Марки королевы Виктории

«Если некая вещь прежде никогда не существовала, то как она должна выглядеть? Первые аэропланы своим дизайном напоминали птиц, первые автомобили – кареты без лошадей, а первая почтовая марка походила на монету или медальон. Когда Роуленд Хилл изобрел клеящуюся марку, он последовал совету Бенджамена Чевертона, считавшего, что частью ее дизайна должна стать „женская головка удивительной красоты“, выполненная рукой мистера Вайона и основывающаяся на юбилейной медали 1837 года того же Уильяма Вайона, изображающей профиль недавно взошедшей на престол королевы Виктории.

Этот дизайн лег в основу почти всех будущих британских марок, тем более что изображение головы суверена в профиль имело давние традиции, уходившие корнями во времена Древнего Рима. Это придавало новому дизайну легитимность, освященную веками, а кроме того, сообщало всему проекту необходимую респектабельность, а ее квадратику гуммированной бумаги явно недоставало».

Кэти покачала головой, подумав, что эти строки вряд ли могли выйти из-под пера Сэмми Старлинга.

«Но так ли это было необходимо? Впоследствии, когда британские марки взяли за образец другие страны, далеко не все воспользовались этим дизайном. К примеру, на марках Российской империи девятнадцатого века вместо профиля царя изображался герб дома Романовых. Равным образом, мы не найдем профиля кайзера на германских марках того периода и профиля короля Греции – на греческих.

Тем не менее мы находим голову королевы Изабеллы Испанской на марках ее страны, а также разнообразные женские мифологические и аллегорические фигуры – к примеру Цереры, Германии и Британии – на марках других стран. Закономерен вопрос: почему в дизайне марок отдавалось предпочтение женским изображениям? Откуда, из какого источника проистекает это нежелание?..»

«В самом деле, Сэмми, откуда все это проистекает? – подумала Кэти, удивленно выгнув дугой бровь. – Из какого источника?»

«Откуда, из какого источника проистекает это нежелание (за исключением марок Соединенных Штатов, где головы президентов, сменяя друг друга подобно профилям римских императоров на монетах, красовались на протяжении всего девятнадцатого века) изображать на марках правителей мужского пола? И почему Чевертон сказал „женская головка удивительной красоты“, а не просто „красивая голова суверена“, когда давал свои рекомендации Роуленду Хиллу, хотя второй вариант в данных обстоятельствах объективно представляется более естественным?

Быть может, все дело в том, что после французской революции европейские монархи опасались тиражировать свои изображения в виде отделенных от туловища голов, дабы не внушать своим подданным опасных идей? Следует, однако, заметить, что к изображениям женских головок это почему-то не относилось. Но вернемся к мужским образам. Возможно, их игнорирование связано с тем, что правители мужского пола, как, равным образом, и их поданные, испытывали подсознательное неприятие того факта, что образы суверена на марках были, если так можно выразиться, рассчитаны только на одно употребление, после чего теряли всякую ценность. Это не говоря уже о том, что каждый случай использования по назначению подобного образа был связан, так сказать, со своего рода поцелуем или, если угодно, актом оральной экспансии по отношению к обратной стороне изображения суверена».

Кэти глотнула виски, чтобы справиться с овладевшим ею изумлением. Неудивительно, что Мелвилл выражал осторожные сомнения в авторстве Сэмми. Кэти даже засомневалась, что Сэмми вообще когда-либо читал эту книгу, не говоря уже о ее написании.

«Совершенно очевидно, что такого рода соображения не имели отношения к женским образам. Наоборот, существовала особая притягательность в воспроизведении подобных действий по отношению к „женским головкам удивительной красоты“. И вот в 1851 году наиболее влекущий и эротичный из всех женских образов явил себя в виде „Шалонской головки“.

Оригинальный портрет королевы Виктории, написанный Альфредом Эдвардом Шалоном, изображает слегка напуганную и потрясенную юную женщину восемнадцати лет от роду, недавно взошедшую на престол. На полотне ее фигура, затянутая в парадное платье, предстает в доминирующем окружении тяжелых драпировок и дворцовых архитектурных деталей, в которые она запакована словно в роскошный гигантский кокон. Все это создает атмосферу необычайной помпезности и торжественности, необходимую для придания авторитета и внушения уважения к особе, которая кажется слишком тонкой и хрупкой, чтобы возглавить столь грандиозное предприятие, как Британская империя.

Но когда появилась первая почтовая марка типа „Шалонская головка“, этот образ претерпел значительную трансформацию – во многих отношениях. В отличие от плоскостных портретов с профилями работы Вайона, традиционных и холодноватых, мы получили объемное, трехмерное изображение королевы, которая задумчиво смотрит прямо на нас. Демонстрируется лишь голова и обнаженные плечи женщины с шалонского портрета. Теперь, когда мантия, тяжелое парадное платье и прочий официальный антураж исчезли, мы даже можем позволить себе предположить, что, несмотря на надетые на ней драгоценности и корону, автор изначально писал свою натуру обнаженной.

Оригинальный портрет в большей или меньшей степени претерпел и другие, не столь очевидные изменения, связанные с вариантами воплощения „Шалонской головки“ на различных марках, относящихся к этому типу. Так, если на портрете кисти Шалона губы у королевы крепко сжаты, то на многих марках этого типа они раздвинуты в неуловимой призывной улыбке. Также на многих марках у королевы увеличены глаза, а ее чуть простоватые черты подверглись изменениям в сторону улучшения или даже идеализации. Кроме того, юношеская пухлость на оригинальном портрете уступила место более спелым, женственным формам на марках. В любом случае сексуальность имиджа всячески подчеркивалась и отображалась графически.

