Мария в поисках кита

— И люди? — настораживается ВПЗР.

— Может быть, но людей я не видела. На том острове…

На том острове, вот как это звучит. На том острове я не заметила ни одной живой души — все души сгрудились на Талего, этом острове. И их даже больше, чем казалось мне все эти дни. Немногочисленное поголовье увеличилось за счет старухи Майтэ. И где-то, в обозримом пространстве, есть еще одна женщина, «самая красивая». Которая почему-то напрочь отказывается улыбаться здесь, но бесплатно раздаривает улыбки в далеком Мадриде. Знает ли ВПЗР о ее существовании? Самое время спросить об этом, и заодно — о старухе. О чем это они с ВПЗР разговаривали, стоя в конце улицы, и где Майтэ сейчас?

Первая часть вопроса волнует меня намного меньше, чем вторая. Но начинаю я почему-то со второй.

— А куда подевалась Майтэ?

— Кто?

— Старуха, которая живет здесь круглый год. Владелица кафе.

— А-а… У меня плохая память на имена. Откуда же мне знать, куда она подевалась? И по-моему, мы уже обсуждали с тобой это.

— Это?

— Куда все подевались. Мы обсуждали — и не пришли ни к какому определенному выводу. У меня нет его и сейчас. А у тебя?

Давай, Ти! Расскажи, что ты видела с маяка. Расскажи о кошках и о старухе. И о самой ВПЗР, мило беседующей со старухой (на каком, интересно, языке?). Уличи фрика во лжи, хоть он и делает вид, что проторчал в кафе весь день, и даже обложился бумажками от шоколадок, что должно, хотя бы косвенно, подтвердить великое творческое сидение.

Давай, Ти, давай!..

Но, как и в прошлый раз, что-то мешает мне раскрыть рот. Тогда мне казалось, что он забит самыми неприятными растениями — сорняками и колючками. Теперь на смену растениям пришли… волосы. Ну да, я чувствую во рту привкус волос. Тонких, как нитки из-под ногтей Кико, но намного более длинных и не таких разноцветных. Двухцветных — так будет вернее, крашеные концы и некрашеные корни. Точно такую комбинацию цветов я наблюдала сегодня в телескоп — у ВПЗР, стоящей рядом с Майтэ.

У ВПЗР, которая сидит сейчас передо мной, все в порядке с волосами, они — темно-рыжие по всей длине… почти по всей, а незначительную (миллиметровую) темную полоску даже в расчет брать смешно. Ну что за срань?! У Кико были другие ботинки, у ВПЗР — другие волосы, а старуха и вовсе возникла из ниоткуда… И я! Там была я, хотя и скрытая спиной Кико.

Другая я.

Почему я не могу сложить картинку целиком? Почему обязательно всплывает что — что, что переводит происходящее в разряд абсурдистской пьесы? Дурного фильма ужасов, где связать концы с концами не удается даже ценой собственной гибели от рук каннибала с бензопилой. Все дело в гребаном Талего? В гребаном телескопе, трактующем реальность по своему гребаному усмотрению? Все дело в гребаной голове писателя? Все дело в моей гребаной голове?.. Или в теле неизвестного мне персонажа, который лишь выглядит, как Ти, и чье простодушие граничит с идиотизмом. И я сижу в нем, как в клетке, как в аквариуме… И чем я тогда отличаюсь от несчастного Маноло? Только тем, что он не может покинуть свое темное и мрачное убежище. Но ведь и я не могу покинуть остров — пусть он не темный и не мрачный. И здесь частенько показывается солнце (о тумане, переходящем в снег, лучше не думать). Но что, если и солнце — персонаж; такой же, как бессистемная и маловразумительная идиотка Ти? И все остальные, кто ходит под ним, кто прячется в тумане, кто ловит ртом снег и у кого нет никаких опознавательных знаков, кроме багрово-фиолетового рубца на шее…

Я чувствую себя балеринкой из шкатулки — ей тоже подходит определение «гребаная». Балеринка начинает сучить ногами только тогда, когда кто-то заводит шкатулку, без завода она и с места не сдвинется, не сделает ни одного «па».

