. Мы-то считаем, что для Мифического Отца работа была безотказной отмазкой. Вот как мы трактуем эту проблему, папочка. Сколько бы ты ни прикидывался, будто писательство - твой тяжкий крест, нас не обманешь. На самом деле это был лишь подходящий костыль, удобное алиби, законное оправдание твоей уникальной неспособности вести себя по-людски.

– А в чем, собственно, состоят обязанности помрежа?

Улыбнувшись еще шире, она посмотрела на Билла так, будто он произнес ту единственную фразу, которую она могла бы счесть доказательством его любви.

– Напоминать актерам, в каком квадрате сцены им полагается упасть замертво.

Из спальни вышла Гейл, взяла с вешалки куртку.

Билл повернулся к ней:

– Я тебя выгоняю? Останься, будь нашим рефери. На мою голову обрушилась ветхозаветная песчаная буря.

– Сегодня у меня гипнотерапия. Это моя последняя надежда сбросить хоть пару фунтов.

– Я ей говорю: "Попробуй не есть", - сказала Лиз.

– Говоришь - с таким видом, будто ничего нет проще. Меня хватает максимум на восемь дней строгой диеты, потом включается автопилот, и я с чистой совестью оставляю свое тело в покое.

– Поговори с моим отцом. У писателей самодисциплина та еще.

– Знаю. Завидую. Я бы так никогда не смогла. Сидеть и корпеть день за днем.

– У бродячих муравьев - вот у кого самодисциплина, - сказал Билл.
– А что есть у писателей, лучше меня не спрашивайте.

Гейл ушла, а они вдвоем сели обедать. Билл предположил, что переднее седло этого лесбийского тандема занимает его дочь - она здесь принимает решения и врачует раны. Он попытался внушить себе, что крайне гордится ею. Разлил по бокалам вино, купленное, когда он вылез из такси и пошел бродить в поисках знакомых домов и вывесок, - уже сообразив, что начисто забыл название ее улицы, не найдя в своем бумажнике ни телефона, ни адреса, вопрошая себя, как же, черт подери, собирался попасть в ее квартиру, даже если бы знал, где она живет, а потом набрел на таксофон, позвонил в справочную, и Лиз оказалась не просто в общедоступной базе данных, но и дома.

– Послушай-ка, я тут пытаюсь вспомнить, что еще в прошлый раз мог у тебя оставить.

– Твой халат носит Гейл.

– Гипноз. Возможно, это панацея.

– Ты оставил портмоне с дорожными чеками и паспортом. Сделай удивленные глаза, папочка.

– Я все гадал, куда его черти задевали.

– Ты отлично знал, где оно. Потому и приехал, так ведь?

– Я приехал увидеться с тобой, девочка.

– Знаю.

– Тьфу ты, плохой же из меня шахматист.

– Ничего. Я не теряю время на переживания из-за папочкиных задних мыслей.

– Только из-за его невнимания.

– Ну, что есть то есть.

– Честно говоря, ты даже родилась без меня. Слыхала когда-нибудь об этом?

– Только теперь слышу.

– Я был в Иедцо.

– Где?

– Это что-то похожее на монастырь, пансионат, где писатели могут, на все положив, хоть немножко поработать в тишине и спокойствии. Между прочим, не мои слова, а дословный девиз заведения. На арке ворот начертан. Готическим шрифтом.

Он поднял глаза от тарелки - посмотреть, улыбнулась ли она. Она, по-видимому, гадала, улыбаться или не стоит. Он помог ей убрать со стола, а затем позвонил в Нью-Йорк Чарльзу Эверсону.

Чарли сообщил:

– Стоило тебе уйти, как к нам сразу же заявился твой Скотт. Я был у начальства на дневной планерке. Насколько я понял, он устроил скандал в вестибюле. Пытался пробиться к лифтам и подняться к нам. Наконец мне позвонили охранники и попросили с ним поговорить. Он выспрашивал, где ты. Я, конечно, ничего ему не смог сказать, потому что не знал.

– И теперь не знаешь.

– Истинная правда, Билл.

– О нашем лондонском дельце ты умолчал.

– О чем, о чем, а о Лондоне я никому говорить не стану. Но этого парня так просто не утихомиришь. В конце концов мне пришлось спуститься и побеседовать с ним лично. Сначала я убедил охрану вызвать сопровождающего, который работает с особо важными гостями. Потом сопровождающий убедил Скотта, что проехал вместе с тобой вверх, а затем назад вниз и что ты не валяешься мертвый в кабине лифта. Вечным пассажиром. В назидание всем нам.

Они обсудили практические стороны поездки.

Затем Билл сказал:

– Он тебе позвонит. Телефон оборвет. Ему ни слова.

– Билл, я за двадцать пять лет ни одной душе не раскрывал твоих секретов. Ну, бывай, я на тебя рассчитываю.

Когда вернулась Гейл, они сыграли несколько партий в рамми. Женщинам хотелось лечь спать, а Билл пытался отвлекать их карточными фокусами. Вино кончилось. Еще час он провел за чтением какой-то книги, а затем постелил себе на кушетке, припоминая, какая она жесткая. Потом под руку ему попались блокнот и карандаш, и он стал набрасывать план новой редакции романа.

Держа в руке зубную щетку, намазанную пастой, Скотт вышел из ванной. Глянул на Карен, которая, полулежа на кровати, смотрела телевизор. Уставился на нее, дожидаясь, пока она его заметит. Иногда она целиком погружалась в тусклое свечение экрана, наблюдая за кем-то, уцелевшим в сенсационной катастрофе, - видишь фюзеляж, одиноко дымящийся посреди поля?
– она умела, всмотревшись в чье-то лицо, воспроизводить его мимику, синхронно или даже с легким опережением, заранее предчувствуя нелепую рассеянную ухмылку или судорожный взмах руки; и оттого казалось, будто Карен связана незримым кабелем не только с репортажем, но и с ужасами жизни, со всем тем, что с истошным воем надвигается на нас из густого тумана.

Он не сводил с нее глаз, пока она не обернулась и не увидела его.

– Ну и где же он?
– спросила она.

– Вычислю. Давненько он меня не переигрывал. Сволочь.

– Но куда он мог поехать?

– Куда его левой ноге вздумалось. Но если это вздумалось его левой ноге, я в конце концов все вычислю.

– Но как ты можешь быть уверен, что он не заболел, не попал под машину?

– Я был в издательстве, говорил с ними. Дошло до настоящей драки - и пихались, и толкались. Охрану там на кривой козе не объедешь. Короче, мне совершенно ясно, что он просто вышел в другую дверь.