Мария Антуанетта

Кроме революции возникает ещё одна опасность. Принцы Франции – граф д'Артуа, принц Конде – и другие эмигранты, горе–герои, лихие хвастуны, бряцают у границы государства саблями, предусмотрительно вложенными в ножны. Они интригуют при всех дворах и, желая замаскировать неловкость своего бегства из Франции, разыгрывают из себя героев, пока это не грозит им опасностью. Они разъезжают от одного двора к другому, пытаются натравить императоров и королей на Францию, нимало не заботясь о том, что любая такая пустая демонстрация ставит под удар жизнь короля и королевы. "Он (граф д'Артуа) мало печалится о своём брате и моей сестре, – пишет император Леопольд II. – Это "gli importa un frutto" [172] , – говорит он, высказываясь о короле, и совершенно не думает о том, как сильно вредят его планы и происки королю и моей сестре". "Великие герои" отсиживаются в Кобленце и Турине, живут на широкую ногу и тверждают при этом, что жаждут крови якобинцев. Королеве стоит огромных усилий удержать их от грубейших ошибок. Их необходимо лишить возможности действовать таким образом. Король должен быть свободным, чтобы держать в узде и ультрареволюционеров, и ультрареакционеров, всех этих "ультра" – тех, кто в Париже, и тех, кто по ту сторону государственной границы. Король должен быть свободным, и ради этого следует использовать даже самое неприятное, самое недостойное средство бегство.

172

gli importa un frutto– ещё тот фрукт (итал.).

***

Организация побега находится в руках королевы, и получается так, что приготовления, само собой разумеется, она поручает тому человеку, от которого у неё нет никаких тайн и которому она безгранично верит, – Ферзену. Тому, кто сказал: "Я живу лишь для того, чтобы служить Вам", ему, своему другу, доверяет она дело, исполнение которого требует напряжения всех сил, более того – беззаветной жертвы жизнью. Трудности безмерно велики. Чтобы выйти из охраняемого Национальной гвардией дворца, в котором едва ли не каждый слуга – шпион, чтобы выбраться из ставшего чужим и враждебным города, чтобы пересечь страну и пробиться к единственному оставшемуся верным королю генералу Буйе и его войскам, следует принять необычайно серьёзные меры, нужны смелость и предусмотрительность. Предполагается, что генерал вышлет конные разъезды в направлении к крепости Монмеди, примерно до Шалона, с тем чтобы, в случае если король будет опознан в пути или кареты короля и его семьи начнут преследовать, можно было бы защитить беглецов.

Возникает новая трудность: нужен повод для оправдания этих бросающихся в глаза передвижений войск в пограничном районе, необходимо, следовательно, чтобы возле этого участка границы сосредоточился корпус австрийских войск, что позволит генералу Буйе провести маневрирование вверенными ему войсками. Всё это подлежит обсуждению в тайной переписке с соблюдением чрезвычайных предосторожностей, ибо большинство писем вскрывается, и, как говорит Ферзен, "весь план провалится, если будут замечены хотя бы малейшие следы приготовлений к бегству".

Кроме того, – ещё одна трудность – организация этого побега требует больших денежных средств, у короля же и королевы их нет. Все попытки получить несколько миллионов у своих братьев, у других владетельных особ Англии, Испании, Неаполя, у придворного банкира терпят крах. И о деньгах, как, впрочем, и о всем другом, должен позаботиться Ферзен, этот незначительный шведский аристократ.

Но Ферзен черпает силы в своей любви. Он работает за десятерых, сердце его полно преданности и самоотречения. Проникнув потайными ходами вечером или ночью в покои королевы, он часами обсуждает с нею мельчайшие подробности задуманного побега. Он ведёт переписку с иностранными государями, с генералом Буйе, он подбирает самых надёжных дворян, которые, переодетые курьерами, будут сопровождать королевскую семью, и тех, кому будет поручена доставка писем к королю и от короля. Он заказывает на своё имя карету, достает фальшивые паспорта, раздобывает деньги, одолжив, якобы для себя, по 300 тысяч ливров у двух дам: шведки и русской, и, наконец, даже берёт взаймы ещё три тысячи у своего домоправителя. Вносит в Тюильри один за другим предметы туалета, необходимые для переодевания, и тайком же выносит из дворца бриллианты королевы. День и ночь, неделю за неделей, в непрерывном напряжении он пишет, ведёт переговоры, составляет планы, разъезжает с постоянной опасностью для жизни, ибо стоит лишь порваться ничтожному участку сети, сотканной заговорщиками и накинутой ими на всю страну, стоит лишь одному посвящённому обмануть доверие – и всё пропало. Одно неосторожное слово, одно перехваченное письмо – и Ферзен поплатится головой. Но, движимый страстной любовью, смело и в то же время осторожно, трезво, без устали, молчаливый, всегда находящийся в тени, герой играет свою роль в одной из величайших трагедий мировой истории.

