Мародер. Каратель

Бредя по вечерней Тридцатке, Ахмет не узнавал свой город. Не в смысле темных окон — к этому он почему-то очень быстро успел привыкнуть; дело было совсем в другом. По городу пошла движуха — народ потихоньку начал экспроприировать, сдуру мели всё, что под руку попадалось… Днем, видимо, бомбить стесняются. Пока ещё. Ничего, это ненадолго, магазины разбомбили — и никому ничё не было. Сечас осознают, и начнё-ё-ётся.Добравшись, наконец, до заветного гаража, Ахмет насмотрелся такого, что в нетронутость гаража с табаком не верил уже совершенно. Однако тот стоял, белея в сгустившихся сумерках жестянкой номера. Поковырявшись новым гвоздодером, Ахмет убедился в бесполезности дилетантского подхода. Нет, всё же с Новым было куда лучше — прежний Ахметзянов потоптался бы перед насмешливо молчащими воротами и поплелся бы восвояси. А у Нового пошел совсем иной коленкор: Не хочешь? Да без проблем! Постой-ка здесь минутку… Правда, с минуткой погорячился — запримеченный перед проходной ЗЭМа грузовик оказался слитым досуха. Так что пока нашлась сиська из-под пива и донорский автомобиль, прошло около часа. На поиск и доставку троса ещё час; хорошо, что рядом, во дворе «Энергопрома», стоял автокран. И вот, «…я снова здесь, я в бархатных штанах…», у гаража затормозил мстительно ухмыляющийся Ахмет на грозно рычащем танке модели ЗиЛ-131. Дернул ворота — и малость обомлел. В гараже было чуть больше, чем пара блоков. Забил всё — и будку, и даже кабину, добрался до дому без происшествий, с небольшим крюком, заодно забрав лекарства… Странно, почему их никто не нашел? Аптекой от будки на километр воняло… Блин, да чё это я? Удача прет, а я ещё сижу умничаю! Не нашли — значит, не судьба. Я вот нашел — значит, опять же судьба.Сдал жопой впритык к окну в комнату, забежал, вытащил нераспашные средние рамы. Убегая обратно на улицу, крикнул жене, перепугавшейся лезущего в окно грузовика:

— А теперь — быстро! Если кто заметит, нас с тобой завтра зарежут к ебени матери! От окна откидывай!

Но быстро не получилось, заканчивая, Ахмет замечал краем глаза вздрагивающие шторы и в своем, и в соседнем доме… У, суки, просекли. Лишь бы не дошло, что притащил. Тогда пиздец без вариантов. Всё, последняя. Так, «зилок» ещё. Куда бы его… А! Вот и мостки получатся, теперь не у берега мутную хрень набирать… Загнав ЗиЛ в воду, вернулся — жить уже было просто негде, квартира забита полностью. А как воняло… Смешанный едкий дух табака и медикаментов выжил супругов из комнаты, и спать пришлось на кухне, с открытой форточкой и собранным ружьём.

Привезя тогда домой табак, Ахмет привез не только свой счастливый билет, как выяснилось позже, но и страх. Даже не страх, а Страх. Оказалось, что раньше он и понятия не имел, как можно так бояться — постоянно, не расслабляясь ни на минуту. Каждый шум во дворе бил его поддых, внутри всё окатывало жгучей ледяной волной; просидев в обнимку со своим «ижаком» весь следующий день, к ночи взял-таки себя в руки.

