Марионетка для вампира

— Вера, сегодня снегопад. Жуткий. Не уходите, — закончил барон уже у самого моего уха, и я обернулась, заблаговременно сделав очень длинный шаг, позволивший мне поднырнуть в дверной проем следующей двери. — Давайте поговорим. В библиотеке.

Хотя обсуждать нам было нечего, я не рискнула перечить барону. Однако, бросив взгляд на лестницу, сказала:

— Хорошо. Только вы спуститесь первым.

Барон согласно кивнул и пошел вниз. Господи, как в страшном кино… Но, увы, хэппи-энд пока под большим вопросом. Барон остановился у окна — только бы не оступиться под его взглядом! Но вот уже и последняя ступенька. И рука барона. Пришлось принять ее. На время, а сердце пусть оставляет себе навсегда.

В гостиной пахло табаком, но дыма не наблюдалось. Доктор Драксний дремал на диване. Барон шел впереди, что позволяло мне даже здесь дышать полной грудью.

— Прошу!

Милан открыл дверь и, пропустив меня в библиотеку, закрыл ее. Это меня не напугало — закрытые двери ему в помощь не нужны. Сейчас он скорее о чистоте воздуха печется и о романтике. Посреди библиотеки, подле кожаных диванов, на низком столике стояли две чашки с кофе и стеклянное блюдо с тостами. Барон, видимо, испугался, как бы по дороге я не умерла голодной смертью и не вернулась к нему привидением.

Я села. Молча. Не выказывая ни радости, ни грусти. Но моей прямой посадки хватило лишь на мгновение, потом я поняла, что рюкзак за моей спиной сейчас выглядит по-идиотски. Я стащила его с плеч и опустила на пол за подлокотник дивана. Барон сидел напротив, сводя и снова расцепляя пальцы.

— Вера, я болен. Я говорил уже вам об этом, — начал Милан без обиняков. — Я умру двадцать первого августа будущего года. Мне бы очень не хотелось, чтобы все это досталось государству или, не дай бог, Ондржею, как ближайшему наследнику.

Я сжала губы, но улыбка сама просилась на них.

— Вы к гадалке ходили?

Барон не улыбнулся, и у меня похолодела спина. Он решил свести счеты с жизнью. Даже число назначил. Может, это день смерти Элишки? Может, он любил ее?

— Барон, что у вас за болезнь? — я обязана была проявить хоть какое-то сочувствие, как любой нормальный человек. А не любопытство, как уже наполовину свихнувшийся. — Неужели кет никакого лекарства?

— Оно мне не нужно, Вера. Я пожил достаточно, чтобы мне надоело жить. А вот вы почти не жили. А если и жили, что делали совсем не то, что нравится, а то, за что вам платили. Мне бы очень хотелось своей смертью осчастливить хотя бы одного человека. Отчего бы не сделать приятное вам? Из всех моих знакомых вы единственная не вызываете в моей душе отвращения.

— Нет, — ответила я на его вопрошающий взгляд. — Продайте особняк и отдайте деньги в какой-нибудь фонд. На борьбу с детским раком, например.

Барон скривил губы.

— Вера, я не люблю людей. А дети — те же люди.

— Пожертвуйте тогда на приюты для животных.

— Я не люблю животных.

— Но и меня вы тоже не любите! — вскричала я от безысходности.

— До конца августа у меня достаточно времени, чтобы полюбить вас, — продолжал барон с приклеившейся к губам усмешкой. — Вы же научите меня любить вас?

— Нет! — я на мгновение зажмурилась, почувствовав на глазах слезы. — Меня нельзя купить.

Я уже не знала, как прекратить этот дурацкий разговор. Надо срочно выпить кофе и уйти.

— Вера, я не вас покупаю. Я покупаю себе счастье. Полгода счастья.

— Счастье нельзя купить.

— Еще как можно! — усмешка исчезла с губ барона. — Стоит оно только очень дорого да и на всех его не хватает. Я больше века за ним в очереди стоял.

— Милан, — В его взгляде не нарисовалось никакого понимания, и я подняла руку.

— Здесь не темно, а вы говорили, что даже в темноте видите мое кольцо.

Я взялась за резинку перчатки, но, заметив, что барон тряхнул шевелюрой, опустила руку обратно на колени.

— Вера, я помню все, что вы мне сказали, — Если в голосе ноль эмоций, то, значит, они бушуют у него внутри. — Причина, по которой вы приехали в Чехию, деньги. Я даю их вам. Яна вы рассматривали только лишь как потенциального жениха и не собирались форсировать события до осени. Обещаю, осенью вы будете от меня свободны. Для него или для кого-то другого, мне будет уже без разницы.

Его голос вымораживал, и я вскинула руку:

— А если вам понравится быть моим мужем?

Хоть бы губы снова дрогнули в улыбке.

— Я не сомневаюсь в этом ни на минуту, но двадцать первое августа — финал моей жизни, а если вдруг, каким-то чудом, я переживу ночь с двадцать первого на двадцать второе августа, то покажу вам, где лежит снотворное и сам запру волка. Договорились?

Теперь в голос вернулись вопросительные нотки. Я кивнула, прикусывая улыбку.

— Договорились мы совсем о другом. О том, что я сейчас ухожу. Но ваша шутка удалась. Под кофе самое оно. Давайте не будем ждать, когда он окончательно остынет и позавтракаем наконец!

Я потянулась к чашке, но пришлось отдернуть руку, когда та вместе с блюдцем подпрыгнула на столе от сильного удара кулаком. Барон вскочил на ноги, а я откинулась на диван, вжавшись в кожаную спинку.

— Я не шучу, Вера! Я сделал вам предложение руки и сердца.

Я кивнула и закусила губу.

— Вы спали ночью хотя бы минуту? — спросила я едва слышно.

— Нет, не спал, — ответил барон без запинки. — Как не спал бы любой мужчина, решивший сделать женщине предложение. Вера…

Я сумела подняться с дивана — сидя я чувствовала себя совсем беззащитной.

— Милан, я ухожу, вы слышите меня? Но если вам нужна помощь с куклой…

Милан молчал.

— Тогда я могла бы ее закончить. Хотя, признаюсь, ваша кукла просто растоптала мое самолюбие. Это шедевр. Прошу, уберите ее с мороза. Немедленно! Прошу вас!

— Кукла? — барон снова затряс головой. Наверное, это сейчас заменяло ему смех.

— Кукла — это вы, Вера. Безмозглая, набитая раздутым самомнением, кукла… В гробу же никакой куклы не было. Там был я.

Я плюхнулась на диван и вскинула голову. Поволока спала с глаз барона, и они потемнели.

— Да, Вера… Мы по-дурацки разыграли вас. Признаюсь, это была идея Карличека. Он у нас циркач. Я выкупил его из бродячего цирка, где он служил клоуном. Обычно я не ведусь на его дурацкие шутки, но мне нужно было подтолкнуть вас к какому-то действию любым способом. Невинная овечка меня раздражала.

Я выдохнула, опустила глаза и сжала пальцы в замок.

— Невероятно… Впрочем, я не сомневалась в том, что Карличек докладывает вам каждое мое слово. Что ж, вы имеете полное право сердиться…