Мария в поисках кита

Добрый Кико так же опасен, как и Кико, который хочет причинить зло.

Кико, который хочет причинить зло, так же невинен, как и добрый Кико.

Мне стоит опасаться Кико, кем бы он ни был? Или, наоборот, не стоит, кем бы он ни был?

А тот, другой Кико (брат-близнец в обычных, а не сиреневых ботинках) — кто он? Добряк и голубиная душа? Или исчадие ада себе на уме? А мой Кико — кто?..

— Я не думаю, что у Кико есть какие-то коварные планы относительно меня. Он просто хорошо ко мне относится.

— Кто спорит, Ти? Тем более что он прокатил тебя на велосипеде. Это показательно.

— Откуда вы знаете про велосипед? Вы же весь день не отрывались от ноутбука. Даже головы не поднимали…

— Я видела. И его, и колымагу. Он отирался здесь утром. Наверное, поджидал тебя. Ну и как она — прогулка с немым идиотом? Волнующа?

— Он не немой, — решаю я вступиться за Кико. — Мы даже смогли поговорить.

— Вот как? Он таки разговаривает?

— Он странный. И разговоры странные.

— Разговоры о чем?

— Мы говорили о футболе. О том, что здесь нет футбольной команды. — Я честно придерживаюсь хронологии первой беседы.

— Еще большей странностью было бы, если бы она здесь оказалась, ты не находишь?

— И еще… он попытался предупредить меня о какой-то опасности.

— Это связано с отсутствием футбольной команды?

— Конечно, нет. Он сказал, что я должна держаться подальше.

— Так прямо и сказал?

— Да.

— От чего?

— Он не пояснил.

— А потом?

— Потом… уже на обратном пути… он стал рассказывать о какой-то женщине. Которая сейчас здесь, на Талего.

— Сейчас на Талего только две женщины. Ты и я.

— Да, но… Он сказал, что это — самая красивая женщина… э-э… из тех, кого он знает.

ВПЗР, с ее гипертрофированным самолюбием, гордыней и до невозможности искаженным взглядом на себя саму, не отказалась бы от звания «самой красивой женщины» — это видно по глазам. Единственное, что мешает ей ухватиться бульдожьей хваткой за «самую красивую», — мое безыскусное «да, но…». Махом вычеркивающее ее из списка претендентов.

— Ну и как ты думаешь… Сколько красивых женщин видел в своей жизни этот дурачок? И что в его понятии красота?

«Киты с женскими головами — красивы», — неожиданно осеняет меня. Все вместе и каждый по отдельности. Но и они, так же как ВПЗР, оказываются за бортом. И совсем не потому, что не умеют улыбаться (вдруг — умеют?). А потому, что их невозможно представить в Мадриде, на солнечной стороне какой-нибудь из calle. [47] На той, что в тени, впрочем, тоже. Вот если бы Мадрид скрылся под водой или превратился в безразмерный прилавок, где можно вырезать огромным ножом все, что угодно!.. Но с Мадридом такой казус не случится никогда.

47

Улиц (исп.).

Все самое невероятное и не укладывающееся в обычные рамки происходит здесь, на Талего.

— Я не знаю, что в его понятии означает «красота». Но это и неважно. Здесь есть еще одна женщина, и важно как раз это.

— Кроме нас?

— Кроме нас, да… Вы правда никого не видели?

Не имея возможности спросить о промелькнувшей, как видение, старухе Майтэ напрямую, я пытаюсь хоть как-то выплюнуть ее из забитого волосами рта. Неважно, что старуха не подпадает под определение «самая красивая женщина», у каждого — свой взгляд на красоту. И у Кико тоже. Если я казалась ему восьмилетней девочкой, то почему Майтэ не может показаться красоткой?

И она не улыбалась. Я помню это точно.

— Я никого не видела, Ти. Никого. Если бы здесь кто-то был, ты обнаружила бы его…

— Ее…

— …Ее скорее. Это ведь ты шляешься по острову целыми днями. Ты — не я.

— Ничего я не шляюсь. Просто хочу выбраться отсюда. Хочу добраться до того острова…

— Ты считаешь, что переехать с острова на остров означает выбраться? — До соплей алогичная ВПЗР неожиданно впадает в самую что ни на есть железобетонную логику.

— Хуже, чем здесь, не будет.

— А если будет?

Кроха-остров так и стоит у меня перед глазами — еще более прекрасный, чем в реальности. Освещенный не зимним солнцем, а летним. Маленькая сосновая рощица видится мне теперь реликтовым лесом, на крыше закреплено сразу пятнадцать спутниковых тарелок вместо двух; причал способен принять круизное судно максимальной тоннажности, а дом… Все мои надежды связаны с восхитительным, добросердечным домом под красной черепицей. Только бы оказаться в нем!..

— Вы просто не видели тот остров.

— Мне вполне хватает этого.

— А мне — нет.

— А что говорит идиот? Он ведь должен был просветить тебя насчет райского уголка, куда ты так рвешься.

— Ничего.

— Ты даже не удосужилась расспросить его?

— Я же объясняла… Это был странный разговор.

Но не более странный, чем разговоры, которые я в последнее время веду с ВПЗР. Инициатива в них принадлежит совсем не мне. Я не могу ни о чем расспрашивать, а заранее заготовленные вопросы не в состоянии сорваться с губ. А если случайно и срываются — ответа на них никто не дает. Куски получаемой информации никак не связаны между собой, они протухают подобно рыбе в забытом на берегу садке, — их остается только выбросить за ненадобностью.

— Ему все время что-то мешало разговору.

— Что же может помешать разговору?

— Ну, я не знаю… Сильный ветер, шорох шин. — Стоит ли говорить ВПЗР о той невидимой спице, которая то и дело пронзала мне ухо на обратном пути?..

— А нельзя было поговорить в более спокойной обстановке? А не тогда, когда тащишься на велосипеде?

— В спокойной обстановке Кико не разговаривает. Ну почти. Он произносит только одно слово…

— Наверняка это судьбоносное слово все может объяснить.

— Не знаю. Он говорит «пффф».

Несколько секунд ВПЗР непонимающе смотрит на меня.

— Как ты сказала? Повтори.

— Пффф.

— Пффф? — Непонимание сменяется брезгливым сочувствием (то ли к моей тупости, то ли к тупости Кико), после чего ВПЗР начинается смеяться. — Вот так просто — «пффф», и все?

— Так просто.

— Мне кажется, тебе активно не нравится это слово, Ти.

— Можно подумать, оно нравится вам. Кому бы то ни было вообще.