…Не, херня всё это. Придут, ствол наставят — и чё? Дома держать всё это — лажа. Надо б нычку соорудить…Ахмет нимало не сомневался, что и придут, и наставят. Вопрос времени… И чтоб баба не знала. А то бабу расколоть — говно вопрос. Так, буду приносить по чуть-чуть…Казалось бы пустячный вопрос вырастал по мере обдумывания в нешуточную проблему. И впрямь — как можно спрятать немалый объем лекарств, табака и продуктов, чтоб и условия подходили, и не примелькаться кому не надо, не подставить запас какому-нибудь ушлому гаду… По всему выходило, что нычку надо делать рядом с жильем, иначе шансы воспользоваться ею самому превращались в абстракцию… Тады так. Пробить пол в подвал и весь отсек под нашим подъездом отрезать от входа. Этим решатся почти все геморрои. Ага, а какие тогда предвидятся? Первое, да и главное. Соседи. Тридцать четвертая отпадает, её сдавали, пустая стоит. Надо, кстати, подождать, и, если че, стену в нее сломать — с БТИ уже не придут, хе-хе… Так, тридцать пятая… Хохол наверняка ломанется к своим в Хохляндию. С одной стороны жаль, вдвоем отмахиваться легче, мужик он нормальный, вроде. Для хохла, ессно. С другой — сало скоро будет дефицитом, а оно хохлам подороже семейника; опять же — двое пацанок у него. Вот и думай… Не, всё к лучшему. Если уехал…

— Спишь, нет?

— Уснешь тут. Вонища такая, да ещё ты куришь всё время.

— Ты Любкиного когда видала последний раз? И вообще, видно их последнее время?

— Не, чё-то как всё это началось, так и не видно. А чё тебе с неё надо?

— Ты это, как увидишь — поговори там, туда-сюда, ну чё они делать-то собираются и вообще. Поняла?

— Так, может, я зайду просто?

— Не, специально не ходи, лучше при случае. А эта, ёбнутая бабка-то, напротив?

— Нина Егоровна? Она сказала уже, что к дочке уйдёт. Мы с ней разговаривали. Дочь же ты знаешь её, зять ещё на белой иномарке, приезжают-то к ней?

— А, «Ниссан» этот белый, под кухонным окном нашим ставит всё время?

— Ну да, они на ДОКе [201] где-то живут, на Матросова, что ли. Мальчишка ихний в армии, вдвоём остались. Хорошо, Егоровне хоть есть где…

— Ладно, не трещи, тебя не переслушаешь. Спи давай.

Выше жили синяки, вся площадка второго, на третьем — один мужик с семьей нормальный, Витёк, остальные тоже не разбери-поймешь. То ли синие, то ли нарики какие. Четвертый — семья приличная тоже одна, на зелёной старой двенашке ездят, две хаты сдаются, и ещё одна — там вообще непонятно кто… ну, в принципе, никто особой угрозы не представляет. Витёк разве с третьего — но нам именно с ним и надо кучковаться. Да, с ним, сам Бог велел. Алкашня если рыло подымет — я их заземлю влегкую. Да чего там — выгоню на хер, и весь базар. Хотя их так и так выгонять, не хуй здесь…

201

Сат — сокр. от satellit, спутник.

Раздумья о соседях привели его к ряду интересных выводов, надо сказать, впоследствии полностью подтвердившихся. Во-первых, соседей иметь не стоит. Ничем, кроме неприятностей, это не грозит. Если б он не успел затариться в первые дни неразберихи, то взаимодействие с окружающими было бы единственным способом как-то прожить, однако в его ситуации куда разумней было сохранять дистанцию. Во-вторых, отсутствие соседей сейчас ещё неактуально. Ахмет совершенно справедливо предполагал, что люди без власти жить не могут — и обязательно найдутся умники, желающие извлечь из этого выгоду, на выходе в таких случаях обычно получается махновщина и беспредел. Не питая иллюзий по поводу рода людского, он представлял себе, чем и как занимаются голодные, и главное — почуявшие безнаказанность люди, собравшиеся в стаю… Одному пока жить не стоит, обязательно должна быть толпа, в которой можно затеряться: сейчас должно начаться время, когда все лёгкие на подъём, агрессивные и подвижные будут мочить друг друга. Это время надо тихо-тихо пересидеть, чем незаметнее — тем больше шансов. Если привяжутся — отмахаться не получится, что такое мой «ижак» против десятка. Да у них наверняка будет и что-нибудь посуровее. Не, пускать, и отдавать всё, что на тот момент будет в хате, и ещё не вякать при этом. Вот потом, когда они друг друга переколбасят — тогда и посмотрим. А пока — тариться всем, что ещё плохо лежит.