***

Все ещё колеблются при дворе, всё ещё надеется медлительный король на какое–нибудь благоприятствующее событие, которое поможет отказаться от побега, от связанных с ним тягостных забот. Но напрасно: карета заказана, самая необходимая сумма денег раздобыта, договорённость с генералом Буйе об эскорте имеется. Недостаёт одного – внешнего повода, морального прикрытия для этого, несмотря ни на что, не очень–то рыцарского поступка. Необходимо найти хоть что–нибудь, что позволило бы показать миру, что король и королева удалились не из простого страха – террор принудил их к этому. Чтобы создать такой предлог, король объявляет Национальному собранию и городскому самоуправлению, что пасхальную неделю желает провести в Сен–Клу. И точно, как тайно и рассчитывалось, пресса якобинцев клюёт на эту приманку: двор–де желает попасть в Сен–Клу для того, чтобы неприсягнувший священник отслужил там мессу и отпустил королевской чете грехи, и, кроме того, велика опасность, что король желает оттуда бежать со своей семье за границу. Подстрекательские статьи делают своё дело. 19 апреля [173] , когда король собирается сесть в парадную карету, с явным вызовом подданную к главному входу дворца, вокруг неё уже стоит огромная толпа народа – это армия Марата и клубов силой хочет воспрепятствовать отъезду короля.

173

Отъезд королевской семьи был задержан национальными гвардейцами 18 апреля 1791 года. – Примеч. перев.

Именно такой публичный скандал и необходим королеве и её советчикам. Весь мир должен знать, что Людовик XVI – единственный человек во Франции, не свободный в своих поступках, он не имеет даже права выехать в своей карете за десять миль от города, чтобы подышать свежим воздухом. Итак, вся королевская семья демонстративно усаживается в карету и ждёт, пока в неё впрягут лошадей. Но толпа, а с нею и национальные гвардейцы преграждают путь к конюшням. Наконец появляется вечный "спаситель" Лафайет и, как командир Национальной гвардии, приказывает освободить дорогу карете короля. Но никто не слушает его. Мэр, которого он просит развернуть красный флаг предостережения, смеётся генералу в лицо. Лафайет хочет обратиться к народу – крики толпы заглушают его голос. Анархия открыто захватывает права на бесправие.

Между тем, пока злополучный командир безуспешно пытается заставить свои войска слушать его, король, королева и принцесса Елизавета спокойно сидят в карете, окружённые горланящей толпой. Дикий шум, грубые ругательства не задевают Марию Антуанетту; напротив, со злорадством наблюдает она бессилие Лафайета, апостола свободы, любимца народа, перед возмущённой толпой. Она не вмешивается в эту распрю двух сил: каждая из них ненавистна ей. Сумятицу вокруг себя она воспринимает спокойно и с кажущимся безразличием, это волнение вокруг со всей очевидностью покажет всему миру, что у национальной гвардии нет более авторитета, что во Франции господствует анархия, что толпа, чернь может безнаказанно оскорблять членов королевской семьи и что тем самым король имеет моральное право покинуть Париж. Два с четвертью часа длится эта сцена, и лишь затем король приказывает вкатить карету в каретник и отменяет поездку в Сен–Клу. Как всегда, одержав победу, только что разъярённая, неистовствующая, орущая толпа мгновенно меняется. Ликуя, она восторженно приветствует королевскую чету, так же внезапно переменившись. Национальная гвардия даёт королеве обещание защищать её. Но Мария Антуанетта прекрасно понимает, что означает эта защита, и громкое отвечает: "Да, мы рассчитываем на вас. Но вы должны признаться: сейчас–то мы не свободны". Она намеренно громко говорит эти слова. Сказанные Национальной гвардии, они в действительности обращены ко всей Европе.