Шалонский образ никогда не использовался в собственно британских марках. Возможно, он был слишком откровенным для метрополии. Но в колониях империи он пользовался огромным успехом. Его продолжали тиражировать вплоть до конца восьмидесятых годов девятнадцатого века, когда реальной королеве Виктории перевалило за шестьдесят. Все это время жители Австралии и колоний Вест-Индии продолжали лизать образ восемнадцатилетней девушки, когда хотели наклеить марку на свое письмо».

Кэти услышала у себя за спиной какой-то шорох. Удивленная, она быстро повернулась на шум и увидела Марианну, стоявшую за спинкой ее стула.

– Обед, – произнесла та, одарив ее суровым взглядом.

– Благодарю вас, – сказала Кэти.

Она поднялась на ноги и последовала за пожилой женщиной. В холле Марианна указала Кэти дверь, за которой располагалась просторная столовая с длинным столом красного дерева и дюжиной стульев. Столовые приборы стояли лишь на противоположных концах этого, казалось, бесконечного стола.

В обстановке трапезы доминировала отчужденность. Хотя приготовленное Марианной тушеное мясо со специями было выше всяких похвал, полное нежелание общаться, демонстрируемое хозяином дома и его кухаркой, сказалось на настроении Кэти не лучшим образом. Она попыталась в самом начале нарушить молчание и завязать общий разговор, но безуспешно, и ей ничего не оставалось, как тоже замолчать.

Старлинг, почти не прикоснувшийся к пище, подождал, когда она закончит есть, потом поднялся на ноги и сказал:

– Я очень устал, поэтому, если вы не возражаете, отправлюсь сейчас же в спальню. Это была тяжелая неделя. Мне казалось, что она никогда не кончится.

Когда Старлинг удалился, Кэти отнесла свои и его тарелки на кухню, где безуспешно пыталась перемолвиться словом с Марианной. Последняя выхватила у нее тарелки и отвернулась, бормоча себе под нос нечто неразборчивое, но сердитое. Все остальное время, пока молодая женщина находилась на кухне, Марианна полностью игнорировала все ее попытки с ней заговорить.

Кэти вернулась в гостевую комнату и заперла дверь. Она ничего с собой не привезла, но то немногое, что ей было нужно, нашла у себя в комнате и в ванной. Кэти приняла душ, выстирала под краном белье и некоторое время сидела обнаженная, глядя в окно, как золотая луна всходит над темным лесом. Прежде она никогда не расследовала дел, связанных с похищением, и не имела представления, как они могут развиваться. Она представила себе Еву в аэропорту Хитроу – в темных очках и с платком на голове. Рядом с ней стоял ее приятель, вынимавший марку стоимостью в миллион фунтов из конверта, оставленного Сэмми на доске для объявлений. Затем в ее воображении эта парочка бесследно исчезла, словно растворившись в небе. Обдумав свои фантазии, Кэти пришла к печальному для себя выводу, что такое вполне могло быть и в реальной жизни.

Потом ее внимание привлекло едва заметное движение за окном – там, где кончалась лужайка и к розовому саду подступали кусты и деревья. Кэти довольно долго смотрела в этом направлении и наконец увидела сначала один, а потом и второй силуэт, двигавшиеся очень осторожно. Затем они вышли к лужайке из чернильной темноты леса. Олени, подумала Кэти. Животные, грациозно ступая по посыпанной гравием дорожке, подошли к пруду с декоративной каменной облицовкой и, опустив морды в воду, стали пить.

Уже позже, когда Кэти лежала в постели и готовилась отойти ко сну, она услышала звуки долетавшего издалека разговора. Вечер был теплый и окна в комнате отворили, но определить, откуда доносились голоса и на каком расстоянии от нее находились говорившие, оказалось трудно. Кэти вылезла из постели и высунулась из окна. Теперь она слышала голоса более явственно. Ей показалось, что они доносятся из восточного крыла дома – того, где находилась кухня. Кэти также заметила в той части двора какое-то свечение. По-видимому, на кухне горела лампочка и ее отсвет падал на росшие перед окном кусты. Разговаривают мужчина и женщина, подумала Кэти; более того – спорят или даже бранятся. Потом она задалась вопросом, так ли при подобных обстоятельствах звучали бы голоса Старлинга и Марианны, но ни к какому определенному выводу не пришла. Через несколько минут разговор неожиданно прекратился и Кэти больше ничего не услышала.

7 Женская головка удивительной красоты

На следующее утро Марианна подала грандиозный завтрак из бекона, сосисок, яичницы и помидоров. Кушанья лежали на огромном блюде в центре обеденного стола. Обозрев с сердитым видом все эти продукты, которых хватило бы на дюжину едоков, Старлинг произнес:

– Пришлось сказать ей вчера… Она решила, что вы… – Он снова посмотрел на гору провизии в центре стола и поморщился. – Короче, она подумала, что я привез вас сюда в отсутствие Евы, чтобы…

– Она приняла меня за вашу любовницу? – Кэти видела, как он мучается, и решила прийти ему на помощь.

– Да. И тогда я рассказал ей про исчезновение Евы. И о том, что вы из полиции. Так уж вышло…

– И какова была ее реакция?

– Вы же видите? – Он указал на обильную еду. – Это ее способ справляться со стрессами. Сейчас, к примеру, она занята выпеканием хлеба. Преогромные, надо сказать, буханки печет. Это какое-то сумасшествие…

– По-моему, будет обидно, если ее старания пропадут зря. Вы не возражаете, если я воздам всему этому должное? Признаться, я здорово проголодалась…