Марь

— У Звереныша?

— Так ты его назвала? — усмехнулась баба Марфа. — Ну, это он пока Звереныш. Вырастет, переименуешь в Зверя. Теперь это его имя. Ты так сказала, он так услышал. Но к дому не приваживай. И без того хватает разговоров. Если деревенские узнают, что на болоте снова объявилась стая, быть беде.

— Для кого? Для псов? — спросила Стеша.

— Для людей, — отрезала баба Марфа и, наверное, чтобы положить конец этому разговору, вышла во двор.

Следующую неделю Стеша провалялась с температурой. Рана на руке болела и пульсировала, но не гноилась. Может быть, помогали отвары бабы Марфы, а может, еженочные визиты Звереныша, который зализывал Стешину рану своим горячим и шершавым языком.

Все прошло в одночасье. Стеша проснулась погожим майским утром и с удивлением осознала, что у нее больше ничего не болит. Рана затянулась, на внутренней стороне запястья остались лишь четыре аккуратных шрама от волчьих клыков. Накинув на плечи кофту, Стеша вышла сначала в переднюю комнату, а потом и во двор. Во дворе играла со своей птичкой Катя. Завидев Стешу, сестра радостно взвизгнула, обхватила ее за ноги, прижалась к боку щекой.

— Ты проснулась! — сказала Катя. — Как хорошо, что ты больше не спящая красавица, а просто красавица!

— Ну, на красавицу она сейчас мало похожа, — послышался за их спинами ворчливый голос бабы Марфы. — Катерина, ты почему без кофты? — спросила она строго. — С одной неделю мучилась, чтобы теперь вторая заболела? Марш одеваться!

Катя вприпрыжку бросилась в дом, а Стеша оперлась на перила, посмотрела на сияющую гладь заводи. Это был тот редкий денек, когда солнце добралось-таки до болота. Теперь Стеша знала, что такие дни можно пересчитать по пальцам.

— Есть хочешь? — спросила баба Марфа, щурясь на солнце.

— Хочу, — сказала Стеша, а потом добавила: — Очень хочу, бабушка.

К обеду явился Серафим. Был он тих и мрачен. Поприветствовав Стешу, он тут же уединился во дворе с бабой Марфой. О чем они разговаривали, Стеша не слыша, только видела из окошка прямую спину бабы Марфы и растерянное лицо Серафима. Обратно в деревню он ушел, даже не попрощавшись. А вечером ветер принес сладковато-тошнотворный запах гари. Стеше очень хотелось бы, чтобы горели торфяники. Но горели не торфяники, горела деревня. Одна из двух ближайших к болоту деревень. Одна из тех, которая провинилась…

— За что? — только и спросила Стеша, вглядываясь в черные клубы поднимающегося над лесом дыма.

Баба Марфа ничего не ответила. Губы ее были плотно сжаты, а морщины сделались еще глубже.

Ответ на свой вопрос Стеша получила той же ночью. В их дверь постучали. Это был тихий, едва различимый стук. Сначала в дверь, а потом в окошко. Стеша, задыхаясь от страха и неожиданности, вскочила, выбежала в переднюю комнату. Там уже зажигала керосинку баба Марфа.

— Это они? — спросила Стеша шепотом. Сейчас, в этот темный час, ей было совершенно все равно, кто «они». И угарники, и немцы казались ей равноценным злом.

— Это не они, — сказала баба Марфа, отодвигая занавеску на окне. — Иди к себе, Стэфа.

Конечно, она никуда не пошла! Вместо этого схватила со стола кухонный нож. Баба Марфа проследила за ее действием не осуждающим, а скорее отсутствующим взглядом и вышла в сени. Лязгнул засов, послышались тихие взволнованные голоса. Стеша вздохнула с облегчением. Это были не «они». Через пару мгновений в комнату ввалились двое мужчин. Они волокли третьего, который едва переставлял ноги. На Стешу ни один из них даже не взглянул. Они смотрели только на бабу Марфу и слушали только ее.

— Оружие кидайте тут, — командовала она. — И не шумите, дите мне разбудите!

Только сейчас Стеша заметила, что все трое вооружены. Партизаны. Партизаны или подпольщики! Сердце забилось быстрее и сильнее. К ним в дом пришли люди, которые борются со злом с оружием в руках. И им, этим людям, требуется помощь. По крайней мере, одному из них.

— Что с ним? — спросила Стеша шепотом.

— Ранен, — коротко бросил один из мужчин. — Куда его, тетя Марфа?

— Кладите прямо тут. — Баба Марфа проворно стянула со стола скатерть, а мужчины бережно уложили на него своего товарища. — Раздевайте!

— Я помогу! — Стеша бросилась к раненому, дрожащими от волнения руками принялась расстегивать куртку.

Он был еще молод, не многим старше ее самой. На его бледном, искаженном от боли лице выступили капли пота. Стеша попыталась нащупать пульс на сонной артерии. Пульс был едва различимый, а дыхание частое и свистящее. Причиной всему было кровавое пятно, растекающееся по рубахе.

— Подстрелили Степку, — просипел один из мужчин.

Подстрелили.

— Помогите! Приподнимите его! — Стеша стащила с парня рубашку, велела: — Дайте света!

Она как-то незаметно перехватила инициативу в свои руки, и эти суровые мужики слушались ее беспрекословно, не задавая вопросов.

— Степан, все будет хорошо, — сказала она так уверенно, как только могла.

— Дышать тяжело… — Он попытался улыбнуться. Даже сейчас, с пулей в груди. — А тебя как…

Не договорил, закашлялся. Из раны выплескивалась пенящаяся кровь.

— А меня Стефания, Стеша, — сказала она. — Я тебе помогу. Ты только потерпи.

— Я потерплю… — Он снова закашлялся и застонал от боли.

— Бабушка, мне нужна моя сумка! — Помимо самого основного, Стеша забрала из дома отцовские медицинские инструменты — не смогла оставить. — А еще самогон, чистые полотенца и много горячей воды. И не кладите его на спину, он задыхается!

Партизан Степа задыхался, потому что у него в груди справа, аккурат напротив четвертого ребра, зияло пулевое отверстие. Входное. А вот выходного не было. Это означало, что пуля застряла в теле. По пути она раздробила ребро и, очевидно, вызвала пневмоторакс.

— Степочка, — Стеша заглянула в глаза парню, — будет больно, но ты потерпи, пожалуйста! Я попробую достать пулю.

У него уже не было сил ни улыбаться, ни отвечать.