Если бегство произошло бы в ночь на 20 апреля, то причина и следствие, оскорбление и реакция на него, удар и контрудар в своей последовательности были бы логически обоснованы. Два простых, лёгких, не бросающихся в глаза своей пышностью экипажа, в одном – король с сыном, в другом – королева с дочерью, да, пожалуй, ещё и с Мадам Елизаветой, и никто не обратил бы внимания на такие обыденные, заурядные кабриолеты с двумя–тремя седоками в них. Не привлекая ничьего внимания, королевская семья достигла бы границы: ведь бегство брата короля, графа Прованского, совершённое им в ту же ночь, именно потому и удалось, что не было обставлено с помпой.

Но, даже находясь на волосок от смерти, королевская семья не желает нарушить священные обычаи, даже опаснейшее путешествие должно быть организовано по правилам бессмертного этикета. Первая ошибка: принимается решение ехать в одной карете пяти особам, то есть всей семьёй – отцу, матери, сестре, обоим детям, а ведь на сотнях эстампов именно в таком составе и изображается королевская семья, и вся Франция, до последней деревушки, прекрасно знает этот семейный портрет. Но этого мало, мадам де Турзель вспоминает о своей присяге, в соответствии с которой она не имеет права ни на мгновение оставлять королевских детей без присмотра. Следовательно, она – и это вторая ошибка – тоже должна быть в карете. Из–за неоправданной перегрузки скорость движения, естественно, уменьшится, а ведь каждые четверть часа, каждая минута – решающие. Третья ошибка: немыслимо, чтобы королева сама себя обслуживала. Следовательно, с собой необходимо взять – во вторую карету – ещё двух горничных; таким образом, получается уже восемь человек. Но поскольку кучер, форейтор, курьер и лакей должны быть заменены надёжными людьми, правда не знающими дороги, но обязательно лицами аристократического происхождения, набирается уже 12 человек, а если учесть Ферзена и его кучера, то все 14. Не многовато ли для того, чтобы сохранить все приготовления в тайне? Четвёртая, пятая, шестая и седьмая ошибки: необходимо явиться в Монмеди в парадной одежде, а не в дорожных костюмах. Это увеличивает вес багажа ещё на пару сотен фунтов. Дополнительный багаж в новёхоньких чемоданах – дополнительный балласт, замедляющий движение, дополнительная опасность быть опознанными в пути. Мало–помалу то, что было задумано как тайный побег, превращается в помпезную экспедицию.

А вот и самая большая из всех ошибок: королю и королеве предстоит целые сутки быть в пути, и, даже если они бегут из преисподней, они должны ехать со всеми удобствами. Следовательно, для задуманной операции используется новая карета, особенно просторная, на хороших рессорах, роскошно отделанная, ещё пахнущая свежим лаком. На каждой почтовой станции она, безусловно, вызовет особое любопытство у любого кучера, любого курьера, любого почтмейстера, любого конюха. Ферзен же – влюблённые так недальновидны - хочет обставить поездку Марии Антуанетты как можно лучше, как можно удобнее, приятнее. По его обстоятельным указаниям (якобы для баронессы Корф) изготавливается гигантская карета, нечто вроде небольшого военного корабля на четырёх колесах, в которой не только должны разместиться пять особ королевской семьи, гувернантка, кучер и лакей, но также предусмотрено место для всего того, что обеспечило бы в пути все мыслимые удобства – серебряный сервиз, гардероб, съестные припасы, а также стульчаки, необходимые для отправления потребностей, естественных даже для королей. Встраивается винный погребок, который заполняется отборными винами, ибо монарх понимает в них толк и охотно их пьёт. Карета изнутри обивается светлой камчатной тканью, и, пожалуй, остаётся лишь удивляться тому, что на дверцах кареты позабыли изобразить герб с лилиями.

Чтобы вывезти такое громоздкое сооружение с мало–мальски терпимой скоростью, в роскошную карету необходимо впрягать 8 или даже 12 лошадей. И если лёгкую почтовую коляску о двух лошадях можно перепрячь за пять минут, здесь на смену лошадей требуется не менее получаса, четыре–пять часов задержки в пути на весь маршрут, а ведь даже четверть часа промедления может стоить жизни. Чтобы возместить моральный ущерб, наносимый дворянам, сопровождающим королевскую семью, – ведь им придётся сутки быть в одежде слуг, – их наряжают в новёхонькие, с иголочки ливреи, сверкающие позументами и пуговицами, а потому очень броские и резко контрастирующие с продуманной, нарочито скромной одеждой короля и королевы.