К вечеру во дворе увязывалось уже машин двадцать. Уложившись, многие остались охранять свое добро — с темнотой появился один костер, потом сразу несколько. Выглядело это как-то по-степному диковато: среди ночи, посреди городского квартала мечутся по трепещущим багровым стенам домов длинные тени, звенит посуда, бегают визжащие дети — цыганский табор да и только. Именно эти костры посередь двора окончательно, на уровне ощущений, убедили Ахметзянова, что городскому, и даже шире — цивилизованному образу жизни пришел конец.

Естественно, уснуть не удалось: когда бесившихся детей наконец загнали спать, начались пьяные вопли — некоторым захотелось отметить крушение жизненного уклада. Нажравшиеся «беженцы» передали эстафету моторам, некоторые машины завелись ещё затемно. Перед рассветом Ахмет понял — поспать не дадут; и отправился к одному из трех городских КПП, обращенному в сторону городка Хасли — там, по слухам, копилась толпа желающих стать «беженцами». Он не пытался чётко сформулировать, что же именно идет выяснять: оценить ли количество покидающих Тридцатку, или, может, посмотреть на то, как будут вести себя военные — его гнало вперед желание, что называется, «быть в курсе».

Вереница машин, просевших под навьюченными тюками, началась ещё до шестнадцатой фазанки. [202] Сначала в два ряда, затем вся дорога превращалась в хаотичное скопище автомобилей. В самом хвосте очереди никто не выходил, а вот чем дальше — тем больше народу, отсидев задницу, выходило и толклось между машинами. Многим припёрли двери соседние машины, и люди ругались. Ахмету не понравилось, как ругаются — в некоторых интонациях отчетливо слышалась не обычная для травоядных горожан нахрапистость, уверенная, что за базар никто не подтянет, а тихое, опасное шипение готовности к убийству. Добравшись до разнесенного магазина между заправкой и последними домами, Ахмет накинул капюшон надетой им молодежной курточки, отчего-то прозванной в честь зеркала русской революции. Ему не хотелось узнаваний, разговоров и прочих помех; как давно было им подмечено, больше всего можно понять, когда безмолвно скользишь между людьми, изгнав из головы мысли и превратившись в губку, отрешенно впитывающую всё подряд. Такой губкой он успешно добрался до площадки перед самым КПП, где бурлило настоящее море с островами пожитков на крышах автомобилей. Над толкучкой висело почти видимое облако нетерпения, гомона множества голосов, изредка прорезаемого истеричными взвизгами ссорящихся баб, страха, дыма костров; порой ветер доносил смрад от импровизированных полевых сортиров за рекламными щитами и в редких кустах поодаль. Видимо, толпа у КПП копилась со вчерашнего вечера, пытающиеся уехать жили прямо в машинах, ожидая открытия ворот.

202

Встанут моторы — произойдет остановка сердца.

Ахметзянов избрал в качестве НП [203] самое близкое к КПП строение — разграбленный павильончик, отделенный от забитой машинами площадки жидким рядком пыльных тополей. Дети уже успели капитально его засрать, и Ахметзянову с трудом удалось пробраться к разломанному на дрова стеллажу в глубине торгового зала. Выдернув из-под кучи хлама яркий пластиковый ящик, Ахмет забросил его на крышу павильончика, влез сам и довольно удобно устроился. Одно неудобство — через некоторое время за павильончик обильно потянулись на оправку граждане, и снизу-сзади поминутно доносилось то журчание, то пердеж. …Ох, и амбрэ тут будет к обеду. Хотя, скорее всего, к обеду будет дождь — вон как парит с утра самого. Интересно, и чего их не пускают? Кому они нужны?… — размышления прервал оклик снизу:

203

Агрба — абхазская фамилия.

— О, Ахметзянов! Ты чё здесь?

— Здорово, во-первых — чертыхнувшись про себя, хмуро ответил Ахметзянов. — Чё, если конец света, то всё — вежливость отменили? Можно старшим хамить, салабон? — Они с окликнувшим довольно давно вместе работали на химзаводе. Удивительно, но принятый в их бригаде тон подъёбочек мгновенно нашелся, распаковался, установился и безотказно заработал — как и не было двадцати прошедших лет.

— Ну простите. Здравия желаю, товаришш татарской гвардии обозный ишак Ахметзян-бабай-оглы!