— Так-так-так, —

медленно и раздельно произносит ВПЗР, и это ее «так-так-так» подозрительно похоже на звук, который издает маленький ключ, проворачиваясь в маленьком механизме. Сейчас я начну сучить ногами. Сейчас.

За мной дело не станет.

— Так-так-так. Расскажи мне о том маленьком острове…

— А сами не хотите взглянуть?

— Ну, может быть…

— Отправимся прямо сейчас?

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему?

— Потому, что мы ничего не увидим в полной темноте.

Какая еще темнота?..

Я рассталась с Кико на солнечной стороне улицы, и нельзя сказать, чтобы солнце было закатным, или хотя бы предзакатным. Даже если мы потратим на дорогу к маяку минут сорок (если будем плестись как черепахи), — все равно до сумерек будет далековато…

Сумерки уже здесь.

Почему я пропустила момент, когда в кафе стали сгущаться тени? А они явно сгустились, бойлер за спиной ВПЗР едва просматривается. Обернувшись к окнам, я вижу темно-серую пелену, которая прямо на глазах, лихо перескакивая через оттенки и полутона, становится черной.

Но хотя бы снег не валит!..

— Что, если завтра? — сдаюсь я на милость мглы за стеклами. — Завтра, с утра?

— Возможно. Если я успею закончить главу.

— А если нет?

— Лучше расскажи мне про остров. Тот остров.

— Он совсем неподалеку, — неизвестно почему воодушевляюсь я. — Во всяком случае, когда смотришь на него в телескоп — просто рукой подать.

— Учитывая разрешающую способность телескопа, — ВПЗР иронически хмыкает, — я бы не стала обольщаться. Насчет расстояния.

— В любом случае, он намного ближе, чем побережье. Чем Санта-Пола. Намного, намного ближе. И я хочу отправиться туда.

Я хочу отправиться? Не просто хочу — я испытываю жгучее, ни с чем не сравнимое желание оказаться там как можно быстрее. Ступить на настил причала, подняться по ступенькам к роскошному дому и войти под его своды; я почему-то верю, что под сводами чудесного, начиненного самой многообещающей (как иначе!) электроникой дома меня ожидает спасение. Нас всех ожидает спасение.

Но кое-кто, видимо, совсем не жаждет спастись.

— Да хоть бы он был и в полумиле отсюда, этот остров, — замечает ВПЗР. — Как ты думаешь добираться до него?

— Лодка, — неуверенно начинаю я. — Я собираюсь использовать лодку. Не вплавь же…

— Лодка, ага. Одна из тех, с которыми у тебя возникли известные проблемы. Теперь проблемы устранены?

— Ммм… — Упоминание о так и не покорившихся, строптивых лодках спускает меня с небес на землю. — Я еще не пыталась… Но я подумала… Что можно обратиться за помощью к Кико. Вдруг он не откажет?

— А вдруг откажет? — ВПЗР откровенно и с видимым удовольствием издевается надо мной. — Кто знает, что в голове у записного идиота? Вдруг он вообще не соображает, с какой стороны подходить к лодкам? Вдруг у него какие-то другие планы относительно тебя?

— Какие?

— Откуда же я знаю?

— Вы имеете в виду что-то… — Я инстинктивно понижаю голос. — Что-то не очень хорошее?

— Другое — вовсе не означает хорошее или плохое. Другое — это другое.

Ну вот, теперь я узнаю прежнюю, «материковую» ВПЗР с ее кретиническими теориями о другом, в котором нет ни одного мало-мальски внятного полюса притяжения, где добро так же бессмысленно и необязательно, как и зло. И где они довольно искусно подменяют друг друга — не хуже, чем братья-близнецы на уроках физики и геометрии в средней школе. То есть — это добро терпеть не может физику, и за него отдувается зло, а с геометрией — все наоборот… А ведь я недавно думала о братьях-близнецах, но тогда это были не добро и зло, а ужи и гадюки, выползшие из глазниц буйного воображения мальчика-мечтателя и равно далекие и от физики, и от геометрии. И что-то еще… Я подумала о чем-то еще. «Глупо не бояться одного брата и бояться другого. Либо ты никого не боишься, либо — боишься всех, а середины не бывает».