Марь

— Может, ему самогона? — Стеша увидела волосатую руку с бутылкой.

— Не надо! — Она мотнула головой. — Алкоголь может усилить кровотечение!

— Что тебе подать? — спросила баба Марфа спокойным, даже отстраненным голосом. — Какие инструменты нужны?

Стеша на секунду отвлеклась от раненого, заглянула в сумку, выхватила оттуда пинцет, скальпель и спринцовку. Плеснула на них самогона. Стерилизация получалась весьма сомнительная, но уж как есть.

— Горячая вода. — На столе у ног Степана появился дымящийся чугун и медный таз. — Полотенца! — Рядом легла стопка чистых полотенец. Баба Марфа оказалась идеальным ассистентом. Вот только сама Стеша не была идеальным врачом. Она вообще еще не была врачом!

— Держись, родненький. — Стеша плеснула в рану самогона. Степан закричал от боли. Не сдержался. — Все будет хорошо! Я тебе обещаю, что все будет хорошо!

Она давала обещание, которое, возможно, не сумеет исполнить. Но папа любил повторять, что слово лечит. А надежда позволяет продержаться до лучших времен. Это уже не папа говорил, это сама Стеша так решила.

Она промыла рану теплой водой, спринцовкой удалила кровь, взялась за пинцет. Если им повезет, если кинетическая энергия пули была невысокая, если сама пуля попала в тело уже на излете, то окажется где-то недалеко.

Им повезло. Пуля пробила мышцы и застряла в ребре.

— Еще немного, — сказала Стеша, глядя в рану и не глядя на Степана. — Степочка, сейчас снова будет больно.

— Может, все-таки самогона? — снова спросил сиплый мужской голос.

— Василь, не мешай! — рявкнула баба Марфа и тут же сказала совсем другим ласковым тоном: — На-ка, парень, хлебни. Хлебни-хлебни — станет полегче.

Стеша сомневалась, что от травок бабы Марфы станет полегче. Но надежда позволяет продержаться…

Когда она сунулась с пинцетом в рану, Степан уже не закричал, а засипел. Стеша стиснула зубы, сосредоточилась только на своей задаче. Задача была проста: найти и извлечь пулю, максимально очистить рану от осколков кости и обрывков одежды, от всего, что неминуемо вызовет инфекцию. Она не должна отвлекаться ни на крики, ни на стоны, ни на лихорадочное биение собственного сердца. Она должна сделать все максимально быстро, четко и чисто.

Пуля с тихим звоном упала в подставленный таз, и Стеша услышала вздох облегчения. Кажется, это был ее вздох. Дальше пришел черед повязки. Максимально плотно, максимально туго, чтобы воздух не проникал в плевральную полость сквозь рану, чтобы не сдавливало легкое, чтобы Степа смог, наконец, дышать.

— Все. — Она осторожно сложила окровавленные инструменты в таз и только потом позволила себе посмотреть на Степана.

Он лежал с закрытыми глазами. На какое-то пугающее мгновение Стеше показалось, что он умер, что она убила его своими неумелыми действиями. А потом он открыл глаза и, слабо улыбнувшись, спросил:

— А теперь можно самогона, доктор?

— Травы будешь пить! — шикнула на него баба Марфа. — Ишь, молоко на губах еще не обсохло, а уже самогона подавай!

— Бабушка, — сказала Стеша шепотом, — рана загноится. С огнестрельными ранами всегда так.

— Не загноится. — В голосе бабы Марфы слышалась непоколебимая уверенность. — Если уж я с твоей раной справилась, то с его и подавно справлюсь.

— Его надо уложить на кровать, дать покой и отдых. — Стеша скосила взгляд на Степана.

— Нельзя ему тут разлеживаться. — В голос бабы Марфы вернулись привычные ворчливые нотки. — Его нужно спрятать. Несите его на болото, — велела она, оборачиваясь к мужикам. — Я покажу дорогу.

— Сейчас? — ахнула Стеша. — Бабушка, он не выдержит.

— Выдержит! — оборвала ее баба Марфа.

— А если там эти?… — Стеша понизила голос до едва различимого шепота.

— Я пойду с вами, — ответила баба Марфа не ей, а партизанам. — Ночью без меня вы туда не пройдете. А здесь оставаться опасно. Немцы могут объявиться в любой момент.

И ведь она была права. Стеша не знала, приходил ли в их дом фон Лангер в то время, когда она была без памяти. Может, приходил. Может, даже и не один раз.

— В доме на болоте есть все необходимое. — Баба Марфа словно отвечала на ее невысказанные вопросы и сомнения. — А немцы туда не сунутся.

— Мы бы туда тоже без лишней надобности не совались, — проворчал один из партизан, косматый дядька за шестьдесят. От его одежды сильно пахло сыростью и махоркой.

— Возникла надобность, Василь! — оборвала его баба Марфа. — Если уж притащили в мой дом этого щенка, то теперь слушайтесь!

За щенка Стеше стало обидно, а Степан, кажется, совсем не обиделся. Выглядел он все еще слабым и измученным, но дыхание его сделалось ровным, а губы утратили покойницкую синюшность. Перепалку он, похоже, не слушал или вовсе не слышал. Наверное, начало действовать зелье бабы Марфы.

— Может быть, утром? — спросила Стеша без особой надежды.

— Сейчас, Стэфа! Найди одеяло, пусть сделают носилки, пока я соберу самое необходимое.

— Я сам пойду. — Степан все-таки их слышал.

— Да ты что?! — Баба Марфа посмотрела на него с усмешкой. — Сам ты, мальчик, даже с этого стола сейчас не слезешь, поэтому лежи и помалкивай!

Собрались они быстро. Стеша в сборах участия почти не принимала. Она попыталась убедить бабу Марфу, что раненому может потребоваться медицинская помощь, но та лишь отмахнулась.

— Если до сих пор не помер, значит, уже не помрет. До утра я побуду с ним на болоте, а утром Серафим тебя проводит. Сама на болото не суйся. — Ее глаза сузились. — Слышишь меня, Стэфа? На болото пока будешь ходить только с Серафимом!

Хлопнула входная дверь. Вернулись с импровизированными носилками партизаны.

— Приберись тут, — велела баба Марфа, наблюдая, как Степана перекладывают на носилки. — Малая может испугаться.